Популярность премьера В. В. Путина, в краткий срок сумевшего обогнать уверенного в своей недосягаемости Е.М. Примакова, принято объяснять то ли пропагандными манипуляциями, то ли эффектом победоносной пока что чеченской кампании (в этом случае - со злорадным «Подождем, что будет, когда пойдут гробы», - т.е. с большой заинтересованностью в гробах), то ли даже глобальным чекистским заговором, таинственно объединяющим и Путина, и Примакова. Иначе говоря, весь упор делается на хитрую деятельность тех, кто эти рейтинги производит, осуществляя предложение на политическом рынке.

Между тем никакие маркетинговые ухищрения не могут вызвать столь стремительных взлетов, если нет другой необходимой составляющей - ажиотажного спроса на тот или иной политический товар. Говоря нормальным языком, доколе в людях не вызреет некоторое насущное и всеобщее чаяние, никакими интригами, "ужимками и прыжками" невозможно добиться взрыва народной любви (обоснованной или необоснованной - это уже другой вопрос).

Е.М. Примаков в свое время ее добился: граждане, невыносимо уставшие от воровства и всеобщего бардака, материализовали свою тягу к элементарному порядку в запредельные цифры примаковских рейтингов. Герой рейтингов был очень доволен и построил на этом всю свою нынешнюю политическую стратегию. Ни ему, ни кому-либо другому не приходило в голову, какой болью и отчаянием дались эти рейтинги гражданам. Люди и хотели, и хотят порядка, но, высказывая такое желание, они имеют в виду ценности общественного благоустройства: чистоту, честность, добросовестность, правозаконность и уютность. Они алчут осмысленной предсказуемости общественного бытия - неудобства от двоемысленной жизни то понятиям в конце концов делаются невыносимыми. Академик же в качестве идеала порядка предлагал им в конце концов даже и открытым текстом - некоторый брежневско-андроповский синтез, настаивая на том, что это в его лице и есть единственная антитеза проклятому сегодняшнему бардаку. Кто жил тогда, может вспомнить, как много в той советской жизни было чистоты, честности, добросовестности и правозаконности. «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость», «Если пьянка мешает работе, то ну ее на хрен, эту работу», «Все во имя человека, все для блага человека - и чукча видел того человека», парткомы, «Ленинский университет миллионов», стукачи и овощебазы - все это не гайдарочубайсы придумали, и все это недостаточно вяжется с мысленным образом общестенного благоустройства.
Есть, конечно, люди, откровенно предпочитающие именно то устройство жизни, но эти сознательные и убежденные сторонники данной альтернативы укрепились в своих убеждениях самое позднее в 1992- 1993 гг., а большинство - еще раньше. Их число явно не дотягивало до цифр поддержки Е.М. Примакова, из чего следует сделать вывод, что большинство его сторонников возлюбило его не от приязни к олицетворяемой им общественной модели, но от запредельного отчаяния, вызванного размахом сегодняшнего неблагоустройства. Отчаяния, при котором ради избавления от беспорядка люди готовы на все. В том числе и на то, чтобы согласиться с альтернативой «либо казарма, либо бордель, а третьего не дано» - и выбрать казарму. "Хочь гирше, та инше". Гонимый отчаянием человек готов кинуться в омут не потому, что в омуте так хорошо, а потому, что ему сейчас уж очень нехорошо.

Но если в силу каких-то спасительных обстоятельств сразу кинуться в омут не получилось, возникает опамятование и попытка понять, точно ли свобода есть абсолютный синоним отвергаемого беспорядка и точно ли новый триумф граждан начальников есть столь же абсолютный синоним чаемого порядка - а третьего не дано. Тогда любой намек на то, что искомое третье в принципе возможно, будет воспринят как долгожданная благая весть, ибо на самом-то деле кидаться из огня да в полымя не очень хочется, а хочется совсем другого - мирно кормиться трудами рук своих и молиться Богу по своей вере. Хочется честного труда в свободной стране, а вовсе не чего-то там с человеческим лицом - тем более, что как раз это человеческое лицо (гоголевское свиное рыло тож) никуда особенно и не исчезало.

Таково было общественное чаяние, и хотя бы в некоторой степени В. В. Путин его удовлетворил. Граждане увидели в нем твердого государственного мужа, который, желая восстановить силу государственного порядка, демонстрирует к тому волю и способность - и притом ни слова о чем-то с человеческим лицом и никаких поползновений к ограничению гражданской свободы. А увидели потому, что премьер всего лишь намекнул на то, что свобода и порядок не обязаны находиться в непримиримом конфликте, что возможна нормальная жизнь свободных граждан в дееспособном российском государстве. После примаковского «и не надейтесь» глоток надежды (всего лишь надежды, ибо "хвали день к вечеру", а общественное служение Путина только-только на восходе) отозвался фантастическим взлетом рейтинга. Если бы не один человек, но серьезная политическая сила могла бы ассоциировать себя с сильной и свободной Россией, мы и взаправду могли бы жить в такой России.