Исход исторического эксперимента по «построению» гражданского общества и правового государства в России зависит, в конечном итоге, не столько от намерений власти, сколько от способности российских граждан к усвоению и практическому освоению демократических ценностей и норм. Примем новые «правила игры», основанные на этих ценностях и нормах, научимся соблюдать и по необходимости корректировать их, запустим механизмы социальной самоорганизации, являющиеся одновременно и механизмами защиты от реставрации авторитаризма в той или иной «редакции» - и реализация демократической перспективы обустройства России станет возможной. Будем упорно следовать традиционной установке на государственный патернализм и регламентацию всех социальных отношений «сверху», не сумеем освоить модель социального поведения, основанную на гражданской ответственности, – и этот шанс будет упущен.

Споры о том, есть ли в России гражданское общество и демократия, столь популярные в последнее десятилетие в отечественной публицистике, заведомо бесплодны: сама постановка вопроса предполагает однозначный ответ, который в любом случае будет неверным. Можно ли утверждать, что российское общество создало «критическую массу» автономных от государства институтов и структур, выражающих и защищающих интересы социально ответственных граждан, выработало столь эффективные механизмы самоорганизации, самоконтроля и взаимодействия с государством, иначе говоря – достигло такой степени эмансипации и гражданской зрелости, что его можно квалифицировать как «гражданское»? Можно ли считать, что приверженность демократическим ценностям и институтам настолько укоренилась в российском социуме, политические права и свободы столь дороги гражданам и столь надежно защищены, а политическая система функционирует в столь полном соответствии с нормами и стандартами современной демократии, что демократическое будущее России гарантировано? Можно ли, с другой стороны, утверждать, что никаких реальных сдвигов в этом направлении не произошло, что добровольные объединения граждан, возникшие в последние годы, являются сугубо декоративными либо подконтрольными государству, что демократические институты политической системы лишены какой бы то ни было социальной опоры, а демократические ценности отторгаются массовым сознанием как абсолютно чужеродные? Ясно, что на все эти вопросы можно ответить только отрицательно. Ответили – и что дальше?

Демократия и гражданское общество – не столько «конструкции», «сооружения», сколько процессы. Поэтому расхожая метафора об их «построении» неточна. И даже опасна: она предполагает, подразумевает памятное по предыдущему грандиозному социальному строительству - протяженностью в три четверти столетия и ценой в десятки миллионов жизней - распределение функций и ответственности между проектировщиками, субподрядчиками, прорабами и т.д. – и рядовыми строителями. Когда речь идет о развитии демократии и гражданского общества, уместнее иные «процессуальные» метафоры – становление, рост...

Гораздо конструктивнее, осмысленнее, содержательнее предметный разговор о предпосылках, векторе и динамике перемен, о том, как российские граждане используют новые возможности, как модифицируются – и модифицируются ли - их жизненные сценарии и социальные практики, как реагирует на новый опыт ценностно-нормативная система российского общества. О том, как воспринимается и интерпретируется российской политической культурой поток инноваций, осваиваются ли – и в какой мере – нашими согражданами демократические ценности.

Разумеется, разные социальные группы, различающиеся и по своему социальному опыту, и по доступу к ресурсам, и по ряду иных параметров, участвуют в этих процессах по-разному. Далеко не только профессиональным социологам и политологам известно, что среди молодежи, высокообразованных граждан, жителей мегаполисов значительно больше сторонников экономических и политических инноваций последнего десятилетия, чем среди пожилых, малообразованных, обитателей малых городов и сел. Первые намного более предрасположены к усвоению и освоению демократических ценностей, чем вторые.

Гендерные различия, по крайней мере, не менее существенны, принципиальны с точки зрения анализа перспектив становления демократии и гражданского общества. Но менее очевидны. Между тем, гендерная асимметрия является одним из весьма существенных препятствий, ограничителей на пути демократической трансформации современного российского общества.

«Субъективной» стороне этой проблемы и посвящена данная работа. Мы постараемся выявить наиболее принципиальные различия в ценностных ориентациях и политических установках мужчин и женщин (при этом оставляя в стороне сравнительно частный вопрос о специфике их электоральных предпочтений), а также проанализируем политические предпочтения, социальные позиции и мотивации женщин, на практике реализующих установку на гражданское и политическое участие.

Излишне говорить о том, что мы не рассчитываем дать «окончательные» ответы на обозначенные здесь вопросы. И не только из-за ограниченного объема данной работы. Рассматривая демократию и гражданское общество как процессы, их осмысление естественно тоже воспринимать как процесс. Авторы видят свою задачу в том, чтобы обратить внимание читателя на гендерное измерение проблем развития демократии и гражданского общества в России и, тем самым, содействовать их более полному и адекватному пониманию.

Различия в ценностных ориентациях и политических установках мужчин и женщин постоянно фиксируются социологами. Однако комплексный анализ гендерной асимметрии в отечественной политической культуре пока, насколько нам известно, не проводился. Представляется, что для решения этой задачи – разумеется, в первом приближении - нет необходимости вести специальные эмпирические исследования. Достаточно проанализировать уже накопленные данные под соответствующим углом зрения.

Мы обратились к результатам еженедельных опросов Фонда «Общественное мнение» (ФОМ) за три последних года. Последовательно рассмотрев все полученные за это время данные – а речь идет о распределении ответов на несколько тысяч вопросов, посвященных великому множеству самых различных социальных и политических проблем и сюжетов, - мы выделили все случаи, когда между суждениями мужчин и женщин обнаруживались более или менее существенные расхождения. В результате в нашем распоряжении оказался весьма внушительный массив данных, позволяющий судить о том, в чем, собственно, заключаются наиболее значимые различия между ценностными ориентациями и политическими установками мужчин и женщин. Анализ этого массива и представлен ниже.

Подобный подход может, на первый взгляд, показаться механистическим и даже несколько примитивным. Впрочем, и на второй – тоже, ибо таковым он и является в действительности. Однако, по нашему мнению, такой подход имеет и неоспоримые достоинства. Прежде всего, он обеспечивает «тотальность» сопоставлений: рассматривая суждения мужчин и женщин по широчайшему кругу вопросов – от мировоззренческих до сугубо ситуационных, связанных с реакцией на какие-то конкретные события, - мы можем быть уверенными в том, что ни одно сколько-нибудь принципиальное различие в их взглядах не выпадет из поля нашего зрения. Ни одно специализированное исследование, разумеется, не может быть столь всеохватным по проблематике. Кроме того, обращение к обширному массиву данных, изначально не предназначавшихся для гендерного анализа, позволяет избежать погрешностей, связанных с ситуационной «окраской» того или иного сюжета. Если, например, определенные различия в подходе мужчин и женщин к проблеме социальной дифференциации в российском обществе регулярно воспроизводятся в опросах, проведенных в разное время, затрагивающих эту проблему в разных контекстах и «приуроченных» к разным информационным поводам, то мы можем утверждать, что фиксируем действительно устойчивые гендерные различия мировоззренческого характера, а не расхождения в реакциях на какое-либо событие, обусловленные, возможно, теми или иными частными обстоятельствами.

Однако первое, что бросается в глаза при сопоставлении ответов мужчин и женщин – это различия в уровне их информированности о текущих событиях. О чем бы ни шла речь в том или ином опросе, женщины неизменно демонстрируют меньшую осведомленность, чем мужчины. Отвечая на «стандартный» вопрос ФОМ «Знаете ли Вы, что-то слышали или слышите сейчас впервые о том, что...?», они практически всегда реже останавливаются на первом, и чаще – на последнем варианте ответа. Проиллюстрируем это несколькими примерами, взятыми наугад. О решении «Единства» и «Отечества» об объединении в апреле 2001 г, через несколько дней после принятия этого решения, знали 37% мужчин и 29% женщин, «что-то слышали» – 34% первых и 27% вторых, а впервые услышали от интервьюера – соответственно, 24% и 35% (при этом 6% мужчин и 9% женщин не смогли ответить на вопрос о том, знают ли они что-либо о данном событии). Тогда же об освобождении П.Бородина из швейцарской тюрьмы и его возвращении в Россию знали 70% мужчин и 62% женщин, «что-то слышали» – 23% и 25%, а впервые узнали в ходе опроса – 5% мужчин и 11% женщин. В мае 2001 г. 54% мужчин и 37% женщин знали о том, что в России созданы семь федеральных округов, в которых работают полномочные представители президента, «что-то слышали» (за год, прошедший со времени создания института президентских полпредов) – 25% и 29%, а 18% мужчин и 27% женщин – услышали об этом впервые.

Подобные примеры можно приводить бесконечно. Различия в уровне информированности обычно несколько «увеличиваются», когда речь заходит о внешнеполитических сюжетах, и «сокращаются» – когда затрагиваются темы, в большей мере связанные с повседневной жизнью граждан, но и в этих последних случаях мужчины неизменно оказываются более осведомленными.

Обусловлено это, разумеется, тем, что женщины в принципе значительно меньше, чем мужчины, интересуются политикой.

Отметим, что приведенные данные отнюдь не свидетельствуют о резком падении интереса наших сограждан к политике: различия между распределениями ответов на первый и второй вопросы обусловлены, главным образом, их формулировками. В первом случае респонденты, по существу, отвечали на вопрос о том, интересует ли их происходящее в стране. При этом «скверное» слово «политика», «нагруженное» в российском массовом сознании негативными коннотациями, оказывается фактически на периферии внимания отвечающего: смысловой акцент в словосочетании «политические новости» - явно на существительном, а не на прилагательном. Признать отсутствие интереса к новостям, сообщаемым СМИ, - то есть к жизни страны – даже респонденту, в действительности мало интересующемуся этими новостями, достаточно сложно: ведь он, тем самым, «расписывается» в определенной ограниченности, узости. Приятно ли так разочаровывать интервьюера, пришедшего к респонденту для того, чтобы узнать его мнение по тем или иным вопросам, как раз и обсуждаемым, по-видимому, средствами массовой информации?

Со вторым вопросом – совсем другая история. Здесь прямо говорится об интересе к «политике» (а не к СМИ) – и респондент не видит ничего предосудительного в том, чтобы продемонстрировать безразличие к этому заведомо «грязному» делу, тем более, что и сама формулировка «подсказывает» ему, что такая позиция вполне приемлема, конвенциональна (одни – интересуются, другие – нет).

Впрочем, здесь и далее нас интересует отнюдь не уровень политической ангажированности россиян как таковой, а исключительно гендерные различия, обнаруживающиеся в этой сфере. И если мужчины в равной мере склонны интересоваться и не интересоваться политикой, то среди женщин не интересующихся ею в полтора раза больше, чем интересующихся. Да и новости, сообщаемые СМИ, занимают их значительно меньше, чем представителей «сильного пола».

Совершенно естественно, что и обсуждают политические вопросы женщины намного реже, нежели мужчины. Впрочем, доля респондентов, которые никогда не говорят о политике, среди мужчин и женщин практически одинакова.

Вопрос: Как часто Вы обсуждаете с окружающими политические вопросы? (28.08.99)

Но последние гораздо меньше склонны к регулярному обсуждению политических проблем; вместе с тем, женщины особенно часто утверждают, что обсуждают политические вопросы, когда происходят «особые события». Иначе говоря – чаще включаются в разговоры о политике, испытывая дефицит информации, недостаточно отчетливо представляя контекст «особых событий». А это означает, что они чаще оказываются в положении «просвещаемых» более информированными собеседниками.

&9Вопрос: А с кем Вы чаще всего разговариваете на политические темы? (28.08.99)

Причем женщины, как выясняется, намного реже, нежели мужчины, беседуют о политике с коллегами и друзьями, зато чаще – с членами семьи. Разумеется, это не следует понимать чересчур «буквально»: едва ли ситуации, когда политические вопросы в семейном кругу женщины предпочитают обсуждать в отсутствие мужчин, столь распространены, как может показаться при чересчур «доверчивом» взгляде на приведенные данные. На самом деле эти данные говорят о другом: мужчины считают более значимыми те разговоры на политические темы, которые они ведут вне семейного круга – вероятно, эти разговоры более продолжительны, регулярны и, на взгляд респондентов – мужчин, более содержательны. Участие же в семейных, родственных беседах на эти темы многим из них представляется не столь значимым, чтобы упоминать о нем, – ведь их, в конце концов, спрашивают не о том, говорят ли они о политике с домочадцами, а о том, с кем они говорят о ней чаще. Из всего этого следует, что в России достаточно широко распространена такая модель внутрисемейной коммуникации на политические темы, при которой относительно ангажированные и осведомленные мужчины «разъясняют» своим менее информированным женам, матерям и дочерям, как следует понимать те или иные политические события.

Весьма наглядно свидетельствует о различиях в уровне политической информированности и ангажированности мужчин и женщин, по нашему мнению, и следующая таблица. Поясним: на протяжении 2000 – 2001 гг. ФОМ регулярно задает респондентам открытые вопросы (то есть вопросы, на которые они отвечают «своими словами», - не выбирая один из предложенных вариантов, а самостоятельно формулируя ответ) о том, как они понимают то или иное слово или выражение. Но предварительно респондентов спрашивают, знакомо ли им соответствующее понятие, – с тем, чтобы задавать открытый вопрос только тем, кто имеет о нем хоть какое-то представление. Распределение ответов на эти вспомогательные вопросы и представлено ниже.

Как видим, женщины неизменно демонстрируют меньшую осведомленность – о каких бы понятиях ни шла речь: от вполне «традиционных», широко использовавшихся еще в советские времена (патриотизм, интернационализм, ядерное сдерживание, экстремизм, престиж страны), до вошедших в лексикон СМИ сравнительно недавно (компромат, депутатская неприкосновенность, рейтинг, инаугурация, тоталитарное государство).

Наконец, стоит упомянуть своеобразный тест на знание политической «топографии» (или, если угодно, «топонимики»), проведенный осенью 1998 г.: респондентам предъявили список всех хоть сколько-нибудь известных политических партий и движений России и попросили указать, какие из них являются левыми, а какие – правыми. Ни одной левой партии не смогли назвать 46% мужчин и 63% женщин, ни одной правой – 56% мужчин и 69% женщин.

Рассмотрение гендерных различий уже собственно в сфере ценностных ориентаций и политических установок целесообразно начать с сопоставления представлений мужчин и женщин о ценности наиболее значимых преобразований последнего десятилетия. Осенью 1998 г. респондентам предложили дать своеобразные стратегические «наказы» правительству Е.Примакова.

Вопрос: Сейчас в России новое правительство. Если бы новые руководители спросили вас, что из достигнутого нужно полностью сохранить..., то что бы Вы им посоветовали? (любое число ответов) (3.10.98)

Нетрудно заметить, что лишь два института в перечне, предложенном респондентам, унаследованы Россией еще с советских времен – бесплатное среднее образование, в пользу которого особенно твердо высказались женщины, и всеобщая воинская повинность, за сохранение которой решительнее выступили мужчины.

Почти во всех прочих случаях пожелание сохранить тот или иной новоприобретенный институт энергичнее выражали мужчины. Женщины чуть чаще высказались лишь за сохранение Конституции и существующей структуры власти, а также результатов приватизации. Последнее, впрочем, было бы некорректно трактовать как свидетельство большей приверженности респонденток институтам демократии (ведь за выборность главы государства, руководителей регионов и депутатов чаще высказываются мужчины) или рыночной экономики (и за рыночную экономику в целом, и за такие важные ее характеристики как свободное ценообразование и конвертируемость рубля мужчины выступают гораздо увереннее). Дело тут в другом: женщины проявляют большую заботу о политической стабильности – ведь и пересмотр Конституции, и реконструкция системы власти (что, в сущности, - синонимы), и ревизия итогов приватизации – это шаги, которые в ситуации 1998 г., скорее всего, привели бы к полномасштабному политическому кризису, о чем, кстати, тогда настойчиво напоминали СМИ.

В целом же приведенные данные определенно дают основания полагать, что мужчины склонны дорожить как политическими свободами, так и возможностями, предоставляемыми гражданину рыночной экономикой, в большей мере, чем женщины. Можно, правда, допустить, что последние реже называют институты, заслуживающие сохранения, в силу уже отмеченной выше меньшей политической ангажированности – то есть не столько потому, что женщины, скажем, чаще являются противницами свободы передвижения или свободного обмена валюты, сколько потому, что эти проблемы их просто меньше волнуют. Однако, даже если бы данное допущение было справедливым, оно не имело бы принципиального значения с точки зрения поиска ответа на ключевой вопрос этой работы: чем бы не определялась меньшая приверженность женщин перечисленным атрибутам демократии и рыночной экономики – критическим отношением к последним или безразличием к ним, - этот факт сам по себе говорит о том, что в освоении перечисленных социальных и политических инноваций наличествует явная гендерная асимметрия. Впрочем, как мы увидим, дело тут не только в разной степени осведомленности и ангажированности.

Наиболее резкий контраст между «наказами» мужчин и женщин обнаруживается в двух вопросах: первые гораздо решительнее, чем вторые, требуют сохранения свободы печати и многопартийности. И данные самых различных опросов подтверждают устойчивость и принципиальный характер гендерных различий в восприятии этих важнейших демократических институтов.

Вопрос: Иногда высказывается мнение, что государство должно установить контроль над печатью, телевидением, радио, определять, что следует, что не следует обнародовать. Вы согласны или не согласны с таким мнением? (19.09.98)

С мнением о целесообразности установления государственного контроля над СМИ, которое мужчины отвергают в полтора раза чаще, чем поддерживают, женщины выражают согласие столь же часто, как и несогласие. Причем и практические предложения, соответствующие этой установке, вызывают у них значительно менее сильное неприятие. Отметим, что приведенные ниже данные получены задолго до того, как в судьбе ОРТ и НТВ произошли известные перемены.

Следует отметить, что наши сограждане – как мужчины, так и женщины -больше доверяют частным СМИ, чем государственным. Однако это не мешает им довольно уверенно высказываться в пользу государственного контроля над частными СМИ.

С точки зрения формальной логики позиция респондентов, которые настаивают на государственном контроле над содержанием политических материалов в частных СМИ и одновременно - признают, что эти СМИ более правдиво рассказывают о положении дел, нежели государственные, выглядит абсолютно абсурдной: фактически речь идет о добровольном согласии на снижение уровня достоверности доступной политической информации. Тем не менее, такую позицию занимают многие - мнение о большей правдивости частных СМИ, как явствует из приведенных ниже данных, преобладает даже среди сторонников введения политической цензуры.

Однако нас здесь интересует не столько готовность немалой части российских граждан обманываться под государственным присмотром, сколько тот факт, что женщины чаще, чем мужчины, отдают государственным СМИ предпочтение перед частными и чаще высказываются в пользу государственного контроля над последними.

Да и в ситуации, когда вопрос о введении цензуры ставится совершенно открыто, без обиняков и эвфемизмов, женщины оказываются значительно более рьяными сторонницами реставрации этого института, нежели мужчины.

Вопрос: Как Вы думаете, для российских средств массовой информации нужна или не нужна государственная цензура? (17.03.2001)

Сторонники государственного контроля над СМИ, как известно, нередко аргументируют свою точку зрения ссылками на необходимость борьбы с порнографией, использованием ненормативной лексики и прочими непотребствами, не имеющими прямого отношения к проблеме политического контроля над прессой. Можно допустить, что эта аргументация производит особенно сильное впечатление на женщин. Однако не подлежит сомнению, что последние охотнее, чем мужчины, поддерживают и идею о введении именно политической цензуры. Помимо приведенных выше данных, подтверждающих это, сошлемся на тот факт, что азбучная для демократических стран истина о неотъемлемом праве прессы критиковать высших должностных лиц государства представляется женщинам менее очевидной, чем мужчинам, и чаще отвергается ими.

Вопрос: По Вашему мнению, допустима или недопустима критика президента в средствах массовой информации? (16.09.2000)

Наконец, даже само право частных лиц на распространение информации значительно чаще подвергается сомнению именно женщинами.

или

2. Право на распространение информации должно быть как у государства, так и у частных лиц? (22.05.99)

Как мы уже видели, женщины меньше, чем мужчины, дорожат и другим важнейшим атрибутом демократии, обретенным Россией в последнее десятилетие, - политическим плюрализмом. Мнение о том, что нашей стране не нужна многопартийность, разделяется относительным большинством наших сограждан именно благодаря позиции женщин.

Вопрос: Если говорить в целом, то, по Вашему мнению, в нашей стране нужна или не нужна многопартийность? (21.04.2001)

Причем представительницы прекрасного пола гораздо благосклоннее, чем мужчины, отнеслись бы к реставрации однопартийной системы советского образца - с «Единством» в роли «ведущей и направляющей» силы российского общества.

Следует подчеркнуть, что различия в позициях мужчин и женщин продиктовано здесь отнюдь не их политическими симпатиями и антипатиями: к «Единству» они относятся практически одинаково. И если среди мужчин соотношение сторонников и противников реинкарнации КПСС в могучем теле «Единства» составляет 1:3, а среди женщин – 2:3, то объясняется это именно различиями в их отношении к институту многопартийности как таковому.

В связи с этим стоит обратить внимание на поистине разительный контраст в ретроспективных оценках, которые мужчины и женщины не самого юного возраста дают собственному опыту пребывания в рядах комсомола.

Вопрос: Если в свое время Вы были членом ВЛКСМ, то что это для Вас означало – формальность или соответствовало Вашим взглядам? (24.10.98)

Сейчас едва ли можно вполне однозначно интерпретировать эти данные. Действительно ли женщины в советские времена были в большей мере «преданы делу Коммунистической партии» (или, иначе говоря, более внушаемы), а мужчины – чаще оказывались нонконформистами в душе? Или различия в ответах респондентов обусловлены скорее тем, что мужчины, проявлявшие в последующие годы больший интерес к идеологическим и политическим проблемам, чаще «сжигают то, чему поклонялись» и «задним числом» приписывают себе невосприимчивость к идеологической индоктринации? Или дело в том, что женщины, испытывающие более сильные социальные и психологические «перегрузки» в процессе адаптации к новым реалиям, более склонны к ностальгии по прошлому и, соответственно, охотнее оценивают свое участие в ВЛКСМ как неформальное, осмысленное?

Возможно, все эти версии – как и некоторые другие - не лишены оснований. Но, во всяком случае, представляется очевидным, что отмеченное различие в известной мере свидетельствует о более позитивном взгляде женщин на модель политической организации общества, диаметрально противоположную плюралистической демократии. Тем более, что и на вопрос «А как Вы теперь оцениваете свое пребывание в комсомоле...?», - они чаще, чем мужчины, отвечают: «положительно» (соответственно, 48% и 42%), и реже – «отрицательно» (7% и 11%).

Гендерные различия в подходе к таким институтам демократии как свобода слова и политический плюрализм органически связаны с различиями в представлениях о том, как должны строиться взаимоотношения гражданина с государством. И если женщины меньше дорожат этими институтами, обеспечивающими обществу возможность контролировать власть, то это означает, что они в большей мере, нежели мужчины, воспроизводят традицию безусловной лояльности и преданности по отношению к государству и власти как к институту – что, конечно же, ни в коей мере не мешает им, как и представителям «сильного пола», критически оценивать действия тех, кто реально исполняет властные функции.

Традиция эта весьма крепка: почти половина российских граждан даже вменяет в обязанность патриоту любить государство и власть своей страны. И особенно охотно берут на себя обязательство любить власть именно женщины.

Вопрос: Одни считают, что патриот должен любить и Родину, и государство, власть своей страны. Другие считают, что патриот может любить только Родину, а остальных любить не обязан. С какой точкой зрения Вы согласны? (29.07.2000)

Чрезвычайно показательными в этом плане представляются данные опроса, посвященного такому событию как ежегодное послание Президента Федеральному собранию. Гендерные различия в восприятии власти видны здесь очень отчетливо.

Женщины, как и в прочих случаях, демонстрируют меньшую, чем мужчины, информированность по поводу практики президентских посланий, однако они гораздо охотнее признают выступление президента перед законодателями важным событием и гораздо реже сомневаются в том, что это событие влияет на жизнь страны. Иначе говоря, они гораздо почтительнее относятся к власти и чаще готовы априори приписывать значимость и действенность даже тем ее акциям, которые в принципе не способны оказать прямое и непосредственное воздействие на положение дел в стране. Не менее любопытно и другое: женщины гораздо реже, чем мужчины, высказываются за то, чтобы президент в своем послании сосредотачивался на описании сделанного, и гораздо чаще настаивают на том, чтобы он говорил, главным образом, о своих намерениях.

Вопрос: Чему, на Ваш взгляд, следует уделить больше внимания в очередном президентском послании: отчету о деятельности президента и правительства за прошедший год или планам на будущее? (20.01.2001)

Позиция респондента, предпочитающего услышать от президента отчет о проделанной работе, предполагает установку на контроль над властью. В какой-то мере за этой позицией просматривается и уверенность гражданина в том, что он вправе требовать от власти отчета. Само это слово, кстати, выступает здесь в качестве семантического маркера, указывающего на подконтрольность, подотчетность исполнительной власти обществу или, как минимум, - власти представительной, имеющей делегированное гражданами право оценивать ее достижения и неудачи.

Конечно, было бы некорректно утверждать, что позиция респондента, предпочитающего услышать от президента о планах на будущее, является в этом смысле противоположной, что в основе такой позиции непременно лежит уверенность в собственном бесправии и готовность покорно согласиться с любыми замыслами власти. Ничего подобного: такое предпочтение в равной мере естественно и для «подданного», и для респондента с развитым гражданским сознанием, и оно вовсе не свидетельствует об отсутствии установки на контроль над властью. Однако показательно, что к первой позиции, вполне определенно предполагающей такую установку, женщины склоняются гораздо реже, чем мужчины.

Повышенная – в сравнении с мужчинами – лояльность женщин по отношению к власти в конечном итоге определяется различиями в социальном положении мужчин и женщин. Гендерный дисбаланс в доступе к социальным ресурсам, и прежде всего - неравенство доходов, шансов на рынке труда, возможностей профессионального и карьерного роста и т.д., - оборачивается тем, что женщины чаще, чем мужчины, чувствуют себя социально уязвимыми, незащищенными, и уже поэтому – зависимыми от власти.

Вопрос: В какой степени – сильно или слабо - Ваша жизнь сегодня зависит от решений, принимаемых властью, от ее действий? (23.12.2000)

Различия в социальном самоощущении мужчин и женщин, непосредственно сказывающиеся на их представлениях о том, как должны строиться взаимоотношения между властью и гражданами, можно проиллюстрировать, например, следующими данными.

Вопрос: Перед какими из перечисленных бед и опасностей Вы чувствуете свою незащищенность?* (22.08.98)

* Приводятся лишь те из перечисленных «бед и опасностей», которые указали более 10% опрошенных

Женщины намного чаще говорят о своей незащищенности перед нуждой и болезнями. Причем последнее, скорее всего, связано не столько с повышенной болезненностью или мнительностью представительниц «слабого пола», сколько с тем, что несмотря на бесплатность российского здравоохранения качественное лечение – во всяком случае, при серьезных заболеваниях – требует, как известно, немалых расходов, которые чаще оказываются не по карману женщинам, чем мужчинам.

Потеря места работы и произвол начальства, казалось бы, страшат мужчин и женщин в равной мере. Однако доля респондентов, для которых эти опасности в принципе могут быть актуальными, значительно выше среди представителей «сильного пола»: по найму сейчас работают 59% мужчин и только 43% женщин. Иначе говоря, незащищенность перед угрозой потери работы ощущают менее половины работающих мужчин и 2/3 работающих женщин. Соответственно, и угроза произвола со стороны начальства страшит работающих женщин чаще, чем мужчин.

В то же время мужчины значительно чаще чувствуют себя беззащитными перед произволом со стороны чиновников и правоохранительных органов. Причем похоже, что за этим стоят определенные различия в социальном опыте.

Вопрос: Лично Вы, ваши родственники, знакомые сталкивались за последний год с фактами злоупотребления служебным положением среди местных чиновников, с коррупцией, взяточничеством? (12.06.99)

Мужчинам, судя по приведенным данным, чаще доводится иметь дело с «родимыми пятнами» отечественной бюрократии, или, во всяком случае, слышать о конкретных фактах мздоимства, произвола и т.д. Можно предположить, что это обусловлено именно различиями в социальном положении мужчин и женщин: ведь чем выше социальный статус индивида - чем доходнее и престижнее его работа, чем выше он поднимается по карьерной лестнице и т.д., - тем больше вероятность его соприкосновения с властными структурами, а следовательно – и шанс столкнуться с неприглядными аспектами их деятельности. Не исключено, что не менее существенную роль играют и другие обстоятельства, но в любом случае можно констатировать, что женщины чаще ощущают свою беззащитность перед теми «бедами и опасностями», в борьбе с которыми в принципе можно рассчитывать на помощь власти, а мужчины – перед теми, источником которых сама власть и является. Уже этот факт в известной мере объясняет гендерные различия в уровне лояльности по отношению к власти.

Но и безотносительно к тому, чего именно склонны в большей мере опасаться мужчины и женщины, различия в их мироощущении сами по себе оказывают, очевидно, немалое влияние на их политические установки. Женщины настроены значительно пессимистичнее, они чаще испытывают страх перед будущим, неуверенность в завтрашнем дне.

Вопрос: С какими чувствами Вы смотрите в завтрашний день? (28.11.98)

Эта повышенная тревожность, озабоченность, во многом обусловленная, по-видимому, реальными различиями в социальном положении мужчин и женщин, экстраполируется и на представления о будущем страны, которое женщины видят в несколько более мрачном свете.

Вопрос: Когда Вы думаете о ближайшем будущем России, какое чувство Вы испытываете – оптимизм, пессимизм или и то, и другое примерно в равной степени? (22.01.2000)

Пессимистичнее они и в оценках нынешнего положения России. Если большинство мужчин считают нашу страну богатой, то большинство женщин – бедной.

Вопрос: Одни считают, что Россия относится к числу богатых стран мира. Другие считают, что Россия относится к числу бедных стран мира. С каким мнением – с первым или со вторым – Вы согласны? (28.07.2001)

Представляется очевидным, что расхождения между респондентами, причисляющими Россию к богатым странам, и теми, кто относит ее к странам бедным, обусловлены не столько различиями в представлениях о реальном положении страны и ее обитателей, сколько тем, что они руководствуются разными критериями. Первые, говоря о богатстве России, прежде всего имеют в виду, как правило, ее природные ресурсы, а также, вероятно, интеллектуальный и научно-технический потенциал. Вторые, говоря о бедности страны, в первую очередь оценивают уровень жизни «среднего россиянина». Но уже само то обстоятельство, что мужчины предпочитают «оптимистическую», а женщины – «пессимистическую» интерпретацию этого вопроса, достаточно выразительно характеризует различия в их мироощущении.

Эти различия дают о себе знать и тогда, когда речь заходит о глобальных проблемах, о судьбах мира. Так, женщины гораздо чаще, чем мужчины, соглашаются с абсурдной точкой зрения, согласно которой в наши дни вероятность ядерного конфликта – выше, чем в начале 80-х гг.

Вопрос: Как Вы думаете, в наше время по сравнению с тем, что было 15-20 лет назад, угроза ядерного конфликта в мире увеличилась, уменьшилась или не изменилась? (7.08.99)

Не будем удивляться историческому беспамятству, охватившему столь значительную часть респондентов. Конечно, уровень конфронтации между Западом и Востоком в начале 80-х гг. был неизмеримо выше и опаснее для судеб мира, чем сегодняшние размолвки, – достаточно вспомнить о войне в Афганистане, южнокорейском «Боинге», американских ракетах средней дальности в Европе, бойкотах Олимпиад, риторике об «империи зла» и т.д. Но «человек с улицы» не слишком склонен к историческим реминисценциям – опрос проводился в разгар балканского кризиса; наши сограждане чрезвычайно эмоционально реагировали на действия НАТО, причем многие увидели в них вызов, брошенный непосредственно России...

В данном случае для нас существенно то обстоятельство, что мужчины заявляли о росте угрозы ядерного конфликта на протяжении указанного исторического периода лишь чуть чаще, чем солидаризировались с противоположным мнением, а женщины – практически втрое чаще.

Повышенную – в сравнении с мужчинами - склонность к катастрофизму, к эсхатологическим настроениям и мрачным предчувствиям женщины демонстрируют и в других ситуациях. Весьма выразительными представляются, например, гендерные различия в распределении ответов на вопросы, касающиеся смены тысячелетий: женщины значительно чаще, чем мужчины, видели в ее приближении некое грозное предзнаменование.

Подобные различия в умонастроениях оказывают непрямое, но вполне ощутимое влияние на политические установки мужчин и женщин. Страх перед будущим, тревожность, пессимизм актуализируют комплекс социального бессилия и одновременно – являются его симптомами. Этот комплекс способствует воспроизводству глубоко укорененных в отечественной политической культуре и препятствующих становлению гражданского общества установок на государственный патернализм и регламентацию социальных отношений сверху. И не случайно именно женщины в большей мере склонны разделять эти установки.

Они, в частности, значительно реже, чем мужчины, возражают против ограничения прав граждан государством - естественно, во имя благих целей.

1. Для успешной борьбы с преступностью государство может ограничить некоторые права граждан

или

2. Права граждан нельзя ограничивать ни для каких целей? (22.05.99)

И дело тут не столько в страхе перед преступностью, во имя обуздания которой, согласно формулировке вопроса, предполагается ограничить права граждан, сколько в том, что женщины в принципе несколько меньше, чем мужчины, дорожат этими правами. Мы уже говорили о гендерных различиях в отношении к праву на свободное распространение и получение информации. Но подобные различия обнаруживаются и при обсуждении совершенно иных проблем, так или иначе связанных с фундаментальным вопросом о пределах пространства свободного выбора индивида.

В частности, женщины значительно реже, чем мужчины, соглашаются с тем, что каждый волен по собственному усмотрению решать, работать ему или не работать, и значительно чаще – рассматривают работу как обязанность гражданина.

1. Все трудоспособные граждане страны обязаны работать

или

2. Работать либо не работать - дело свободного выбора каждого человека? (22.05.99)

Тут требуется некоторое уточнение. Само по себе согласие с тезисом о том, что человек обязан работать, ни в коей мере не является, конечно, симптомом, свидетельствующим о комплексе социального бессилия. Скорее наоборот: достаточно вспомнить о том, какую роль сыграла протестантская этика, предписывающая человеку трудиться в поте лица и постулирующая греховность праздности, в становлении самодостаточного и ответственного индивида, и уже тем самым – в формировании предпосылок гражданского общества в наиболее развитых странах Запада.

Однако присмотримся к дилемме, поставленной перед респондентами. В первом суждении содержится весьма выразительный семантический маркер – обязанность работать возлагается не просто на каждого трудоспособного человека, а на трудоспособного «гражданина страны». Иначе говоря, речь здесь идет отнюдь не о моральном долге индивида и уж тем более – не о его трансцендентных обязательствах, а о гражданской обязанности, о долге перед страной – перед обществом и государством. Альтернативное же суждение, категорически отрицающее такой подход, ни в коей мере не является апологией праздности – акцент здесь делается на праве человека на самостоятельный выбор сценария жизнедеятельности.

По существу, аналогичная дилемма стоит перед респондентами и в ситуации, когда им предлагается выразить свое отношение к возможности получения платного высшего образования. Подчеркнем: именно к возможности его получения – речь не идет о выборе между двумя моделями организации высшей школы, платной и бесплатной, и формулировка вопроса исключает подобное толкование.

Вопрос: Во многих российских вузах можно получить платное высшее образование, то есть оплатить собственную учебу. Вы лично одобряете или не одобряете возможность получить платное высшее образование? (4.08.2001)

Высказываясь против возможности получить образование за плату, опрошенные отвергают не тотальную коммерциализацию высшей школы, а практику, при которой гражданин может выбирать между бесплатным образованием, предоставляемым на конкурсной основе, и образованием платным - доступным каждому, кто располагает необходимыми финансовыми ресурсами.

И в этом случае женщины снова значительно реже, чем мужчины, выступают за свободу выбора и значительно чаще – за унификацию.

Неудивительно, что женщины негативнее, нежели представители «сильного пола», относятся к социальной дифференциации – ведь ориентация на ограничение пространства свободного выбора индивида или, иначе говоря, на регламентацию социальных отношений «сверху», которая, как мы убедились, свойственна им в большей мере, чем мужчинам, в российской политической культуре неразрывно связана с эгалитаристскими установками.

1. Богатые граждане - залог богатства и силы страны

или

2. В государстве не должно быть разделения на богатых и бедных? (22.05.99)

Женщины чаще разделяют мнение о недопустимости «разделения на богатых и бедных» и значительно реже – соглашаются с тезисом о том, что «богатые граждане – залог богатства и силы страны». Следует отметить, что этот тезис допускает двойное толкование. С одной стороны, данное высказывание может быть понято примерно так: сила и богатство страны определяются не столько ее размерами, природными ресурсами, международным престижем, военной мощью и т.д., сколько благосостоянием граждан (всех граждан), и именно его обеспечение должно быть приоритетной целью для государства. С другой стороны, его можно интерпретировать в антиэгалитаристском ключе: именно наличие богатых обеспечивает процветание страны, и поэтому социальную дифференциацию сдерживать не следует. Впрочем, постановка вопроса, в котором данному тезису противопоставляется откровенно эгалитаристская декларация, ориентирует респондентов на вторую трактовку.

Если приведенная дихотомия сконструирована весьма «жестко», и респондентам приходится солидаризироваться с одним из диаметрально противоположных и имеющих весьма «интенсивную» идеологическую окраску суждений, то следующий вопрос сформулирован в иной тональности.

1. Уровень жизни талантливых, инициативных и высококвалифицированных людей должен быть намного выше среднего

или

2. Не следует допускать слишком большого разрыва в условиях жизни разных людей и общественных групп? (31.07.99)

&9Здесь тезис о необходимости социальной дифференциации обосновывается ссылкой на достоинства людей, «заслуживающих» более высокого уровня жизни, а противоположная позиция состоит не в категорическом отрицании правомерности дифференциации, а в установке на ее ограничение.

Но и при такой постановке вопроса женщины демонстрируют более негативное отношение к социальной дифференциации, чем мужчины. Во многом это обусловлено тем, что они в меньшей степени склонны руководствоваться принципом опоры на собственные силы и чаще ориентируются на помощь и опеку со стороны государства.

В ходе одного из опросов (20.02.99) респондентам было предложено определить, в каких случаях, при решении каких проблем они рассчитывали бы на помощь государственных органов, а в каких – полагались бы только на себя и своих близких. Не будем приводить здесь полное распределение ответов – перечень гипотетических ситуаций, представленный опрошенным, был весьма внушительным. Но отметим, что 35% мужчин заявили: «Во всех случаях полагаюсь только на себя», - тогда как среди женщин такое заявление позволили себе лишь 29% опрошенных. Мужчины чаще, чем женщины, утверждают, что рассчитывают на себя и своих близких при «нехватке денег на предметы первой необходимости (продукты питания, одежда, обувь, коммунальные платежи)» (соответственно, 68 и 62%) и реже – что они рассчитывали бы в решении этой проблемы на помощь государственных органов (17 и 23%); при упоминании «жилищной проблемы» первую позицию выбирают 34% мужчин и 28% женщин, а вторую, соответственно, 18 и 20%; в решении проблемы трудоустройства на собственные силы уповают 38% мужчин и 31% женщин, а на помощь государства – 18% первых и 19% вторых.

Да и на практике женщины чаще, чем мужчины, обращаются за помощью к органам власти.

Вопрос: За последний год Вы обращались или не обращались в органы власти по поводу своих проблем? Если да, то к вашей проблеме проявили или не проявили внимание? (25.11.2000)

Причем показательно, что женщины, которые, как явствует из приведенных данных, имеют в целом больший, чем мужчины, негативный опыт общения с властными структурами в ситуациях, когда они адресуют последним свои частные просьбы, несколько чаще, тем не менее, выражают надежду на понимание и внимание с их стороны.

Вопрос: Многие люди, когда у них возникают проблемы, обращаются в органы власти в центре или у себя в регионе. Как Вам кажется, сегодня органы власти проявляют или не проявляют внимание к обращениям граждан? (25.11.2000)

Установку на защиту и покровительство со стороны власти женщины демонстрируют чаще мужчин и тогда, когда речь заходит не о решении частных, индивидуальных проблем, а о принципах социальной политики, способах регулирования трудовых отношений и т.д.

Обратимся, например, к суждениям респондентов относительно законодательной регламентации продолжительности рабочего дня. Женщины гораздо негативнее мужчин оценивают идею о смягчении такой регламентации, о предоставлении работодателю права увеличивать рабочий день с согласия работника.

Вопрос: В новом Кодексе законов о труде предусматривается возможность увеличения рабочего дня с согласия работника. Как Вы относитесь к такой идее - одобряете или не одобряете? (12.05.2001)

Иначе говоря, они реже считают, что работник сумеет отстоять свои интересы в прямом диалоге с работодателем, и чаще предпочитают, чтобы их защита обеспечивалась государством. Причем те, кто высказываются за сохранение статус-кво, фактически доверяют государству и право интерпретировать эти интересы, санкционируя, тем самым, ограничение свободы действий не только работодателя, но и самого работника.

Аналогичные по сути гендерные различия обнаруживаются и в отношении граждан к возможным изменениям в системе пенсионного обеспечения. Подавляющее большинство респондентов высказывается за то, чтобы пенсии выплачивало государство, и отвергает принцип, согласно которому пенсионные платежи должны осуществляться за счет накопленных предприятиями отчислений от зарплат работников. Тут, надо полагать, дают о себе знать и недоверие к предпринимателям, и эгалитаристские установки (ведь «жесткая» привязка размера пенсий к зарплате работников приведет к усилению дифференциации доходов пенсионеров); к тому же вполне обоснованное представление о том, что, поскольку несколько поколений советских людей «всю жизнь работали на государство», то именно последнее и должно нести всю полноту ответственности за их пенсионное обеспечение, зачастую экстраполируется в будущее. И все же мужчины значительно чаще, чем женщины, высказываются за нововведения, предусматривающие, по существу, децентрализацию пенсионной системы и перенесение «центра тяжести» на предприятия.

Вопрос: Что бы Вы предпочли: чтобы пенсию выплачивало государство или чтобы пенсия выплачивалась из денег, накопленных предприятиями для своих работников как процент от зарплаты? (21.10.2000)

Все приведенные выше данные, в конечном итоге, свидетельствуют о том, что женщины в меньшей мере, нежели мужчины, готовы санкционировать инновации последнего десятилетия как в экономической, так и в политической сфере, что сама либерально-демократическая интенция модернизации для них менее приемлема. Вместе с тем, они более склонны к воспроизводству политических установок, господствовавших в массовом сознании в советскую эпоху.

Совершенно естественно, поэтому, что женщины чаще, чем мужчины, «голосуют» за «социалистический путь» развития России, и реже – за «капиталистический».

Вопрос: С каким из приведенных суждений Вы больше согласны? (20.06.98)

Сама эта дилемма, впрочем, представляется большинству наших сограждан неадекватной для описания альтернатив развития России. Респонденты предпочитают высказываться за «особый путь», который, разумеется, видится им по-разному. Но, судя по всему, женщины, выбирающие этот путь, в большей степени, нежели мужчины, склонны исходить из того, что при движении по нему граждане смогут рассчитывать на всестороннюю опеку со стороны государства.

Если женщины чаще мужчин придерживаются установки на государственный патернализм и чаще высказываются за «социалистический путь» развития, если они, например, в полтора раза реже, чем представители «сильного пола», оценивают роль В.Ленина в истории России как отрицательную – такой вердикт выносят 27% мужчин и 19% женщин, тогда как противоположное мнение разделяют 61% первых и 68% вторых (10.04.99), - то, казалось бы, они должны были бы значительно охотнее поддерживать левые политические силы и чаще испытывать антипатию к «партии власти». Однако в действительности дело обстоит иначе: на парламентских выборах 1999 г. женщины чаще, чем мужчины, голосовали за «Единство» - 24 и 20% (21.12.99), а на президентских выборах 2000 г. отдавали свои голоса В.Путину - 38 и 32% (1.04.2000), при том, что каких-либо гендерных различий в электоральной поддержке КПРФ и Г.Зюганова тогда не было.

В дальнейшем разрыв в электоральных предпочтениях мужчин и женщин – по крайней мере, в том, что касается отношения к действующему президенту, - увеличился и стал еще более «алогичным»: скажем, к началу осени 2001 г. готовность проголосовать за В.Путина на президентских выборах изъявляли 41% мужчин и 52% женщин, тогда как за Г.Зюганова, соответственно, 16 и 14% (1.09.2001).

Не будем останавливаться здесь на небезынтересном, но все же частном вопросе о том, чем обусловлены эти различия в электоральных предпочтениях. Однако отметим, что ситуация достаточно парадоксальна: в большей мере, нежели мужчины, ориентируясь на опеку и покровительство со стороны государства, женщины отнюдь не испытывают особых симпатий к левым, неизменно эксплуатирующим патерналистскую риторику. Они значительно лояльнее мужчин относятся к действующей власти и, в частности, гораздо охотнее поддерживают президента, адресуя ему и возглавляемой им пирамиде исполнительной власти свои ожидания, согласующиеся скорее с теми представлениями об оптимальной модели взаимоотношений государства и граждан, которые свойственны левым силам.

Обратимся теперь к распределению ответов на вопрос о том, какие лозунги представляются российским гражданам наиболее привлекательными. В ходе одного из опросов респондентам предъявили список, включавший 30 понятий, и попросили выделить те, которые, по их мнению, более всего уместны на знаменах поддерживаемых ими политиков или партий. Но для нас здесь не имеет значения, каким именно партиям опрошенные приписывают приверженность соответствующим ценностям, - их ответы позволяют судить о приоритетах самих респондентов.

Поскольку нас интересуют различия в политических установках мужчин и женщин, мы ограничимся данными об их отношении лишь к тем понятиям, которые они оценили по-разному, - когда разрыв в частоте упоминаний составлял не менее 3 процентных пунктов.

Вопрос: Какие слова, на Ваш взгляд, более всего подходят для лозунга того политика, той партии, за которых Вы стали бы голосовать? (любое число ответов) (22.05.99)

Прежде всего, следует обратить внимание на то, что все понятия, маркирующие либерально-демократический вектор преобразований последнего десятилетия, - «демократия», «свобода», «частная собственность» – гораздо дороже мужчинам, нежели женщинам. И, как мы видели, соответствующие ценности действительно менее значимы для последних.

В то же время женщины чаще выражают желание доверить власть политикам, помещающим на свои штандарты такие слова как «труд», «совесть», «семья». И этот ряд понятий качественно отличается от процитированного выше.

Дело, разумеется, не в том, какие слова «лучше», а какие – «хуже». Дело в том, что они означают в данном контексте, – как понятия, выражающие идейно-политическое кредо неких политических сил. Политик, провозглашающий лозунг «демократия, свобода, частная собственность», заявляет о приверженности определенным принципам и берет на себя обязательство руководствоваться ими в случае прихода к власти. Можно сказать, что, определяя свои приоритеты таким образом, он одновременно обнародует критерии, по которым предлагает обществу оценивать свою деятельность.

А какие обязательства берет на себя политик, идущий на выборы под лозунгом «труд, совесть, семья»? Решительно никаких – разве что обязательство усердно и добросовестно трудиться на своем посту и быть при этом примерным семьянином. Ведь, если говорить серьезно, эти слова никоим образом не характеризуют намерения и политические установки кандидата на ту или иную выборную должность. Причем аналогии с политической практикой ряда стран Запада, где такие понятия как «труд» и «семейные ценности» широко используются в политическом, и в частности – в предвыборном лексиконе, здесь неуместны. Скажем, понятие «труд» порождает там вполне определенные ассоциации, позволяющие «человеку с улицы» без усилий реконструировать смысл политической позиции использующего его кандидата: «труд» противостоит «капиталу», ассоциируется с профсоюзами и т.д. Иначе говоря, политик, начертавший это слово на своих предвыборных знаменах, обещает отстаивать или, по крайней мере, учитывать интересы наемных работников, добиваться максимальной занятости, поддерживать диалог с профсоюзами и т.д. Но у «среднего россиянина» понятие «труд» подобных ассоциаций не вызывает: это слово, повторим, не маркирует в нашей политической культуре какую-то более или менее устойчивую и понятную позицию. Если оно и порождает некие «политические» ассоциации, то, скорее всего, только с транспарантами на майских и ноябрьских демонстрациях советских времен.

Упоминание семьи, и в особенности – «семейных ценностей», в сегодняшнем западном политическом лексиконе тоже достаточно содержательно: этот термин, употребляемый в соответствующем контексте, воспринимается как знак приверженности кандидата принципам культурного консерватизма, как свидетельство его традиционалистской ориентации. А какие выводы может сделать российский избиратель относительно политических установок и намерений кандидата на том основании, что последний использует в своих предвыборных лозунгах слово «семья»? Пожалуй, никаких.

Представляется, поэтому, что мотивация респондента, выражающего желание голосовать за политика, который идет на выборы под подобными лозунгами, качественно отличается от мотивации респондента, предпочитающего видеть на знаменах своих избранников такие слова как «демократия», «свобода» - или, например, «диктатура»: в данном случае важно не столько политическое содержание понятия, сколько сам факт наличия или отсутствия в нем такого содержания. «Откликаясь» на слова «демократия» или «диктатура», избиратель голосует за определенный курс и, следовательно, делает более или менее осмысленный политический выбор. Когда же избиратель ориентируется на слова «труд», «совесть», семья», он скорее просто сверяет свою систему ценностей с приоритетами политика; при этом он решает для себя не столько вопрос о том, устраивают ли его планы и намерения претендента на его голос – они не могут быть реконструированы по данным понятиям, - сколько вопрос о том, насколько симпатичен ему кандидат и можно ли доверить ему власть. Не будет большим преувеличением сказать, что в первом случае между политиком и избирателем заключается определенный договор, предполагающий хотя бы частичное исполнение политиком данных обязательств, а во втором – выносится вотум доверия, предоставляющий последнему едва ли не абсолютную свободу действий.

Очевидно, что вторая модель политического волеизъявления, более характерная для женщин, нежели для мужчин, корреспондирует не столько с установкой на контроль граждан над властью, сколько с установкой на опеку последней над обществом.

Еще одно значимое различие в суждениях мужчин и женщин относительно понятий, уместных в лозунгах российских политиков, состоит в том, что слово «мир» обладает гораздо большей притягательностью для представительниц «слабого пола». В то же время слово «державность» чаще хотели бы видеть в лозунгах российских политиков мужчины.

И надо сказать, что за этими расхождениями скрывается действительно принципиальное гендерное различие: если женщины, как мы убедились, чаще испытывают ностальгию по тотальному государственному патернализму советской эпохи, то мужчины – по статусу сверхдержавы. Причем особую озабоченность вызывает у них ослабление военно-силовой составляющей этого статуса, и мужчины гораздо решительнее, чем женщины, высказываются за ее восстановление.

Когда респондентов спрашивают, следует ли России «стремиться к роли великой державы», позиции мужчин и женщин оказываются практически идентичными: 77% первых и 75% вторых отвечают на этот вопрос положительно, и по 18% - отрицательно (31.07.99). Когда же речь заходит о том, должна ли Россия в качестве великой державы внушать страх иным государствам, ситуация довольно кардинально меняется: мужчины гораздо чаще предпочитают, чтобы уважение иноземцев к нашей стране было замешано на страхе.

1. Россия должна стать державой, которую боятся и поэтому уважают

или

2. Нужно, чтобы Россию уважали, не испытывая страха перед ней? (5.06.99)

Причем мужчины значительно чаще, чем женщины, демонстрируют готовность санкционировать рискованную «игру мускулами» на международной арене, способствующую, по мнению многих, достижению этой цели.

Наиболее показательны в этом отношении различия в реакции мужчин и женщин на сенсационный марш российских десантников в Косово, предпринятый без согласования с западными партнерами в разгар балканского кризиса.

Вопрос: Что Вы испытали, узнав о вводе российских десантников в Косово - гордость за нашу страну, или недоумение, или тревогу, или какие-либо другие чувства? (19.06.99)

Мужчины гораздо чаще, чем женщины, ощущали в этой ситуации прилив гордости за свою страну, а женщины – тревогу по поводу возможных последствий предпринятой акции. Неудивительно, что в результате отношение первых к российскому руководству улучшилось, а вторых – ухудшилось.

Вопрос: Лично Вы после ввода российских десантников в Косово стали относиться к высшему руководству страны с большим или с меньшим уважением, чем раньше, или ваше отношение не изменилось? (19.06.99)

Женщины неизменно выражают большие, нежели мужчины, сомнения по поводу целесообразности пребывания российских миротворческих контингентов за рубежами страны. В частности, за отправку российских миротворцев в Косово высказались 44% мужчин и только 25% женщин, а против – соответственно, 45 и 55% (31.07.99). Аналогичные – хотя и несколько меньшие - различия наблюдались и тогда, когда перед респондентами ставился вопрос о присутствии российских войск в Таджикистане.

&9Очевидно, тут сказываются и опасения относительно возможных международных осложнений, и тревога по поводу возможных потерь среди российских военнослужащих в «горячих точках», и нежелание нести расходы на содержание войск за рубежом – все эти соображения, как явствует из опросов, чаще принимаются в расчет именно женщинами.

Что касается финансовых мотивов, то стоит отметить, что женщины в принципе склонны проявлять несколько меньшую «щедрость» в отношении военных статей бюджета, чем мужчины. В ходе одного из опросов (30.09.2000) респондентам было предложено представить ситуацию, при которой налогоплательщики могли бы самостоятельно решать, на какие государственные нужды они направили бы некоторую часть уплаченных ими налогов, и указать, как они сами распорядились бы этим правом. И если 49% мужчин заявили, что потратили бы эти деньги, в частности, на армию и флот (у них эта статья расходов заняла второе место, пропустив вперед только здравоохранение – 59%), то среди женщин так распорядиться своими налоговыми отчислениями сочли нужным только 38% (третье место после здравоохранения и образования – соответственно, 65 и 58%).

Впрочем, женщины демонстрируют гораздо более негативное, нежели мужчины, отношение и к тем финансовым операциям, относящимся к военной сфере, которые приносят государству не расходы, а доходы. Речь идет о торговле оружием. Тут различия в позициях мужчин и женщин более чем существенны: первые довольно твердо голосуют за расширение оружейного экспорта, вторые - еще решительнее – за его сокращение.

Вопрос: На Ваш взгляд, России сегодня следует расширять или, наоборот, сокращать торговлю оружием? (2.12.2000)

Аналогичные различия обнаруживаются и тогда, когда перед респондентами ставятся вопросы об их отношении к тем или иным конкретным операциям по торговле оружием: женщины намного чаще мужчин высказывались против экспорта вооружений в Иран, поставок зенитно-ракетных комплексов на Кипр и т.д.

Очевидно, торговля оружием вызывает у женщин по преимуществу настороженно-негативную реакцию потому, что они не склонны рассматривать его как обычный товар – такой же, как нефть или продовольствие: продажа оружия чаще, чем у мужчин, ассоциируется у них, во-первых, с тем, для чего этот товар предназначен – с войной, с кровопролитием и разрушениями, а во-вторых, - с глобальным военно-политическим соперничеством между нашей страной и странами Запада, столь памятным по временам «холодной войны».

Так это или нет, но не подлежит сомнению, что женщины гораздо реже, чем мужчины, склонны санкционировать любые действия, влекущие или способные повлечь за собой вооруженное насилие. Показательно, в частности, что и до начала войны в Чечне, и на всех ее этапах женщины неизменно чаще высказывались за переговоры с противоборствующей стороной, за недопущение, а затем – за прекращение боевых действий и поиск мирного решения проблемы.

Возвращаясь к вопросу о ностальгии по статусу сверхдержавы, отметим, что женщины, которые негативнее, чем мужчины, относятся к «игре мускулами» и конфронтационным жестам в адрес Запада (чему можно было бы привести множество свидетельств, помимо упомянутых выше, - данные опросов, проводившихся, в частности, на различных этапах балканской драмы, содержат их в изобилии), склонны проявлять большую сдержанность и тогда, когда дело касается отношений со странами «ближнего зарубежья».

В этом плане показательно распределение ответов на следующий вопрос.

Вопрос: Одни считают, что Россия должна добиваться возвращения Крыма в состав России любой ценой. Другие считают, что Россия не должна добиваться возвращения Крыма, если это ухудшит российско-украинские отношения. С какой точкой зрения Вы согласны? (18.08.2001)

Вообще, тот факт, что почти половина наших сограждан высказывается за возвращение Крыма «любой ценой», заслуживает серьезного внимания. Речь идет о территориальных претензиях к соседнему государству, и совершенно очевидно, что именно означает в подобных случаях выражение «любая цена». Конечно, не следует понимать респондентов, избравших первый вариант ответа, совсем буквально: едва ли многие из них действительно приветствовали бы практическую попытку решения «крымского вопроса» крайними – т.е. военно-силовыми – методами. Но если упоминание о «любой цене» не вызвало отторжения у относительного большинства респондентов, то это значит, что самая безответственная, агрессивная и авантюристическая риторика по поводу необходимости возврата полуострова может стать политически рентабельной, что те или иные политические силы могут поддаться соблазну разыграть эту карту в своих интересах. А это, несомненно, вызвало бы соответствующую реакцию в соседнем государстве. Иначе говоря, продемонстрированная респондентами бескомпромиссность, даже если она и является по преимуществу декларативной, сама по себе способна спровоцировать эскалацию напряженности в российско-украинских отношениях - эскалацию, которая, раз начавшись, развивается далее во многом по своим собственным законам.

Гендерные различия тут, как видим, весьма существенны: женщины значительно реже, чем мужчины, высказываются за возвращение Крыма «любой ценой» и чаще подчеркивают нежелательность ухудшения российско-украинских отношений.

Хотя женщины, как было показано выше, столь же охотно, как и мужчины, соглашаются с тем, что Россия должна «стремиться к роли великой державы», эта цель занимает в системе их приоритетов более скромное место, нежели у представителей «сильного пола».

Вопрос: Какая из двух целей развития России в ближайшие 5-10 лет представляется Вам более важной – наладить нормальную, стабильную жизнь или добиться возрождения России как великой державы? (30.01.99)

Установка, согласно которой восстановление державного величия важнее, чем обеспечение «нормальной, стабильной жизни», предполагает согласие на такую модель взаимоотношений государства и граждан, при которой интересы последних могут быть принесены в жертву государственным интересам, а их права – ограничены во имя достижения общенациональных целей, формулируемых в категориях международного престижа и влияния. Эта установка воспроизводит иерархию приоритетов советской эпохи и, по существу, предоставляет власти карт-бланш на запуск любых механизмов социальной мобилизации.

Разумеется, это не означает, что демократическому обществу «противопоказаны» масштабные внешнеполитические амбиции, - речь идет, повторим, исключительно об иерархии приоритетов. И если патерналистская составляющая советской традиции в большей мере воспроизводится в политических установках женщин, то «имперская» составляющая – в установках мужчин. Если первым более свойственен комплекс социального бессилия, побуждающий ориентироваться на государственное покровительство, то вторым – иные, «имперские» комплексы, также препятствующие освоению демократических ценностей.

Приближаясь к завершению разговора о гендерных различиях в политических установках россиян, обратимся еще раз к данным о том, какие слова они предпочли бы видеть в лозунгах отечественных политиков и партий. И обратим внимание на то, что женщины почти вдвое чаще, чем мужчины, говорят в этом контексте о «вере в Бога» (соответственно, 13 и 7%) и значительно чаще упоминают «духовность» (21 и 13%) – понятие, имеющее, как известно, устойчивые религиозные коннотации. Эти различия далеко не случайны.

Женщины гораздо охотнее, чем мужчины, поддерживают идею об отказе от общедемократического принципа отделения церкви от государства и высказываются за то, чтобы православие стало в России государственной религией.

Вопрос: Как Вы считаете, православие должно стать государственной религией в России, или церковь должна быть по-прежнему отделена от государства? (7.04.2001)

Несомненно, гендерные различия в суждениях по этому вопросу обусловлены, прежде всего, тем, что среди женщин гораздо меньше атеистов, чем среди мужчин (соответственно, 22 и 43%), а православных – значительно больше (65 и 40%). Однако нас здесь интересуют не столько причины, по которым женщины чаще, нежели мужчины, высказываются за введение в России государственной религии, сколько значение этого факта в контексте анализа гендерной асимметрии в политической культуре.

Установка на введение государственной религии фактически означает согласие на упразднение свободы совести, которая может быть гарантирована только светским государством, и предполагает готовность к резкому сужению пространства свободного выбора индивида не только в вопросах веры, но и в социальной сфере, к усилению регламентации социальных отношений властью, получающей дополнительную санкцию на такую регламентацию.

Едва ли респонденты, «голосующие» за упразднение светской государственности, в полной мере отдают себе отчет в том, какие социальные изменения могло бы на практике повлечь за собой такое нововведение. Едва ли они, в большинстве своем, сознают и то, что последовательная реализация принципа отделения церкви от государства является, в конечном итоге, более радикальной альтернативой государственному атеизму советских времен, чем введение государственной религии. Однако их позиция определенно свидетельствует о том, что свобода совести не является для них безусловной и значимой ценностью. И показательно, что женщины высказались за сохранение светской государственности гораздо менее твердо, чем мужчины.

Итак, российские женщины, как видим, меньше, чем мужчины, дорожат такими институциональными основами демократии как свобода слова, политический плюрализм, рыночная экономика, свобода совести и т.д., чаще обнаруживают готовность отказаться от них в пользу государственной опеки и регламентации социальных отношений, демонстрируют меньшую склонность к освоению и усвоению демократических ценностей. Очевидно, это связано, в первую очередь, с тем, что женщины – в силу объективных различий в социальном положении полов в сегодняшнем российском обществе - в меньшей мере, чем мужчины, воспринимают гражданские и политические права и свободы как институциональный ресурс, значимый для их жизнедеятельности.

Но если это так, то естественно предположить, что они также в меньшей мере склонны и к гражданскому и политическому участию, к социальной активности, формирующей структуры гражданского общества.

В связи с этим заслуживает внимания, например, тот факт, что женщины гораздо реже мужчин заявляют о своей готовности работать в органах местного самоуправления.

Вопрос: Можете или не можете Вы сказать про себя: "Я готов принять посильное участие в работе органов местного самоуправления, которые решают проблемы жителей моего квартала /улицы, дома, поселка/, контролируют работу жилищно-коммунальных служб, участкового милиционера и т.п."? (16.01.99)

Что касается собственно политического участия женщин, то ему во многом препятствует широко распространенный в массовом сознании патриархатный стереотип, согласно которому политика в принципе – не женское дело. Эту точку зрения разделяют более трети российских граждан, причем хотя женщины поддерживают ее несколько реже, чем мужчины, она пользуется широкой популярностью и у них.

Вопрос: Одни думают, что женщины должны активнее участвовать в политике, другие думают, что политика - это не женское дело. С какой точкой зрения - первой или второй – Вы согласны? (3.03.2001)

Данный стереотип ограничивает возможности участия женщин в публичной политике уже потому, что резко снижает их шансы на успех на выборах: весомая доля избирателей ни при каких обстоятельствах не голосует за кандидатов – женщин. Но и часть тех женщин, которые обладают кругозором и социальным темпераментом, необходимым для эффективного участия в политике, априори признают политическое пространство «мужским» и предпочитают искать иные пути самореализации. Возможно, это обстоятельство играет определенную роль в том, что женщины, как явствует из приведенных выше данных, реже, чем мужчины, заявляют о готовности к участию в институтах самоуправления.

В то же время, установка на гражданскую активность характерна для женщин ничуть не меньше, чем для мужчин. Они, во всяком случае, не реже последних заявляют о том, что хотели бы «участвовать в работе какой-либо общественной организации»: позитивный ответ на соответствующий вопрос дали 15% мужчин и 16% женщин (23.06.2001). Другое дело, что на практике они все же реализуют эту установку несколько реже: членами тех или иных общественных организаций сейчас, судя по данным опроса, являются 7% мужчин и только 4% женщин (23.06.2001).

Однако было бы не совсем корректно на основании этих данных делать вывод о том, что женщины играют меньшую, нежели мужчины, роль в развитии общественных организаций. Дело в том, что абсолютное большинство респондентов, ответивших на открытый вопрос о том, что представляют из себя те общественные организации, в которых они состоят, заявили, что имеют в виду членство в профсоюзах. А участие рядовых членов в их деятельности в большинстве случаев оказывается, мягко говоря, не слишком активным – это совершенно отчетливо явствует и из ответов респондентов на открытый вопрос, и из реплик участников дискуссионных фокус-групп (ДФГ), на которых обсуждалась данная проблематика. Приведем лишь один, но достаточно выразительный, пример – ответ 55-летней москвички с высшим образованием на вопрос о том, является ли она членом профсоюза:

«Вы знаете, наверно, являюсь. Потому что осенью с дочкой мы ездили - она по полной стоимости, а я по профсоюзной путевке. То есть я так думаю, что наша организация платила в эти фонды профсоюзные какие-то деньги и заключала договор – то есть если раньше я платила, то сейчас, по-моему, это как бы на себя функции взяла организация, в которой я работаю» (ДФГ, Москва, 19.06.2001).

И похоже, что большинство респондентов, заявляющих о своем членстве в профсоюзах, реализуют в них свой гражданский потенциал примерно в такой же степени.

Если же сосредоточиться на участниках иных общественных организаций, оставив профсоюзы в стороне, то окажется, что их слишком мало для того, чтобы делать сколько-нибудь достоверные заключения о гендерных различиях: 1% респондентов принимает участие в деятельности организаций, поддерживающих пенсионеров, инвалидов и ветеранов Великой Отечественной войны, и еще примерно 1.5% - в деятельности прочих, самых различных по своему профилю общественных объединений.

Впрочем, стоит обратить внимание на одно обстоятельство: ни одна из респонденток, ответивших на открытый вопрос о том, в какой организации она состоит, не назвала объединений, имеющих непосредственное отношение к политике. А среди респондентов - мужчин обнаружилось трое членов КПРФ, один участник «Единства», два представителя организации «Идущие вместе» и даже член РНЕ, без ложной скромности поведавший, что эта организация занимается «просвещением народа». Разумеется, эти данные нельзя считать репрезентативными, но симптоматичными они все же являются – тем более, что и в гораздо более обширном массиве ответов на открытый вопрос о том, в каких организациях хотели бы работать респонденты, упоминания о тех или иных политических объединениях или о политической деятельности вообще (упоминания, надо отметить, не слишком многочисленные) в подавляющем большинстве случаев принадлежат мужчинам.

В целом же, сопоставляя ответы мужчин и женщин на этот вопрос, нельзя обнаружить принципиальных, качественных различий. Хотя женщины несколько чаще, чем мужчины, демонстрируют желание принять участие в работе организаций, занимающихся благотворительной деятельностью, помогающим социально незащищенным слоям населения, работающим с детьми и т.д.

Похоже, что одним из наиболее мощных побудительных мотивов к участию в деятельности общественных организаций является стремление граждан компенсировать слабость социальной политики государства. И особенно характерен этот мотив именно для женщин. Причем их представления о том, как должны строиться отношения этих организаций с государством, во многом продиктованы воспоминаниями о советской эпохе, когда государство делегировало подконтрольным ему профсоюзам и иным номинально общественным объединениям ряд своих социальных функций. Ностальгия по таким взаимоотношениям сквозит во многих высказываниях участников, и в особенности – участниц фокус-групп. Например, одна из них, состоящая в Совете ветеранов своего предприятия, в завершение рассказа о том, с каким трудом добываются деньги на оказание помощи ветеранам войны и труда («у директора – мы чуть ли не на коленях стоим»), заявляет:

«Государство должно, обязано помогать общественным организациям. Потому что без поддержки государства общественная организация вызывает сочувствие. А когда государство понимает, помогает - общественная организация расцветает и приносит пользу» (ДФГ, Воронеж, 19.06.2001).

Иные представления о предназначении общественных организаций и оптимальной модели их взаимоотношений с государством характерны для новых женских общественных объединений, о которых пойдет речь во второй части этой работы.

Появление новых социальных практик, связанных в числе прочего и с развитием независимых общественных объединений, включая женские, - одна из особенностей российской повседневности последнего десятилетия.

Первые женские группы, которые стали относить себя к «независимому женскому движению», появляются на рубеже 80-90-х годов на волне общей реконструкции страны под лозунгами демократизации и построения правового государства. Эти группы возникают в разных формах и на разной основе. Но роднит их общая решимость избавиться от роли «приводных ремней» партии власти - обязательной для общественных организаций советского времени; стремление существовать не за счет благой воли начальства, а как самостоятельная общественная сила. И в этом качестве - отстаивать права женщин. Отсюда - и само понятие «независимое женское движение».

Каковы масштабы этого нового социального явления? Социологи оценивают их весьма сдержанно. Так, по данным Е.И.Башкировой, полученным на основе анализа результатов опросов 1995-1999 годов, только 1-1,5% опрошенных состояли в эти годы в женских, экологических, правозащитных, молодежных и других подобного типа объединениях.

Данные официальной статистики показывают, что стоит за этим общим процентом. В 1998 году Министерство юстиции сообщает о том, что на федеральном уровне зарегистрировано более 600 женских объединений. К ним следует приплюсовать объединения, зарегистрированные на региональном и местном уровнях. В каждом крупном российском городе в 90-е годы, как правило, бок о бок работали от 10 до 40 женских организаций - официально зарегистрированных, а то и не зарегистрированных вовсе.

Чем они озабочены? Разными проблемами. Самый распространенный тип деятельности – защита прав человека. Правозащитные женские организации составляют примерно 3/5 от общего числа женских объединений. Они заявляют, что занимаются как отстаиванием прав женщин, так и правами других групп граждан, например, призывников и солдат. На втором месте по распространенности - объединения, целью которых является борьба с дискриминацией женщин на рынке труда с помощью их переподготовки, профессионального обучения и переобучения. Примерно такое же количество женских объединений работает над проблемой преодоления насилия над женщинами. Два следующих направления - информационное и просветительско-образовательное. Далее идут объединения, оказывающие различные формы поддержки семье и занимающиеся благотворительностью; а за ними - развитием и поддержкой женского предпринимательства. Очень немногие женские организации заявляют о себе как о сугубо политических объединениях. Вместе с тем, такого рода организации пользуются известностью и весьма значительным авторитетом.

Поиск идентичности - собственных целей и способов влияния на общество, собственной «мечты» связывает все эти объединения воедино. Вот как еще в середине 90-х годов писала об этой «мечте» Т. Клименкова - одна из самых активных участниц процесса: «Мы пытаемся идти путем понимания демократических преобразований через обращение к самоактивизации тех, кто помещен на обочину жизни; пытаемся показать, что необходимо самим дискриминируемым группам строить то, что не очень удачно называют «гражданским обществом»...Демократизацию было бы естественно понимать, как возможность осуществить изменения, производимые самими гражданами, как попытку дать людям поверить, что от них что-то зависит. И если уж те, кто считает себя «первым эшелоном» демократии, всячески стремятся убрать женщин с политической сцены, «перекрыть кислород» женским инициативам, то это свидетельствует только о недопонимании ими своих же собственных целей».

Итак, изначально независимые женские объединения ставят перед собой задачу развития у женщин навыков автономного, независимого от государства существования, гражданственности, социального творчества, и в конечном счете – построения демократии участия. Возникает естественный вопрос, а каким потенциалом обладают активистки этого движения? Способны ли они разрешать столь масштабно заявленные задачи? Отличаются ли они по своим идейно-политическим ориентациям от всей совокупности российских гражданок, о позициях которых шла речь в первой части этой работы?

Об идейном багаже участниц женского движения уже кое-что написано в отечественной научной литературе. Здесь стоит упомянуть лишь о том, что традиции независимого женского движения складывались в России давно - примерно с середины ХIХ века. Помните, Н.Г.Чернышевский в романе «Что делать?» вывел тип «новой» женщины. Он не выдумал свою Веру Павловну, как считали все мы в школьные годы, он «списал» ее «с натуры». Особого размаха движение «новых» женщин, добивавшихся гражданского равенства с мужчинами и потому называвших себя «равноправками», достигло после революции 1905 года, когда Россия впрямую приступила к обновлению, демократизации общественного уклада. И женское движение играло очень существенную роль в этом процессе.

Это отчетливо видно на материалах состоявшегося в 1908 году Первого Всероссийского женского съезда. Представительницы самых разных потоков женского движения, выступавшие на съезде, были единодушны в том, что развитие женской гражданской активности, самого женского движения - немыслимо вне демократического контекста. Едва ли не впервые в истории России на съезде был поставлен вопрос не только о правах женщин как составной части прав человека, но и об ответственности всех граждан страны - и женщин, и мужчин - за ее судьбу, за ее развитие. Или, иными словами, вопрос о «человеке социальном», который готов отвечать за то, что происходит с ним и со страной, стремится вникать в дела общества и активно влиять на них.

Вот что отмечалось, например, в общеполитической резолюции этого съезда: «Работа 1-го русского женского съезда, посильно осветившая как политические и гражданские запросы, так и экономические нужды современной русской женщины, привела съезд к глубокому убеждению, что удовлетворение этих запросов возможно лишь при равноправном с остальными гражданами участии женщины не только в культурной работе, но и в политическом строительстве страны, доступ к которому окончательно откроется для женщины лишь при водворении демократического строя на основании всеобщего избирательного права без различия пола, вероисповедания и национальности.».

Известно, что традиция независимого женского движения была оборвана Октябрьской революцией 1917 года: через несколько месяцев после нее были запрещены все женские объединения, не связанные с партией большевиков. Дело отстаивания женских интересов в ту пору советская власть взяла на себя. Так возникло совершенно новое явление - «государственный феминизм» или специальная политика государства в отношении женщин, в рамках которой стала осуществляться «эмансипация» советских гражданок.

Декретами, принятыми в декабре 1917 года, советское государство предоставило женщинам всю полноту гражданских прав и свобод, уравняв их с мужчинами перед лицом закона. Правящая партия «сверху» сформировала новые женские объединения - сначала «женотделы», затем «женсоветы». «Приводным ремнем» партии считался и Комитет советских женщин, созданный в 1946 г. как антифашистская женская организация. Несколько десятилетий он занимался в основном контактами с антифашистскими организациями за рубежом, а позднее собрал под своим крылом «женсоветы». В отличие от равноправок начала века советские женские организации не ставили вопросов о гендерном равенстве. Они пропагандировали партийные решения, в которых говорилось о необходимости «улучшения положения женщин», и занимались разными видами социальной помощи.

Концепт «улучшения положения женщин» предусматривал предоставление женщинам особых «льгот» или «привилегий», связанных с рождением и воспитанием детей – то есть с выполнением материнской функции, которая была объявлена функцией социальной. Такая политика на деле оказалась фактором дополнительного закрепощения, дискриминации женщин: материнские «льготы», будучи мизерными в материальном отношении, дополнительно акцентировали различия в социальных позициях граждан - мужчин и женщин. За первыми по-прежнему признавались исключительные права на деятельность в сфере общественного труда, а за вторыми – заботы о доме и семье. Таким образом особые «льготы» превращались в преграду на пути утверждения реального равенства женщин - равенства и в правах, и в возможностях. Иначе говоря, в ходе осуществления политики «государственного феминизма» патриархатные стереотипы общественного сознания были по-своему усилены.

Важно и другое обстоятельство. Да, женщины получили из рук советской власти всю полноту гражданских прав и свобод, о которой мечтали, которой добивались российские равноправки. Но получили юридически. А фактически? Фактически их - также, как и мужчин - лишили главного права - права на социальную ответственность, на свободную организацию социальной жизни и проявление гражданской инициативы. Можно ли в таком случае всерьез размышлять о равноправии? О правах - нет. О равенстве - возможно. Но об очень специфическом - о равенстве в бесправии перед всемогущим государством. Государство задавило те не очень мощные ростки общественной инициативы, которые сложились в России в канун 1917 года. В советский период взаимоотношения между гражданином и государством складывались как отношения двух абсолютно разновесных сил: всемогущество, патернализм и опека государства развивали в гражданине страх, иждивенчество, пассивность.

&9 Вот с таким сложным по составу социально-политическим и идейным багажом стартовало на рубеже 80-90-х годов нынешнее независимое женское движение. Понятно, что социальный опыт, накопленный женщинами в советские годы, не может не отражаться на позициях, на ценностных предпочтениях и политических ориентациях активисток женского движения, основной задачей которых, повторим, должно быть сегодня продуцирование новых демократических ценностей и норм, формирование особой социальной среды или почвы для произрастания «человека социального» - индивида с развитым чувством гражданской ответственности. Понятно и то, что в этот момент возникает очень непростая коллизия несоответствия усвоенных в прошлом норм социального поведения новым идеалам и целям. Гипотетически она может разрешиться двумя способами. Первый: нормы и ценности, сложившиеся у участниц движения под воздействием прежнего советского опыта, оказываются настолько прочными, что не позволяют сложиться новым социальным практикам гражданской независимости, гражданских инициатив. Второй: новые социальные практики оказываются настолько эффективными, что способны разрушить и традиционные патриархатные, и советские стереотипы.

Ключевые вопросы для более или менее верного анализа данных тенденций: какие ценности, ориентации, позиции характерны для сознания и поведения активисток нынешнего женского движения – этого авангарда «второй», большей половины российского общества? Способны ли «новые» женщины постсоветского призыва к созданию неких очагов развитой гражданственности?

Чтобы ответить на эти вопросы хотя бы в самом первом приближении, мы провели четыре специальных обследования. Три – среди активисток Консорциума женских неправительственных объединений, который является своеобразной сетью, включающей более 100 организаций из самых разных уголков России, и занимается технологиями лоббирования интересов женщин в структурах власти различных уровней. Один – среди женщин, выдвигавшихся кандидатами в депутаты на разного типа выборах, и тех, кто работает в их командах.

Первые два обследования состоялись в октябре и декабре 1999 года в ходе семинаров, организованных Консорциумом для своих активисток из регионов и из Москвы и Московской области. И в том, и в другом случае обследование проводилось с использованием двух методик – количественной и качественной. Первая предполагала заполнение анкеты, содержавшей вопросы об особенностях жизненной ситуации респонденток. Вторая – работу в фокус-группах с целью выяснения социально-политических ориентаций участниц семинаров.

Следующее обследование проходило в мае 2001 года. Оно было приурочено к очередному семинару Консорциума, на который также были приглашены активистки региональных женских организаций. Оно предполагало заполнение уже другой анкеты, содержавшей уточняющие вопросы о социальном самочувствии и социально-политических ориентациях участниц семинара. И точно такая же анкета была заполнена участницами Круглого стола «Женщины и выборы», который состоялся в июне 2001 года по инициативе «Женской информационной сети» и «Клуба Раисы Максимовны» в Горбачев-Фонде. В целом по четырем обследованиям масштаб выборки составил 105 человек.

Разведенность обследований во времени и в «пространстве» позволила обнаружить – повторим еще раз: в самом первом приближении - определенную динамику в настроениях активисток женских организаций в эти годы, выявить особенности социального самочувствия представительниц российских регионов и жительниц Москвы и Московской области; различия в ценностных ориентациях «новых» женщин, включенных в несколько различающиеся типы социальных практик – в деятельность женских групп и в деятельность по подготовке женщин к участию в избирательных кампаниях, а главное – наличие определенной специфики социально-политических предпочтений всего в целом женского «авангарда».

Оценивая особенности социального самочувствия российских граждан – женщин и мужчин в текущем десятилетии, социологи справедливо отмечают, что его определяющими моментами являются уровень материального положения и ощущение социально-психологической комфортности, на которую, в свою очередь, влияет семейное положение индивида, а также - его способность к социальной адаптации. Эти базовые индикаторы жизненной ситуации индивидов мы попытались измерить и в каждом из наших опросов. Что мы обнаружили?

В октябре 1999 года с нами работали 22 активистки женских организаций (включая лидеров). География вовлечения достаточно обширная: г.г. Барнаул, Волгоград, Екатеринбург, Западная Двина, Калуга, Набережные Челны, Нижний Тагил, Омск, Пермь, Ростов на–Дону, Саратов, Тула, Улан-де, Уфа – то есть север и юг, запад и восток России.

Возраст респонденток: от 20 до 30 лет – 6 человек; от 30 до 40 лет – 5 человек; от 40 до 50 лет – 4 человека; от 50 до 60 лет – 6 человек; старше 60 лет – 1 человек.

Эти данные говорят о том, что в деятельность региональных женских организаций, похоже, в равной мере включены все взрослые группы женщин.

Образование – в основном высшее. Лишь одна участница семинара имела среднее специальное образование; три – студентки - незаконченное высшее; две участницы – ученую степень кандидата наук.

Первый из заданных нами вопросов касался материального положения участниц семинара. Им было предложено оценить свой доход по обычной шкале: - ниже среднего, средний, выше среднего. Основная часть опрошенных отнесла себя к числу лиц, имеющих средний доход – 16 человек; 6 человек отнесли себя к категории лиц с низким уровнем дохода. В число лиц с доходом выше среднего не занес себя никто. Интересен такой факт: 16 человек из числа опрошенных заявили о том, что не удовлетворены своим материальным положением, а 6 – о том, что удовлетворены имеющимся.

Очень важный аспект жизненной ситуации наших респонденток – достаточно высокий уровень их трудовой мобильности. 10 из 22-х опрошенных заявили о том, что сменили за последние годы место работы. При этом у 8-ми из 22-х профессия не совпадает с местом работы. Четвертая часть опрошенных выразила неудовлетворенность своим нынешним местом работы.

Известно, что семейная жизнь занимает едва ли не основное место в жизни наших соотечественниц, которые вместе с тем, как правило, ею не удовлетворены. В данной группе ситуация несколько иная. Почти треть респонденток: 7 из 22-х – разведены; 15 – замужем и только 3 из них отметили, что не удовлетворены отношениями с мужем. У 4-х из опрошенных нет детей. 4 из 18-ти имеющих детей не удовлетворены отношениями с ними. Эти данные можно рассматривать как свидетельство способности основной части наших респонденток управлять своей жизненной ситуацией, быть ее хозяйками.

В ходе опроса мы попытались определить уровень социального оптимизма активисток женского движения и выявить его факторы. На вопрос: «Что Вас больше всего радует в Вашей нынешней жизни?», предполагавший возможность нескольких свободных ответов, 9 респонденток ответили «возможности самореализации»; 5 – «возможность заниматься общественной деятельностью»; 5 респонденток ответили: «моя работа»; 4 – «дети», еще 3 – «семья». Одна из респонденток упомянула о «финансовой независимости»; еще одна - о наличии «собственной квартиры».

Отметим очень важное обстоятельство: ни одна из респонденток не дала негативного ответа на этот вопрос. Кроме того, эти данные явно противоречат общепринятым представлениям о том, что для женщин на первом месте всегда должны быть дети, семья. В ряду причин «радости» наших респонденток дети и семья оказались всего лишь на четвертом и пятом местах. Вперед совершенно явно вышли «личностные» моменты их жизни – самореализация, общественная деятельность, профессиональный труд.

Следующий вопрос: «Что Вас больше всего тревожит в Вашей нынешней жизни?» тоже вызвал довольно неожиданные ответы. Только в трети из них речь шла о тревоге за «будущее детей», внуков, о здоровье близких, о семье в целом. Две трети ответов – на общественные темы. Наибольшую тревогу у наших респонденток вызывали: положение дел в государстве и обществе, в частности, «отсутствие стратегии развития страны», «уход от демократического пути развития», экономическая, финансовая, политическая «нестабильность», «непредсказуемость», «насилие в обществе». Кто-то говорил о «падении нравственности», о бездуховности и проблемах молодежи, о тяжелом материальном положении людей, кто-то – о безынициативности, инертности наших сограждан. Эти ответы свидетельствуют об обостренной общественно-политической «чувствительности» наших респонденток.

&9В заключение респонденткам предлагалось в нескольких штрихах набросать свой автопортрет. Среди самых ярких черт своего характера они чаще всего выделяли следующие: общественная активность – 8 ответов; доброжелательность – 7; соучастие к другим – 6; стремление к свободе, справедливость, коммуникабельность – по 4 ответа; целеустремленность, оптимизм, профессионализм – по 3 ответа; независимость, творческий подход к делу, тяга к новому, любовь к близким – по 2 ответа; патриотизм, любовь к жизни, организаторские способности – по 1 ответу.

В декабре 1999 года на очередном семинаре Консорциума женских объединений точно такую же анкету заполнили активистки женских организаций Москвы и Московской области (19 опрошенных). Их ответы в чем-то совпадали, а в чем-то отличались –порой значительно - от ответов их подруг из регионов.

Возрастной состав респонденток: 20-30 лет – 2; 30-40 лет – 2; 40-50 лет – 5; 50-60 лет – 7; старше 60 лет – 3.

Очевидно, что участницы данного семинара старше, чем представительницы региональных женских организаций, приехавшие на семинар Консорциума в октябре того же года. Случайно это или нет, сказать трудно. Для этого нужны специальные исследования. Но можно предположить, что здесь обнаруживается некая тенденция: региональным женским организациям в принципе легче рекрутировать своих членов среди более молодых возрастных групп населения, в то время как в Москве и Московской области активная молодежь ищет - и находит - другие сферы для применения своих сил (например, предпринимательство).

Образование: все с высшим образованием; 2 респондентки имели по два высших образования; 2 – ученую степень кандидата наук. Очевидно, что это - более образованная группа респонденток, чем предыдущая.

Материальное положение: 8 респонденток отнесли себя к числу лиц, имеющих доход ниже среднего, 8 - средний, 3 - выше среднего. Очевидно, что по данному показателю это - более дифференцированная группа респонденток. Такая дифференциация тоже легко объяснима региональной спецификой: Москва и Московская область - два разных с экономической точки зрения региона, предоставляющих своим жителям совершенно несхожие условия для трудовой активности и заработка. Причем в этом отношении Москва и Московская область в значительной мере отличаются от прочих регионов страны. Да и жизненный стандарт здесь много выше, чем в регионах, гораздо больше состоятельных лиц, так что люди иначе оценивают размеры своего заработка.

Кроме того, как мы уже отметили, вторая группа наших респонденток – более «взрослая». А это значит, что многие ее члены почти автоматически могли оказаться в группах социального «риска» - в числе самых бедных, безработных, досрочно вышедших на пенсию и пенсионеров и т.д. Известно, что в годы реформ женщины в возрасте после 45 лет имели самый большой шанс быть уволенными, испытывающими наибольшие трудности с поиском нового рабочего места и т.д. Зачастую по этим причинам многие из них и примкнули к женским организациям.

Трудовая мобильность: 15 из 19 респонденток сменили место работы в годы реформ. Это очень высокий показатель. Важно и другое. Наши респондентки меняли работу в основном с учетом своей профессии: только у трех опрошенных профессия не совпадает с местом работы. Похоже, что в отличие от основной массы наших соотечественниц, готовых сегодня, как отмечают социологи, практически на любую, даже неквалифицированную и плохо оплачиваемую работу, наши респондентки ценят свой профессионализм. Этот вывод подтверждается еще и тем, что своим материальным положением не удовлетворены 16 из 19-ти опрошенных, но только 6 из 19-ти говорят при этом еще и о своей профессиональной неудовлетворенности.

Семейное положение респонденток: среди 19-ти опрошенных 7 – разведены; 2 – вдовы; 1 из 10 замужних не удовлетворена своими отношениями с мужем; 2 – отношениями с детьми.

Материальная неудовлетворенность наших респонденток, их достаточно неустойчивая семейная ситуация не могли не сказаться на их социальном самочувствии. В ответах этой группы респонденток проявились пессимистические настроения. В частности, отвечая на вопрос: «Что Вас больше всего радует в Вашей нынешней жизни?», три респондентки заявили: «Ничто».

Тем не менее преобладающее большинство: 16 из 19-ти опрошенных были настроены оптимистически. В числе причин «радости» они назвали: своих детей – 4 ответа; внуков – 3 ответа; семью – 2 ответа; мужа – 1 ответ; друзей – 1 ответ. Это – причины «частного» порядка. Отметим, что их доля в ответах данной группы респонденток много выше, чем доля соответствующих ответов у респонденток из регионов. Соответственно, «столичная» группа респонденток реже выбирала ответы «личностного» плана. О том, что фактором «радости» является для них: работа - заявили 4 респондентки; общественная деятельность – 3; возможность самореализации – 1; возможность общения с единомышленниками – 1. Остальные ответы распределились следующим образом: перемены к лучшему – 1 ответ; сама жизнь – 1; дружелюбие людей – 1; путешествия театр – 1.

В ответах на вопрос «Что Вас больше всего тревожит в Вашей нынешней жизни?» в позициях «столичной» и региональной групп фиксируется гораздо меньше различий. Активисток женских организаций Москвы и Московской области, также как и их подруг из региональных женских организаций, беспокоили, в первую очередь, общественные проблемы. Об озабоченности респонденток «будущим вообще» свидетельствуют 6 полученных ответов; об их тревоге в связи с распространением насилия, агрессивности в обществе – 4 ответа; о тревоге в связи с войной в Чечне – 2 ответа; о тревоге в связи с политической и экономической неопределенностью в стране – 2 ответа; о беспокойстве по поводу: отсутствия стабильности – 2 ответа; расслоения общества – 1 ответ; распространения воровства и преступности – 1 ответ; возможности установления диктатуры «чилийского типа» и угрозы фашизма - 1 ответ; подмены демократии псевдо-демократией – 1 ответ; снижения качества образования – 1 ответ; отсутствия смысла в жизни – 1 ответ.

«Частные» вопросы в меньшей степени волновали наших респонденток. Только в 3-х ответах звучала тревога по поводу будущего детей и внуков, в одном – по поводу здоровья; еще в одном – по поводу бедности. Проблемы семьи их вообще не «тревожили».

Автопортрет активистки женского движения «столичного» региона тоже чуть отличается от автопортрета ее провинциальной подруги. Главные черты ее характера: стремление придти на помощь к людям, соучастие – 6 ответов; энергичность – 6 ответов. Другие особенности: оптимизм – 5 ответов; общительность, коммуникабельность – 4 ответа; трудолюбие – 4 ответа; доброжелательность – 3 ответа; инициативность – 3 ответа; любовь к близким – 3 ответа; ответственность – 2 ответа; профессионализм – 2 ответа; по одному ответу приходится на такие качества как открытость, чувство справедливости, принципиальность, патриотизм, организационный талант, ум, скромность, целеустремленность, тяга к новому.

Оценивая результаты этих опросов, нельзя не увидеть существенного обстоятельства - жизненный настрой активисток женского движения в целом довольно значительно отличается от социального самочувствия среднестатистических россиянок. По данным российских социологов, для сознания преобладающей части российских женщин характерны «неуверенность в завтрашнем дне, апатия, замкнутость». Они «не удовлетворены собственным материальным положением, отмечают его ухудшение...Тревога по поводу возможной потери работы продолжает оставаться важным компонентом их социального настроения».

На этом основании допустимо предположить, что за десять лет существования независимых женских объединений в России начал складываться некий особый тип его участниц - тех, кого мы уже назвали по аналогии с прошлым «новыми» женщинами. Наши обследования позволяют даже описать их: это женщины «без возраста», но практически обязательно с высшим образованием, со средним достатком, в большинстве своем имеющие семью, детей. Они достаточно предприимчивы и восприимчивы, чутки к социальным проблемам, обладают ярко выраженным чувством социального оптимизма и высокой способностью адаптироваться к происходящим переменам, что проявляется, например, в их готовности искать новое место работы, заниматься общественной деятельностью, и одновременно поддерживать добрые отношения в своей семье, растить детей и внуков.

Наиболее благоприятная среда их обитания скорее всего все-таки – российские областные центры, крупные провинциальные города. Здесь, по-видимому, легче заниматься общественной деятельностью «по зову души» – об этом свидетельствуют настроения, характерные для активисток региональных женских организаций, чуть ли не каждая четвертая из которых заявила о том, что общественная работа является для нее источником радости в жизни. Такие мега-полисы, как Москва, с присущей им анонимностью повседневной жизни, оторванностью места жительства от места работы, во много раз более высоким уровнем конкуренции и социального расслоения, - являются более сложными пространствами для формирования описываемых настроений и норм жизни. Тем не менее новые формы социальной активности укореняются и здесь, а их носители со временем чувствуют себя все более уверенно.

Эти выводы подтверждаются данными двух следующих обследований, которые мы провели в 2001 году. В них участвовали примерно равные группы респонденток – по 32 человека. Первое обследование состоялось в мае, оно охватывало представительниц женских организаций, входящих в Консорциум, из г.г. Апатиты, Иркутск, Москва, Омск, Петрозаводск, Псков, Пермь, Ставрополь, Саратов, Тверь, Уфа, Челябинск, из Дагестана, Краснодарского и Алтайского краев, Коми республики, республики Сев. Осетия, а также сотрудниц Консорциума и его экспертов.

Во втором обследовании - в июне 2001г. участвовали женщины, баллотировавшиеся в качестве кандидата в депутаты, как победившие, так и потерпевшие неудачу, на разного рода выборах – от выборов в органы местного самоуправления до выборов в Государственную Думу РФ и их команды – советники, эксперты, помощники. Все они так или иначе считали себя если не участницами независимого женского движения, то лицами, входящими в некое женское демократическое сообщество, что отличало их от других женщин, также баллотировавшихся в эти годы на выборах.

География представленности: Москва и Московская область, Иркутск, Петрозаводск, Псков, Санкт-Петербург, Ставрополь, Тверь.

Приведем самые общие данные о жизненной ситуации тех, кто входил в первую группу опрошенных.

Возраст: от 20 до 30 лет – 2; от 30 до 40 лет – 3; от 40 до 50 лет - 17; от 50 до 60 лет – 6; старше 60 – 4. Очевидно, что основная масса участниц этого опроса – в возрасте от 40 до 60 лет.

Образование: одна имела среднее специальное образование, три – со степенью кандидата наук; остальные – высшее образование.

Материальное положение: доход ниже среднего – 10 респонденток; средний – 18 респонденток, выше среднего – 4 респондентки.

Семейное положение: разведены – 6; вдовы – 1; не замужем – 2. 23 респондентки – замужем, 6 из них не удовлетворены своими отношениями с мужем. 28 респонденток имеют детей, две из них не удовлетворены отношениями с детьми.

На вопрос: «Удалось ли Вам найти свое место в сегодняшней жизни?» преобладающее большинство – 28 человек ответили утвердительно и только 4 - отрицательно. На вопрос о том, смогут ли респондентки в ближайшие год-два повысить свой уровень жизни, жить богаче, чем сейчас, больше половины – 17 человек ответили «да», 10 – «нет» и «скорее нет», причем в число последних попали и те, кто отнес себя в группу с высоким уровнем дохода. Оба эти вопроса – знаковые. Они должны были позволить верифицировать наше предположение о высокой степени социальной адаптированности участниц российского женского движения.

Вторая группа респонденток – адаптирована еще сильнее. Разберем ее характеристики.

Возраст: от 20 до 30 лет – 6 человек; от 30 до 40 лет – 7; от 40 до 50 лет – 13; от 50 до 60 лет – 6; старше 60 лет – 0. Эта группа гораздо моложе предыдущей. Но чуть менее образованна: среднее специальное образование имеют 2 респондентки; незаконченное высшее – 1. Остальные – высшее образование.

Материальное положение: к числу имеющих доход ниже среднего уровня отнесли себя 6 респонденток; к числу имеющих доход среднего уровня – 17; к числу имеющих доход выше среднего – 6 респонденток. Это – самая состоятельная группа наших респонденток.

Семейное положение: из 32-х респонденток: не замужем – 7; вдовы – 4; разведены – 3. 6 из 18-ти замужних не удовлетворены своими отношениями с мужем; 2 из 23-х, имеющих детей, не удовлетворены отношениями с ними.

Вопросы, по которым мы собирались измерить уровень социального оптимизма наших респонденток, принесли поразительные результаты. На вопрос: «Удалось ли Вам найти свое место в сегодняшней жизни?» 30 из 32 респонденток ответили утвердительно. На вопрос: «Сможете ли Вы (Ваша семья) в ближайшие год-два повысить свой уровень жизни?» преобладающее большинство – 23 респондентки ответили «да».

Таким образом, данные этих двух опросов подтвердили наши предварительные выводы о высокой степени социальной адаптированности и оптимизма участниц новых социальных практик, связанных с развитием женского движения, женских гражданских инициатив. При сопоставлении данных 1999 года с данными 2001 года очевидна тенденция к усилению именно этих настроений, а не пессимизма, угнетенности, социальной пассивности, которые, с точки зрения социологов, типичны для большинства российских граждан. На этом основании можно заключить с достаточной долей уверенности, что независимые женские организации начинают представлять собой некие сообщества динамичных, уверенных в себе, озабоченных социально-политическими проблемами страны женщин, заявляющих о своем стремлении отстаивать социальные интересы соотечественниц. Как эти намерения сопрягаются с их взглядами, социально-политическими ориентациями и совпадают ли они с задачами демократизации российского общества?

&9В качестве источников для этой части работы мы будем использовать материалы, полученные при проведении фокус-групп в рамках опросов 1999 года и результаты анализа данных наших обследований, полученные в 2001 году.

Цель организации фокус-групп в 1999 году - выяснение в самом первом приближении позиций участниц обоих семинаров по вопросам демократии, прав человека, прав женщин. Первый вопрос, который интересовал нас: представления активисток женских организаций о демократии.

Прежде всего, участницам фокус-групп было предложено дать краткое определение термина «демократия». Как показывают материалы работы фокус-групп, для большей части наших респонденток «демократия» ассоциируется прежде всего с понятиями «закон», «право», «правовое» государство и общество. Более половины респонденток описывали свое представление о демократии с помощью данных слов. Приведем конкретные примеры таких высказываний:

• «Демократия – это верховенство закона».
• «Демократия – это правовое государство, но самое главное, чтобы законы не только декларировались, но и выполнялись.»
• «Демократия – это власть народа. Конечно, хотелось бы, чтобы в нашей стране правил закон».
• «Демократия – это власть народная, когда государство для человека, и человек реализует свои права через какие-то уже зафиксированные законы, и государственная власть подчиняется законам».
• «Демократия – это верховенство закона и гражданина, то есть на первом месте не государство, а гражданин».

Соблюдение прав и свобод человека является для многих участниц фокус-групп самым важным аспектом демократии. При этом часть из них прекрасно понимает, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. Вот что они об этом говорят:

• «Демократия – это свобода выбора, свобода личности, все для человека в рамках закона».

• «Демократия – это свобода реализации своих идей, свобода общения людей, свобода реализации своих прав».
• «Если монархия – это культ личности, то демократия – культ личностей. Я имею в виду, что это равенство ценностей большинства и меньшинства и возможность самореализации».
• «Демократия – это когда государство и высшая власть для народа и соблюдаются все права человека».
• «Демократия – способ взаимоотношений равного с равным, когда уважаются права каждого».
• «Демократия – это право на свою позицию и уважение позиции другого, правовое государство плюс свобода личности».

• «Демократия – это дисциплина, порядок и организованность. Достойная жизнь и защита гарантированных конституцией прав».

• «Демократия – это когда ты реализуешь свои права и даешь их реализовывать другим, но в то же время соблюдаешь какие-то обязанности. Это касается и власти, и гражданина».

Респондентки обращали внимание и на то, что демократия есть процедура, процесс, позволяющий как всему народу, так и каждому гражданину участвовать в делах общества. Иными словами, они вели речь о демократии участия, которая представляется нашим респонденткам высшей формой демократического порядка:

• «Демократия – это когда каждый человек может самореализоваться на каких-то абсолютно законных основаниях на пользу этому же обществу».
• «Демократия – это возможность каждого гражданина участвовать в жизни общества и в процессе управления обществом».
• «Демократия – это народовластие, возможность избирать и быть избранным».
• Демократия – это общество, в котором решения и законы принимаются выбранными населением представителями с учетом интересов различных групп населения и выстроена структура отслеживания применения этих законов».
• «Демократия – это власть народа, народовластие, выборность и прозрачность и т.д.»
• «Государство – это человек, которому нужно себя реализовать».

• «Для меня основными являются гражданские права и свободы личности, потому что это – база. Если ты чувствуешь себя свободной, живешь свободно, уважая себя и других, то дальше уже можно ставить вопрос о социально-экономических правах, если они нарушаются».
• «Свобода не приемлет давления на себя. Важна возможность жить в правовом государстве, чтобы каждого человека мог защитить закон».
• «Для меня право – это право на свободу личности во всех ее проявлениях».

• «Социальный интерес женщин, скорее всего, лежит в каких-то медико-социальных сферах. Это улучшение здоровья в послеродовой период...Это помощь неполной семье. У нас больше неполных семей с мамой, чем с папой».
• «Социальный интерес женщин связан с социально-трудовым фактором – тот же запрет на профессии. Нужно добиться снятия ограничений на ряд профессий».
• «Защита материнства должна быть обеспечена всегда. Еще, думаю, следует ставить вопрос о реабилитации женщины за тот период времени, который она потратила на рождение и воспитание ребенка, причем не только в медицинском, но и в профессиональном плане».
• «Социальные интересы женщин связаны с их репродуктивными функциями».

• «Особые интересы женщин вызваны их неравноправием. Нужно менять общество. Отношение к мужчине и к женщине должно быть на равных. Тогда не будет и социальных проблем отдельно для женщин, отдельно для мужчин. Будет социально равное общество».
• «Особые социальные интересы женщин касаются прежде всего человека. Мужчин интересуют процессы, ресурсы, машины, технология, а женщина изначально, так как она дает жизнь человеку, отстаивает в основном вопросы, связанные с человеком. Поэтому когда у нас во власти нет женщин, мужчины не поднимают многие социальные вопросы - в их сознании это какие-то второстепенные вопросы».
• «Особые социальные интересы – это то, что нам обещано, но не выполняется. Это - те же пособия и дотации на детей. Я не знаю, как в других городах, а у нас они фактически не выплачиваются. Сюда же надо включить социальные льготы для инвалидов, пенсионеров, малоимущих и других категорий, потому что чаще всего эти проблемы тоже приходится решать женщинам».
• «Для меня – это проблемы матери, которая воспитывает двоих детей одна. Это – оплачиваемые больничные листы, какие-то дотации, алименты – это все для меня важно».
• «Следует говорить о равных правах и равных возможностях женщин и мужчин. Если бы они у нас существовали, у нас бы не возник вопрос об особых социальных интересах женщин. Но поскольку общество еще не доросло до такого уровня, то конечно социальные интересы женщин больше в семье, в быту. Хотя войны – тоже социальная проблема. А вместе с этим – реорганизация нашей армии. У меня два сына, и я не хотела бы, чтобы они служили в такой армии, которая существует на данный момент. Считаю, что реорганизация нашей армии является особой социальной проблемой для женщин».

Очевидно, что в общем дискурсе о правах женщин, об их особых социальных интересах совершенно отчетливо выделяются три разных направления: правовой, когда содержательно раскрываются и уточняются представления о разных группах прав человека и используется концепт «равных прав и равных возможностей женщин и мужчин»; идеологический (по преимуществу - эссенциалистский), когда речь идет об «изначальной природе» или назначении мужчин и женщин (данный подход во многом сопряжен с традиционными стереотипами во взглядах на роль и назначение женщины); социальный, он же – патерналистский, когда звучит недовольство по поводу утраты былых государственных гарантий, льгот и привилегий, связанных с отправлением материнских функций.

&9Эти же подходы отчасти проявились и при обсуждении следующего вопроса: «Что значит для Вас понятие «равные права и равные возможности» и чем оно отличается от понятия «улучшение положения женщин»?». Но только отчасти. Сама постановка вопроса спровоцировала крен в сторону суждений в правовом ключе. Для их обоснования наши респондентки использовали аргументы самого разного характера. Приведем примеры их высказываний:

• «Равные права и равные возможности для женщин и мужчин – это равный доступ к ресурсам. Этим оно и отличается от понятия «улучшение положения женщин» - именно по объекту и субъекту приложения этих самых ресурсов. То есть во фразе «улучшение положения женщин» ясно видно, что ресурсы от женщины отторгнуты: либо дали, либо не дали что-то от общего пирога. Кратко это и значит – равный доступ к ресурсам».
• «Хочу пояснить на конкретном примере, что значит для меня понятие «равные права и равные возможности для женщины и мужчины». Приходят устраиваться на работу мужчина и женщина, а работодатель смотрит не на то, что на нем: брюки или юбка, а какая он личность. Вот когда мы дойдем до этого, тогда и будет равенство прав и возможностей. Улучшение положения женщин – это предоставление льгот».
• «Считаю, что формулировка «равные права и равные возможности для женщин и мужчин» скорее всего, касается возможностей их самовыражения, самоутверждения. Понятие «улучшение положения женщин» – дискриминационное понятие, унижающее женщин, и вообще такого не должно быть. Мы вынуждены в данной ситуации так говорить, но желательно, чтобы этого вообще не было».
• «Для меня равные права и равные возможности для мужчин и женщин - это права человека: что мужчина, что женщина – и тот, и другой человек. А улучшение положения – изменение каких-то обстоятельств, в которых мы живем».
• «Равные права для мужчины и женщины я понимаю как проблему трех планов: в социально-политической сфере, в правовом статусе личности и реализацию себя как личности. А понятие «улучшение положения женщин» я несколько глубже рассматриваю. Это прежде всего разрушение мифов общества о том, какими могут быть настоящий мужчина и настоящая женщина».
• «Равные права и равные возможности для женщины и мужчины – это права и свободы личности. Эти права и свободы уже есть как бы от рождения, если ты внутренне чувствуешь, что ты равен, то ты равен уже сам по себе с другим человеком, именно с человеком, а не с мужчиной или женщиной. А улучшение положения женщины – совсем другое понятие, его можно признать полумерой по сравнению с признанием равных прав».
• «Для меня вопрос равных прав и равных возможностей – это вопрос изменения стереотипов, которые действуют среди женской части населения даже больше, чем среди мужской. Это вопрос изменения нашего собственного сознания, потому что ни в одной семье отцы не насилуют так психологически дочерей, как матери. Это самая страшная проблема. Проблема равных возможностей – это проблема самоосознания женщин. Потому что все время идет оппозиция мужчины – женщины. Мы сами находимся в этих шорах нашего социального представления об устройстве женщины: социально успешная женщина – это женщина замужняя. Первый вопрос, который задают тебе подружки – замужем ты или нет? До тех пор, пока эта ситуация будет сохраняться, мужчина будет врагом номер один чисто номинально: его назначат на эту должность. На самом деле проблема только в нас. А улучшение положения женщин – положение дискриминационное, зачастую его вводит сама женщина. Как раз Комитет советских женщин ввел эту терминологию, они сами себя и дискриминировали».
• «Равные права для женщин и мужчин – для меня это равное право на самореализацию и равная востребованность обществом. А в понятии «улучшение положения женщин», мне кажется, уже заложено нарушение этого равноправия».
• «С равными правами уже, по-моему, разобрались. Равные права у нас есть. А вот равные возможности для мужчин и женщин? Я согласна, что здесь нам всем нужно поменять менталитет. Я вот работаю в институте, где в основном мужчины, и вижу, что даже на умных, толковых женщин они смотрят как на что-то менее способное. А чем отличаются равные права и равные возможности от улучшения положения женщин? Мне кажется, что первое можно рассматривать как фундаментальное понятие, а второе – как прикладное».

• «Я считаю, что равные права и равные возможности - это что-то абстрактное. А вообще приравнять нас невозможно. Уж так природа устроила. А улучшение положения женщин? Если мы его улучшаем, значит, оно плохое».
• «Для меня равные права и равные возможности для женщин и мужчин – это чтобы смотрели на женщину как на профессионала, чтобы оценивали по ее мозгам. Я согласна, что мы этого не достигнем никогда. Но я считаю, что во всем и не надо достигать равных прав и равных возможностей. Меня, например, поражает тот факт, что когда мужчина уступает женщине место или где-то в западных странах платит за нее в ресторане – это уже дискриминация, и она на это обижается. Пусть мне уступают место, потому что я - женщина, я не хотела бы в этом равенства».
• «Я тоже не хотела бы, чтобы мужчина не уступал мне место, все-таки в женщине должно быть чисто женское. Думаю, что равные права и равные возможности – это более широкое понятие, чем улучшение жизни женщин, это какой-то идеал. А улучшение жизни женщины – это какие-то изменения на данном этапе, например, материальные».
• «Я совершенно согласна с предыдущими выступающими, что совершенно равных прав и равных возможностей у нас не будет никогда. Вот в советские времена женщины были наравне с мужчинами, таскали шпалы. Здесь ведь тоже надо учитывать физиологию».
• «В сфере естественных прав, которые нам даны от рождения, каждый человек чувствует себя так, как он себя чувствует. Я часто на эту тему разговариваю со своими друзьями, среди которых есть и мужчины, и они мне предлагают ехидно: станьте равнее равных! То есть добейтесь сами этого. Но я в общем-то чувствую себя равной. Для меня в этом проблемы нет, потому что в сфере гражданских, политических прав, в семейном, в жилищном законодательстве у нас женщины и мужчины – равные субъекты права. Неравенство есть в каких-то социальных, пенсионных вопросах. Но я не знаю, устроит ли женщин, если им уравнять возраст выхода на пенсию вместе с мужчинами. Захотят ли они этого улучшения?»
• «Я согласна с тем, что не может быть равных прав и равных возможностей. По одной простой причине: мужчины многого не могут из того, что могут женщины, включая рождение детей. Я считаю, что этого равенства возможностей женщина сама должна добиваться. Если она хочет чего-то добиться, то добьется. А вот мужчины не всегда могут добиться того, чего они хотят. Женщины от природы обладают большими возможностями, хотя законодательных прав - в качестве компенсации - мужчины пытаются себе забрать больше. А насчет улучшения положения женщин – да, здесь много вопросов. Я не согласна, когда говорят, что если улучшение, значит все плохо. Нет, улучшение – это создание еще больших возможностей женщинам, чтобы они еще больше могли себя реализовать».

Две респондентки оказались пессимистками и заявили следующее:

• «Демос» - народ, «кратос» - власть. Однако в таком понимании демократии никогда не было, да она и в принципе невозможна».

• «Демократия – это социальная справедливость».
• «Все для блага человека и не во вред ему».
• «Демократия – это достойная жизнь: право на образование, работу, отдых».

• «Демократия – это представительство интересов всего населения в форме: победившее большинство должно быть предельно внимательным к голосам меньшинства».
• «Я – за либеральную демократию, когда при наличии демократических институтов учитываются интересы меньшинства».
• «Демократия – это учет мнения всех граждан страны, всех блоков, партий и гражданских объединений».
• «Демократия – это власть большинства населения».

• «Демократия – это четко написанные законы, не допускающие их двойного толкования, и соблюдение их. Возможность реализации личности в рамках закона».
• «Это такая страна, где каждый может реализовать свои возможности, где есть стабильность и правит закон».
• «Правовое государство и есть демократия».
• «Демократия – это четкое выполнение урегулированного законодательства и Конституции».
• Демократия – это соблюдение прав человека и соблюдение Конституции».
• «Это политический строй, обеспечивающий в реальности, а не только декларативно равенство прав, свобод и возможностей для различных групп и слоев населения».

Семь респонденток ключевым для описания демократии выбрали понятие «свободы»:

• «Демократия – это возможность свободно и открыто высказать свое мнение, уверенность в будущем».
• «Демократия – это раскрепощение народа, свобода слова, действий».
• «Свобода и независимость, в том числе – и гражданских объединений».
• «Свобода слова и действий, чтобы никто никому не мешал».
• «Свобода действий, слова, участие в решении социальных проблем».
• «Демократия – это тогда, когда скажешь чистую правду».

• «Демократия – это возможность для каждого человека участвовать в процессе принятия решений».
• «Участие в управлении государством, доступность информации».
• «Демократия – это ответственные граждане, способные принимать решения и добиваться их выполнения; свобода выбора».
• «Демократия – это возможность простого гражданина влиять на власть».
• «Право каждого принять участие в том, что он хочет и может делать».
• «Возможность различных социальных групп влиять, выражать и реализовывать интересы на уровне принятия решений».
• «Демократия – это власть народа, а не кучки людей, власть, исполняющая интересы и волю людей, но для этого необходимо воспитывать активных людей, готовых отстаивать свое мнение».
• «Участие общественности в политической жизни общества, свобода слова, выбора».
• «Возможность реально отстаивать свои интересы для различных социальных групп».

Нельзя не заметить, что эти определения «демократии» отличаются от тех, что были сформулированы в ходе работы фокус-группы в 1999 году, прежде всего, меньшей идеализацией. В суждениях наших респонденток больше конкретики, больше понимания реальности. В них ощутим уже и собственный опыт тех, кто пытается в последние годы на практике применять принципы демократии. Не случайно, понятия «участия», «свободы» явно вышли вперед в их представлениях о демократии, которую наши респондентки склонны рассматривать не как некий результат, а как процедуры, процесс.

Следующий открытый вопрос был сформулирован таким образом: «Люди по-разному понимают, что такое права человека. Что означает это понятие для Вас? Какие из прав человека особенно важны лично для Вас?»

Одна респондентка не дала на него ответа.

Одна - выделила гендерный аспект вопроса. Ее ответ выглядит таким образом: «Отсутствие дискриминации. Право быть избранным (нарушается для женщин)».

Две респондентки ответили лаконично:

• «Гражданские, социально-экономические права».

В ответах трех респонденток явственно проступила ностальгия по патернализму, хотя она была выражена по-разному. Приведем эти ответы:

• «Быть защищенным государством».
• «Права человека – нормы жизни, наличие и реализацию которых гарантирует и реализует государство. Основные права – гражданские, политические, трудовые».
• «Социальная справедливость».

Шесть респонденток считают самыми важными для себя «основные права» человека, причем ставят на первое место в своих ответах «право на труд», далее, как правило, идут « право на образование» и «право на охрану здоровья».

Но для 20-ти наших респонденток, то есть их основной массы - самыми актуальными оказались «естественные права». В их числе они назвали (некоторые ответы повторялись):

• «Право человека строить свою жизнь по собственному желанию, но при этом не навредить окружающему миру».
• «Право – это то, что человеку гарантировано для нормального существования. Особенно важны – естественные права».
• «Право на жизнь».
• «Право на жизнь и ее безопасность».
• «Право на безопасность. Право на получение информации. Право на финансовую стабильность и сохранность личного благосостояния».
• «Право на свободу мысли, совести, безопасность, уважение человеческого достоинства».
• «Строжайшее соблюдение законности по отношению к личности, неприкосновенность личности в самом широком смысле».
• «Свобода выбора, уважение к моему мнению, соблюдение прав и законов, существующих в России».
• «Свобода слова, свобода передвижения; выбора профессии; возможность личностного роста».
• «Свобода выбора, объединений, равный доступ к собственности, финансовым потокам, власти».
• «Возможность самореализации, право иметь свое мнение».
• «Право на свободу слова, личную жизнь».
• «Право на выбор. Приоритеты человека должны быть выше приоритетов государства».
• «Равные стартовые условия».
• «Права человека – это закон, по которому мы работаем».

• на участие в жизни общества;
• на равные возможности в самореализации;
• на свободу выбора в любой сфере жизни;
• на экономическую независимость от мужчин;
• быть избранной во все структуры власти;
• на личную свободу;
• на возможность карьерного роста;
• на квоту на политическое представительство.

• «право на отцовство»;
• «право на свободу»;
• «мужчины и правоохранительные органы; мужчины и армия».

Одна респондентка заметила: «У мужчин права есть, они не умеют их рационально использовать».

Подчеркнем: почти половина наших респонденток пусть по-разному, но подтвердила, что выделение прав человека/женщин в особую категорию является оправданным. Это - очень высокий показатель, если учесть данные социологов о слабой укорененности проблематики прав человека/женщины в российском обществе.

Как отвечали на те же открытые вопросы участницы «Круглого стола», состоявшегося в Горбачев-Фонде в июне 2001 г?

Вопрос о том, как представляют себе демократию наши респондентки, принес такие результаты: две респондентки не ответили на него, одна дала пессимистический ответ. Он был сформулирован следующим образом: «Демократия – это власть народа. На мой взгляд, в настоящий момент в нашей стране просто не существует условий для настоящей демократии». Два ответа можно оценить как отголосок советского прошлого, хотя они - как бы из разных его сфер. Первый из них: «Демократия – это повышение уровня жизни всей страны». Второй: «Демократия – это отсутствие страха».

7 участниц опроса сформулировали свое представление о демократии, используя термины «закон» и «право». Вот их ответы:

• «Демократия – это власть закона».
• «Закон для всех должен быть одинаковым».
• «Демократия – исполнение законов».
• «Соблюдение прав и свобод граждан, гарантированных Конституцией».
• «Демократия – диктатура закона».
• «Демократия – это форма согласования интересов посредством закона».
• «Приоритетно: 1. права человека; 2. права общества; 3. общество должно обеспечить комфортное вхождение в жизнь (рождение) и выход из нее (старость и смерть)».

Девять респонденток при описании демократии сделали акцент на слове «свобода»:

• «Демократия – это свобода выбора» или просто «свобода» (5 ответов).
• «Для меня – это ощущение свободы и ответственности».
• «Свобода, справедливость, солидарность».
• «Свобода и безопасность».
• «Свобода слова, выбора, въезда и выезда через границу».

11 участниц опроса – то есть треть респонденток – связали свое представление о демократии с процедурами, механизмами обеспечения демократического процесса:

• «Демократия это механизмы, обеспечивающие работу законов; законы, которым доверяют граждане. Высокий уровень политической культуры».
• «Учет мнения меньшинства, возможность для граждан реально влиять на принятие решений».
• «Выборная власть, равенство возможностей, защита прав меньшинства» (2 ответа).
• «Реально действующие механизмы контроля за властью; возможность для каждого человека так или иначе влиять на принятие решений».
• «Демократия – это наиболее щадящая форма правления для народа».
• «Власть народа». «Власть для народа».
• «Структуры гражданского общества; местное самоуправление; честные выборы; гарантии прав и свобод».
• «Равные возможности, независимость от государственных структур, прозрачность процессов в экономике и политике».
• «Демократия – это когда я имею мнение, могу его высказать и уверена, что решение будет принято с учетом этого мнения».

• «Закон для всех должен быть главным».
• «Реализация прав, гарантированных Конституцией».
• «Закон должен быть равным для всех»( 2 ответа).
• «Если бы руководители министерств и ведомств (типа МВД) не позволяли своим работникам нарушать Конституцию РФ по отношению к каждому отдельному человеку, это для России уже было бы плюсом».

Двенадцать респонденток выделили как самые значимые права, которые входят в категорию «естественных». В своих ответах они называли:

• «Право на безопасную жизнь и свободу».
• «Право человека на достойную жизнь с рождения»(3 ответа).
• «Не-насилие; право определения своей жизни и судьбы самостоятельно».
• «Право на информацию и свободу самовыражения».
• «Свобода реализации потребностей, не ущемляя других».
• «Право на жизнь, место жительства, образование, свободу слова».
• «Свобода слова, мнений, совести».
• Главное – реализация каждой личности, таланта, просто человека».
• «Право на защиту своих прав».

Последний открытый вопрос требовал от респонденток выделения специфики прав человека/женщин. Треть опрошенных – 10 человек признали наличие этой специфики. Остальные оказались приверженцами идеи одинаковых прав для женщин и мужчин. При этом одна из респонденток отметила: «Подобная постановка вопроса сама по себе уже нарушает права женщин». Другая заметила, что у женщин «права есть, возможностей мало».

Пять респонденток заявили об особой значимости «репродуктивных прав» для женщин. При этом их аргументация была различной. Кто-то связал эти права с «предназначением» женщины. А кто-то отметил, что «именно репродуктивные права приводят женщину к поражению во всех других правах». Одна респондентка выделила важность «защиты материнства, поддержки одиноких матерей». Две – ответили одинаково: «самое важное для женщин: охрана материнства; право избирать и быть избранной».

Пять других опрошенных, признавших специфику прав женщин, говорили о социально-экономических и гражданских правах женщин. В частности, о праве:

• на независимость в семье, на работе, в обществе;
• на образование, профессиональную деятельность;
• на равное продвижение по служебной лестнице;
• на равное представительство во власти, равенство на рынке труда;
• на труд.

Две респондентки выделили специфические права мужчин. Одна, в соответствии с традиционными стереотипами, заявила о «праве на труд – с реальной возможностью обеспечить семью». Другая подчеркнула, что для соблюдения прав мужчин в сегодняшней России необходимо принять «закон о контрактной службе».

Очевидно, что и в ответах на этот вопрос у респонденток обеих групп обнаруживается достаточная близость позиций, что выделяет их из общей массы среднестатистических российских гражданок.

Насколько глубоко освоены те демократические ценности, о которых пишут наши респондентки в ответах на открытые вопросы? Этой теме была посвящена другая часть данной анкеты. Мы пытались уточнить социально-политические ориентации активисток женских организаций и женщин, вовлеченных в политический процесс, учитывая те вопросы, которые отечественные социологи чаще всего используют при анализе идейно-политических ориентаций всей совокупности наших граждан.

Мы выделили несколько ключевых в этом плане дилемм: склонность к действиям в духе классического либерализма laissez-faire или социал-демократические настроения (иными словами: расчет на собственные силы или потребность в государственном патернализме); доверие к решениям в духе авторитаризма или к демократическим процедурам; свобода от патриархатных культурных стереотипов. В сущности, речь шла об измерении готовности наших респонденток к испытанию «свободой» в различных сферах жизни – экономической, политической, культурной.

Что из этого получилось?

Тест на либерализм наши респондентки проходили, отвечая на вопрос: «С каким из двух мнений Вы согласны: первое: неравенство в доходах граждан должно быть как можно меньшим; второе: доходы граждан должны значительно различаться».

В группе активисток женских организаций:

23 респондентки (больше 2/3) согласились с первым мнением, 6 - со вторым, 5 – затруднились с ответом.

В группе женщин, занимающихся политикой:

12 респонденток согласились с первым мнением, 12 - со вторым, 8 – затруднились с ответом.

Очевидно, что представительницы женских организаций больше склонны к решениям социал-демократического типа, чем их подруги из ближнего окружения, вовлеченные в политический процесс, хотя некоторые из последних и входят в социал-демократическую партию М.Горбачева.

Тест на способность к самостоятельности или склонность к патернализму и государственной опеке подразумевался в ответах на следующий вопрос: «Сегодня высказываются разные мнения относительно прав человека и обязанностей государства. Какое из мнений Вам ближе:

Первое: Я готова согласиться с ограничением моих прав, если обязанности государства передо мной увеличатся.

Второе: Меня устраивает существующее соотношение между моими правами и обязанностями государства по отношению ко мне.

Третье: Я предпочла бы, чтобы у меня было больше прав, даже если обязанности государства передо мной сократятся.

Другое мнение».

В группе активисток женских организаций:

большинство респонденток – 13 человек выбрали третий вариант ответа; значительная часть – 10 человек – первый вариант ответа; 3 респондентки предпочли второй вариант; 3 – затруднились ответить.

В группе женщин, занимающихся политикой:

16 респонденток предпочли третий вариант ответа; 5 – первый вариант; 3- второй вариант; 8 – отметили позицию «другое».

При сопоставлении этих данных бросается в глаза, что вторая группа респонденток явно менее склонна передоверять государству свои права, в то время как почти треть активисток женских организаций все еще тяготеет к патернализму, государственной опеке.

Тест на готовность согласиться с решениями авторитарного типа или предпочесть им демократические процедуры был заложен в три вопроса. Первый из них был сформулирован следующим образом: «С каким из двух мнений Вы согласны:

Первое: Нельзя допускать, чтобы власть в стране была отдана в руки одного человека.

Второе: В стране должен быть хозяин – нашему народу нужна сильная рука».

В группе активисток женских организаций:

две трети – 23 человека выбрали первый вариант ответа; явное меньшинство – 6 человек предпочли второй вариант; 3 человека – затруднились с ответом.

В группе женщин, занимающихся политикой:

24 респондентки выбрали первый вариант; 5 – второй; 3 – затруднились с ответом.

Следующий вопрос в этой серии выглядел так: «Одни считают, что демократия жизненно необходима России. Другие считают, что демократия противопоказана России. Какая точка зрения Вам ближе?».

Среди активисток женских организаций:

25 респонденток выбрали первый вариант ответа; и только 3 – второй; 6 – затруднились с ответом.

Женщины, занимающиеся политикой, обнаружили еще более высокую степень приверженности к демократии:

первую точку зрения разделяют 26 респонденток, ни одна не выбрала второй ответ; 6 – затруднились ответить.

Третий вопрос в этой серии был сформулирован с целью уточнения того, насколько прочно наши респондентки увязывают проблематику демократии и гендерного равенства. На выбор им предложили такие варианты ответов: «Одни считают, что только развитие демократии позволит установить равенство прав и возможностей женщин и мужчин. Другие полагают, что равенство прав и возможностей мужчин и женщин в России скорее может быть обеспечено с помощью «сильной руки». Какая точка зрения Вам ближе?».

Среди активисток женских организаций обнаружилось:

5 сторонниц «силового» решения вопроса о гендерном равноправии; 2 респондентки – не нашли ответа; 27 респонденток оказались сторонницами демократического решения.

Женщины, занимающиеся политикой, показали себя еще более убежденными демократками:

только одна из них предпочла «силовое» решение; 27 респонденток выбрали первый вариант ответа; 4 – затруднились с ответом.

Вся совокупность ответов на тест «авторитаризм/демократия» позволяет сделать заключение о том, что подавляющее большинство наших респонденток в обеих группах являются достаточно последовательными демократками, и лишь совсем немногие из них склонны ориентироваться на решения авторитарного типа.

Два следующих вопроса были заданы с расчетом обнаружить степень свободы наших респонденток от расхожих культурных стереотипов, представляющих собой смесь традиционализма и советской риторики. Известно, что в принципе значительная часть российских граждан до недавнего времени весьма скептически относилась к участию женщин в политике. Целью деятельности наших респонденток, по определению, является преодоление этого негативизма. Но во имя чего? Мы попытались обнаружить мотивации их деятельности в следующем вопросе: «Существуют разные мнения о том, почему необходимо расширение представительства женщин в структурах власти России. Какое из следующих суждений Вам ближе (один ответ):

• для восстановления справедливости по отношению к женщинам;
• для обеспечения социальной и политической стабильности в стране;
• для укрепления демократических норм, правил и порядков;
• другое».

Ответы активисток женского движения распределились таким образом: большинство – 15 человек выбрали второй вариант ответа; треть – 11 человек – предпочли третий вариант; 6 человек – первый. Характерно, что никому не понадобилось заявлять о своей особой позиции, выбирая ответ «другое».

Ответы второй группы респонденток оказались очень близкими:

16 человек выбрали второй вариант; 12 – третий вариант; 3 – первый вариант ответа; одна – затруднилась с ответом.

Показательно, что около трети наших респонденток и в ответе на этот вопрос среагировали на знаковые слова «демократические нормы, правила», и что очень незначительное их меньшинство оказалось более чутким к традиционному понятию «справедливости». Естественно, что в условиях кризисного времени, подавляющая часть наших респонденток оказалась озабоченной «обеспечением социальной и политической стабильности». Такая «внеидеологическая» мотивация по-своему отражает нынешнюю ситуацию идейного вакуума, даже негативизма, когда большинство наших сограждан по-прежнему испытывают страх перед авторитаризмом, и одновременно - успели разочароваться в том, что они приняли за демократию.

Последний из наших тестовых вопросов касался темы женского предназначения, женской судьбы. Мы повторили вопрос, заданный нашим согражданам Фондом «Общественное мнение» в канун 8 марта 2001 года: «Если бы у Вас была дочь, то с чем, прежде всего, Вы связывали бы ее будущее:

• с удачным замужеством;
• с хорошей работой».

Традиционный подход к «женской доле» обязывал выбрать первый вариант ответа. Подавляющее большинство активисток женских организаций:

22 респондентки, естественно, отказались от него. Тем не менее, 6 из них – обнаружили приверженность именно этому подходу, а еще 6 так и не решились от него отказаться, пометив оба ответа.

Женщины, включенные в политику, оказались большими модернистками:

25 из них выбрали второй вариант ответа; 4 – второй; 3 –выделили оба варианта.

Подводя итоги этим тестам, нельзя не отметить значительную социально-политическую однородность обеих групп. Очевидно, что в совокупности позиций наших респонденток преобладают не столько чисто либеральные, сколько современные социал-либеральные или социал-демократические ориентации. Очевидна и приверженность наших респонденток ценностям демократии, которую они воспринимают не как некую абстракцию, а как совершенно конкретные правила организации общественной жизни, которых им сегодня недостает. Вместе с тем, в ответах некоторых из все еще обнаруживается известная доля склонности к «патернализму», государственной опеке; а также определенная незащищенность от воздействия стереотипов традиционного типа – готовность делегировать государству часть своих прав, ждать от «сильных мира сего» - будь то глава семьи или государства решения своих проблем. Но, повторим, доля таких «традиционалисток» среди наших респонденток достаточно незначительна.

• партия власти, поддерживающая президента В.В. Путина;
• левая оппозиция – блок коммунистов, аграриев и близких к ним политических сил;
• правая оппозиция – объединение Союза правых сил, «Яблоко» и близких к ним политических сил.

За какое из этих объединений Вы скорее всего проголосуете?»

Ответ: «за партию власти» предпочли 9 активисток женских организаций и 7 представительниц группы женщин, участвующих в политике.

Ответ: «за левую оппозицию» выразили готовность голосовать 2 респондентки из первой группы и 2 из второй.

Ответ: «за правую оппозицию» - 9 респонденток из первой группы и 12 из второй.

Затруднились с ответом: 12 респонденток из первой группы и 9 из второй.

Кроме того во второй группе две респондентки заявили о своем намерении голосовать «против всех».

Ответы на этот вопрос совершенно явно демонстрируют, что новое женское сообщество является демократическим и по своим политическим ориентациям. Большинство наших респонденток ориентируются либо на организации, входящие в т.н. «правую оппозицию», либо на «партию власти». И лишь их малая часть говорит о своей поддержке «левых» сил. С другой стороны, очень значительное число наших респонденток – практически одна треть – не находят «своей» партии в том наборе политических организаций, которые сегодня существуют.

Кроме того, совершенно очевидно, что занятия политикой, участие в политическом процессе закрепляют демократические ориентации женщин. Собственный политический опыт обучает быстрее любых учебников.

Попробуем точнее понять, насколько осознанным является политический выбор наших респонденток. Обладают ли те, кто высказался за ту или иную политическую силу, неким набором общих характеристик?

В обеих группах в числе респонденток – сторонниц правой оппозиции (21 респондентка от общего числа 64 человека) оказались те, кто склонен согласиться с тезисом о том, что «доходы граждан должны значительно различаться»; те, кто единодушно считает, что «нельзя допускать, чтобы власть в стране была отдана в одни руки»; те, кто почти единодушно (1 позиция против 20) разделяет точку зрения о «необходимости демократии для России»; те, кто в массе своей (1 позиция против 20) «предпочитает иметь больше прав» и не нуждается в государственной опеке; те, кто единодушно считает, что гендерное равноправие возможно только в условиях демократии; те, кто не связывает «будущее своей дочери с замужеством». То есть в эту группу входят те респондентки, кто проходит тест на свободу во всех ее измерениях – экономическом, политическом, культурном.

Партию власти поддержали 16 респонденток из обеих групп. В их ориентациях – больше разнородности. Они разделились пополам, отвечая на вопрос о неравенстве в доходах; среди них оказались 3 сторонницы позиции «нашему народу нужна сильная рука»; одна сторонница позиции «демократия противопоказана России»; пять - готовых согласиться с «ограничением своих прав» в обмен на покровительство государства; 3 сторонницы точки зрения, что гендерное равноправие скорее можно установить с помощью «сильной руки»; четыре сторонницы традиционного подхода в определении женской судьбы.

Левую оппозицию поддержали 4 из 64 респонденток. Все они – сторонницы идеи «равенства в доходах граждан». Ни одна не поддержала точку зрения «нашему народу нужна сильная рука»; все высказались в пользу необходимости демократии для России; две согласились с «ограничением своих прав в обмен на увеличение обязанностей государства» и две – выбрали позицию «другое мнение» по данному вопросу; одна предположила, что гендерное равенство может быть установлено с помощью «сильной руки»; сторонницы левых поделились пополам, высказываясь по вопросу о «женской судьбе», - на традиционалисток и последовательных защитниц женского равноправия,.

Группа, не нашедшая в нашем перечне, а значит – и на нынешней политической сцене - «своей» политической силы составила 21 человек. Она оказалась такой же пестрой по своим ориентациям, что и группа, поддержавшая партию власти. Две трети ее – сторонницы «равенства доходов»; чуть более одной трети – 8 человек – сторонницы идей «нашему народу нужна сильная рука»; при этом почти все они полагают, что «демократия жизненно необходима России» (пять – затруднились с ответом); пять – готовы согласиться с ограничением прав в обмен на государственную заботу, но 11 предпочитают иметь больше собственных прав; три согласились с тем, что гендерное равенство можно обеспечить с помощью «сильной руки»; пять высказались в пользу замужества как гарантии будущего своей дочери.

На основании этих данных можно придти к заключению, что только у трети наших респонденток – у тех, что выбирают правую оппозицию, имеется достаточно однородная, цельная система политических взглядов. У остальных – она находится в процессе формирования. Однако ценности демократии составляют ядро общих социально-политических ориентаций наших респонденток.

Это обследование жизненного самочувствия и социально-политических ориентаций женщин, занятых развитием новых социальных практик - независимой общественной деятельностью, участием в политическом процессе, имело своей сверх-задачей поиск ответа на вопрос о том, начали ли складываться в недрах российского общества некие очаги новой демократической субкультуры. Полученных нами данных, разумеется, пока недостаточно для окончательного ответа на этот вопрос. И тем не менее, нам представляется, что «процесс пошел...». Почему мы это утверждаем?

Необходимость решения конкретных задач, связанных с деятельностью независимых женских организаций, с работой в избирательных кампаниях, заставляет тех, кто включен в эти практики, всерьез размышлять над происходящим, искать возможности реализации идеалов демократии в повседневности, переводить их из «идеального» в реальное состояние. Социальная практика – мощный стимулятор и прекрасный обучающий механизм. Очевидно ее воздействие на позиции наших респонденток. Они все чаще говорят о демократии как о процедуре, правилах, механизмах. Они все пристальнее вглядываются в деятельность ведущих политических сил, сопоставляя ее результаты со своими ожиданиями. Все больше рассчитывают на себя, и все меньше – на государство.