Документ опубликован на сайте www.fom.ru
http://bd.fom.ru/report/cat/cult/sci_sci/sotsiologiya/gur050210




В поисках субъекта деятельности

15.02.2005 [обзор] [ Климов И. ]






Разговор о субъекте действия – это всегда ответ на вопрос: "С кем имею дело?". Невозможно относиться к словам и суждениям другого только как к тексту, без соотнесения со "статусом" его автора. Кого представляет тот или иной человек: только себя самого – или же некую диффузную общность, какой-то коллектив? А может, институцию? В любом из названных случаев возникают совершенно разные образы действующего/говорящего. Иногда это случайный человек, вроде соседа по купе, который интересен/важен только здесь и сейчас и только как приятный или неприятный попутчик. Иногда это довольно типичный представитель "народа", либо какой-то социальной группы (студенчества например), или даже мифического сообщества (типичная "блондинка" или типичный "ботаник"), по которому мы можем судить о некоей совокупности "других таких же". Иногда это лидер либо доверенное лицо группы, обладающий не только авторитетом среди совершенно определенных, реально консолидированных людей, но также и полномочиями принимать решения и заявлять об общих интересах. Если это лидер какого-то общественного движения, партии, он аккумулирует основные характеристики этого движения или партии: ценностные установки, выбранные стратегии успеха, цели деятельности и пр. Характеристики лидера могут многое сказать о возглавляемом им сообществе. А если основой консолидации выступает некое учреждение или институция – наподобие какого-нибудь министерства, корпорации или иной административной единицы, – тогда данный человек в меньшей степени оказывается интересен как психологически-гносеологическая монада. Он, как правило, выполняет определенную, сложившуюся до него функцию и оказывается интересен в качестве наполнения конкретной ячейки социального пространства, как носитель – более или менее временный – совершенно определенной роли и статуса: "Это кто? – Это Газпром. – А напротив него кто сидит? – А это РУСАЛ".

В социологическом дискурсе есть целый ряд понятий, "обобщающих имен" участников событийного контекста жизни, призванных концептуально обозначать действователя. Самое распространенное из них – "актор" (to act); собственно, это и есть действователь. Понятие употребляется для обобщающей характеристики всех деятелей, включенных в некий социальный, политический, экономический процесс. Это могут быть индивиды, не представляющие никого, кроме самих себя, но могут быть и коллективные акторы: институции и формальные организации, индивиды, действующие от имени этих организаций, или сложившееся в некоей ситуации сообщество, группа. Проблема понятия "актор" состоит в том, что оно очень тесно связано с нашими – часто неотрефлексированными и интуитивными – представлениями о том, что можно и что нельзя считать действием. Действие – это всегда влияние и участие в ситуации или проблеме. То есть это всегда деятельное присутствие. Нет действия – нет актора.

Механизмы превращения в актора отдельного человека и группы, коллектива – разные. При описании превращения индивида в социального актора используются такие термины, как авторитет, влияние, личностные особенности. Социум, в рамках которого индивид стал актором, описывается как условия, способствующие или препятствующие становлению индивида как социального деятеля. Примеров такого описания множество – начиная от Евангелия и заканчивая произведением А. Солженицына "Бодался теленок с дубом".

Предмет нашего анализа – становление и функционирование коллективных деятелей. Применительно к ним особенность термина состоит в том, что им, как правило, обозначают сложившихся действователей – сформировавшиеся группы, сообщества и, конечно же, учреждения, социальные, политические, экономические институты. Сформированность означает наличие важного ресурса, способного оказывать влияние, – организованности. Слабый – значит не способный к действию.

Другое понятие – "агент" (постараемся избежать ассоциаций с деятельностью секретных служб). Термин также очень тесно связан с пониманием действия. Однако здесь есть несколько важных отличий. Во-первых, обнаруживается явная связь с представлениями о действователе как проводнике или посреднике, чья деятельность свидетельствует о наличии сформированных намерений, интенциональности. Агент – это либо проводник чьей-то воли, либо проводник каких-либо изменений, происходящих в той или иной сфере жизни. Коллективным агентом можно назвать, например, шахтерское движение конца 80-х, ставшее проводником системных новаций, запрос на которые возник в результате кризиса в угольной отрасли в частности и в России в целом. Во-вторых, этот термин часто употребляется в отношении коллективных действователей, которые проявляются как социальные движения, возникшие вне и между существующих организационных и институциональных форм и рамок.

Принципиально другой способ концептуализации действующего принадлежит Ирвингу Гофману. Он показал, что индивиды и группы – "актеры", они являются исполнителями и заложниками объективированных ролей: когда люди вынуждены сотрудничать, они стремятся управлять впечатлением и прибегают к своего рода сценическому поведению, исполняя разные социальные роли. Такая концептуализация позволяет взглянуть на действователя с другой стороны: любое индивидуальное или коллективное действие нормативно, оно подчиняется некоему вырабатываемому и усваиваемому людьми распорядку. В процессе социогенеза – становления социальной формы – кристаллизуются ролевые ожидания участников, оформляется система статусов, производятся скрепляющие сообщество нормы, добровольно-принудительные для усвоения и соблюдения.

Описанный подход, с одной стороны, показывает, что может существовать "зазор" между провозглашенными, декларируемыми требованиями или задачами и собственной интенцией, намерением действующего – отрефлексированным или неосознаваемым; а это, в свою очередь, определяет репертуар контрдействий: через экспликацию "зазора" ослабить позиции другой стороны, или же сыграть "на понижение" идеологического пафоса либо требований, или осуществить "убеждающую конверсию" – убедить в необходимости не того, что сформулировано в виде требований, а того, о чем действователь не думал и не догадывался. Так поступали, например, элиты стран, в которых в конце 60-х годов возникли молодежные движения: протестные акции хиппи становились объектом внимания не полиции, а телевидения. В результате они превращались в свою противоположность: из факта контркультуры в факт массовой культуры.

С другой стороны, оказывается, что "социальная реальность" перестает быть объективной, и по отношению к ней неприменимы критерии истинности: истин оказывается столько же, сколько и практических ситуаций, непременным элементом которых оказывается "актер"-деятель.

Еще одно понятие и способ концептуализации действующего – "субъект". Питер Штомпка замечает, что с появлением организмической метафоры в социологии (общество – это организм) в смысловой контур этого понятия вошла очень важная мысль: социальная жизнь не развивается по каким-то трансцендентным законам, лежащим вне людей и вне общества. Жизненную силу и трансформационную динамику сообщают ей сами люди, которые могут и хотят действовать, раскрывая тем самым скрытый потенциал организма-общества к эволюционированию.

Идея поиска субъекта действия оказалась очень плодотворной. Благодаря многочисленным попыткам концептуализации возникло много важных вопросов и как ответ на них – множество новых концепций. Но что важнее всего – это понятие проделало большой путь от сингулярности и индивидуальности до коллективности, обладающей свойствами, не сводимыми к простой сумме свойств отдельных индивидов. Так, Томас Гоббс признавал единственного субъекта – суверенного государя, ответственного лишь перед самим собой. Руссо наделял субъектностью "общую волю", нивелирующую в себе воли отдельных индивидов. Французская революция легитимировала идею народных масс как автономной силы, обладающей способностью к самотождественному действию, но одновременно способной порождать социальный порядок. Вместе с тем, уже Токвиль и Конт задавались вопросом: как люди начинают хотеть действовать, прежде чем станут субъектом действия в реальности. Они открыли особую роль интеллектуалов – людей, работающих с миром идей и "объективных социальных законов": те сообщают обществу образы будущего и представления о способах его достижения.

В марксизме и неомарксизме коллективный субъект действия искался уже не в логике противопоставления "хаотичная масса, обладающая энергией, – интеллектуалы, обладающие знанием". Здесь решался другой вопрос: как людские массы могут мочь, ведь зачастую оказывается, что одного хотения недостаточно для того, чтобы действие осуществилось, а социальные сдвиги иногда совершаются вопреки желаниям и намерениям людей. Марксизм сформулировал идею, согласно которой социальную историю творят субъекты особого типа, который определялся как "класс для себя". Для социального действия мало, чтобы в обществе просто была масса людей, где каждый желает для себя какого-то другого будущего, чем "поганое" настоящее. Люди должны осознать себя в качестве особой социальной группы, занимающей важное положение в сложившейся социальной системе, осознать, в чем заключаются собственные групповые или классовые интересы, а также понять причины, препятствующие реализации желаемого будущего. Таким образом, Маркс обозначил два важных признака коллективного социального субъекта: ингрупповая идентичность и противопоставленность другим группам в контексте борьбы интересов.

В доктрине М. Бакунина присутствует идея "мнимых субъектов" (религия, представительская демократия), которые конструируются правящими классами, для того чтобы придать легитимность существующему порядку. Как бы отвечая М. Бакунину, Д. Лукач рассматривает проблему реального субъекта, стремящегося к преобразованию мира, а не к его усовершенствованию. "Реальный субъект" занимается социальным творчеством, и в процессе этого творчества он не только познает и развивает себя, одновременно он формирует условия для изменения своего положения, а также преодолевает отчуждение от социо- и культурогенеза, отказываясь от пассивно-приспособительных стратегий действия. Субъектом социального творчества для Маркса и Лукача был пролетариат, а для Бакунина – "народные массы", объединенные в вольные общины.

Другое направление социальной мысли – идея активного меньшинства. Массы не могут быть единственным источником социального действия, а одним интеллектом и гениальными прозрениями будущего или же законов развития обществ невозможно сформировать у людей представления о необходимых действиях. Нужны лидеры и элиты – то есть индивиды и группы, не просто одержимые идеей социальных изменений, но предпринимающие практические шаги по реализации своих намерений, не опираясь на поддержку правящего меньшинства и стремясь обеспечить себе в политической борьбе особый социальный ресурс – деятельную коллективную поддержку.

Таким образом, в концепцию коллективного субъекта действия были привнесены еще две важные идеи: идея политического участия (действующий субъект преобразует или хотя бы пытается повлиять на политическую систему общества) и идея совместного действия, не сводимого к массовому поведению хотя бы потому, что совместность нетождественна одинаковости. В этой связи неудивительно, что понятие "социальный субъект" как теоретический конструкт для анализа социальной динамики стало разрабатываться в 70-е годы ХХ века в рамках парадигмы коллективного действия, появившейся в ситуации студенческих бунтов, движения "новых левых", а также национально-освободительного движения. Социологи задались целью объяснить, в чем заключается эффективность коллективного действия, почему именно оно способно вызвать серьезные изменения в политике и в обществе в целом – в противовес массовому поведению, которое хоть и распространяется на значимо большее число людей, но редко приводит к преобразованию обществ. Они показали, что реальными субъектами социального (в том числе и политического) действия становятся те общности, которые справляются с задачей мобилизации ресурсов, где коллективное участие, солидарная поддержка оказываются одним из базовых условий эффективности и успеха.

Социологический интерес к социальным движениям 60-х в значительной степени изменил методу аналитической работы исследователей. Наиболее ярко это проявилось в размышлениях Аллана Турена о социальном действии. Он обратил внимание на имплицитную однобокость классической социологии, сводившей анализ социального действия к определению позиции агента в системе – главном носителе смысла. По мнению же Турена, любой действующий субъект не только обусловлен ситуацией, но и участвует в ее производстве, и степень такого формирующего влияния определяется способностью социального субъекта (да и каждого индивида в отдельности) освободиться от форм, традиций и норм, подталкивающих к конформному воспроизводству поведения и потребления, ради реализации принципов самостоятельного определения своей деятельности и заинтересованного, неотчужденного участия в производстве новых культурных моделей. "Общественное движение, включенное в конфликт, является истинным субъектом в том случае, если способно осознать себя и утвердиться скорее в качестве производителя, чем потребителя общественной ситуации. Оно должно поставить последнюю под вопрос, вместо того чтобы только соответствовать ей". Таким образом, идея действующего субъекта приводит Турена к формированию особого взгляда на современность, которая характеризуется растущей способностью коллективных агентов воздействовать на самих себя, определять характер собственной жизни в противовес предписаниям и влиянию власти.

Важным дополнением к сказанному является следующее соображение: одним группам людей статус социального субъекта присваивается, а другим в нем отказано. Относительно любой общности, группы, объединения людей мы может говорить о субъектности – подтвержденной ресурсами способности действовать для достижения своих целей, соотносясь при этом с требованиями и намерениями других участников взаимодействия. Сформированная субъектность предполагает, что актор способен устанавливать правила в значимой для него системе отношений и заставлять окружающих если не следовать этим правилам, то по крайней мере учитывать их существование при ведении собственных дел, при принятии решений или же при непосредственных контактах с представителями сообщества. Например, руководство предприятия, где нарушаются права профсоюза или кого-то из его членов, должно учитывать, что профсоюз будет решать возникшие проблемы через суд. На наш взгляд, суверенитет, описываемый через правила, – это одна из базовых характеристик субъектности.

Помимо способности устанавливать правила и по ним организовывать взаимодействие с партнерами и контрагентами, важна собственная способность социального субъекта следовать заявленным правилам. Когда говорят, что один участник взаимодействия манипулирует другим, провоцирует его на какие-то невыгодные для него действия, фактически это означает, что этому второму участнику отказывают в субъектности, в способности самостоятельно определять стратегию своих действий и следовать этой стратегии. Такая ситуация возникает, например, когда профсоюзам предлагают кулуарные переговоры в конфликтной ситуации, в то время как в интересах профсоюза – обсуждение темы на собрании его членов.

Субъектность складывается из некоторого набора характеристик, которые в совокупности представляют собой "профиль", "социальный характер" того или иного коллективного агента – точно так же, как мы можем описывать, допустим, особенности разных оркестров через указание числа музыкантов, специфику и количество инструментов, соотношение мужчин и женщин, частоту концертов, предпочитаемый репертуар, преобладание дружелюбия или враждебности и т.д. К таким характеристикам могут относиться, например:
  • особенности самоидентификации людей, образующих сообщество, осознание того, на чем строится переживаемая общность с другими, "такими же, как и я";
  • внутригрупповая солидарность, понимаемая, например, В. Ядовым как перераспределение ответственности: человек делегирует сообществу долю ответственности за себя, одновременно принимая ответственность за группу, за ее целостность;
  • выделенность или диффузность в пределах более широкой социальной общности;
  • обладание институционализированным статусом, подтвержденным какими-либо легитимирующими актами или процедурами (свидетельствами, договорами, законами, выборами и т.д.);
  • наличие более или менее постоянного состава участников сообщества, а также наличие (или отсутствие) лидера или лидерской группы, берущей на себя инициативу и ответственность за его существование и деятельность;
  • согласие относительно целей сообщества и способность данной организационной структуры их реализовывать, наличие воспроизводящихся практик, ритуалов или коллективных актов, подтверждающих статус субъекта;
  • наличие партнеров и контрагентов, признающих легитимность данного субъекта, допускающих для себя возможность "иметь с ним дело".
Стоит подчеркнуть, что отсутствие той или иной характеристики или слабая ее выраженность вовсе не означают отсутствия субъектности у того или иного коллективного агента. Субъектность может строиться вокруг разных базовых характеристик, которые будут обеспечивать его своеобразие. Мы можем оценивать субъектность по степени выраженности перечисленных выше аналитических переменных, а можем оценивать ее применительно к той роли, на которую претендует агент в заданной системе отношений. Если воспринимать субъектность как некоторый "профиль" социальной общности, можно утверждать, что он способен меняться как под влиянием внутренних процессов, так и под влиянием внешних сил или ситуации. Маргарет Арчер справедливо замечает, что деятельность социальных агентов не только способствует структурным и культурным изменениям, но и сама меняется в ходе своего осуществления сообразно изменениям, происходящим в действующем субъекте.

Если мы предполагаем, что существует этап становления субъектности и этап ее полноценного функционирования, значит, субъектность также может исчезать. Иногда – в результате естественного хода вещей – например, когда члены сообщества сочли решенными задачи, для которых оно формировалось; либо когда они разочаровались в декларированных целях. Иногда – принудительно, под давлением внешних воздействий: дискредитации сообщества или его лидеров, репрессий, массовых увольнений, формальных реорганизаций.

Здесь важно подчеркнуть, что люди конструируют систему взаимодействия, приписывая статус социального субъекта одним и отказывая в нем другим. Иными словами, субъектность формируется в борьбе за получение и поддержание своего статуса. Там, где субъекты вступают в конкурентные отношения, оппоненты стараются прежде всего поставить под сомнение способность контрагента принимать самостоятельные, ответственные и компетентные решения, т.е. его субъектность.

Изложенные выше соображения о природе субъектности необходимы, чтобы прояснить основные идеи нашей работы.
  1. Если мы говорим о коллективных агентах, чья субъектность – это не статус, подкрепленный институциональными признаками (например, в виде иерархической организации, основанной на праве власти), можно утверждать, что субъектность такого агента динамична. Его статус либо подтверждается перед лицом новых вызовов, либо трансформируется, адаптируясь к новым ситуациям, либо, если не может адаптироваться, вырождается, деградирует.
  2. Социальные субъекты не похожи друг на друга по "профилю субъектности", по тем основаниям, на которых она строится в первую очередь. Субъектность – это набор вариативных характеристик, от которых зависят лицо и судьба этого коллективного агента.
  3. С нашей точки зрения, сформированной субъектностью обладают те коллективные агенты, которые способны создавать систему правил, поддерживать ее, делать значимым элементом как внутри группы, так и во взаимодействии с партнерами и контрагентами.
  4. Субъектность не может быть описана только посредством формального статуса с соответствующими вмененными правами или должностными обязанностями, функциями. Идентичность и легитимность являются важнейшими атрибутами субъектности.
Понятие социального субъекта оказывается очень важным в аналитическом плане. Оно позволяет избегать однобокости, когда социальные системы описываются без действующих лиц, когда действия агента рассматриваются только как воплощение структурных характеристик и оцениваются позитивно в том случае, если развивают социальную систему в направлении прогресса и рациональности. Свойство человеческих сообществ состоит в том, что они способны порождать и изменять собственные действия, а не адаптироваться к меняющимся условиям гомеостатическим образом. На это указывали многие социологи, изучавшие традицию исследований социальных движений. Например, Амитаи Этциони разрабатывал идею активного общества как респонсивной системы, в которой общественные объединения и отдельные граждане имеют постоянно обновляемый опыт социальной мобилизации и коллективного действия, а государственные учреждения и институты обладают организованной, т.е. специальным образом устроенной способностью воспринимать воздействие и отзываться на него. Он показывал, что активные общества последовательнее и эффективнее решают свои проблемы, чем пассивные или дрейфующие. Основная характеристика последних – проведение требуемых изменений только тогда, когда в них назревает настоятельная необходимость, и практически всегда – в состоянии угрозы превращения проблемной ситуации в системную, увязанную со множеством других проблем.

Главный вывод, который напрашивается при изучении всех концепций этого рода, состоит в том, что если в обществе нет способных к соперничеству или борьбе субъектов, социальных групп, акторов, динамичность его развития как целостного организма, а также эффективность решения возникающих проблем оказываются крайне низкими. Для того чтобы стать полноценным социальным субъектом, группа должна участвовать в "диалектике контроля" (в терминах Энтони Гидденса) – то есть уметь оказывать влияние на тех партнеров и контрагентов, которые имеют влияние на нее саму. Действительно, органы власти по своей природе призваны осуществлять контроль, управление и принуждение и, безусловно, именно они обладают наибольшими возможностями для реализации этих задач. Соответственно, для участия в "диалектике контроля" социальным субъектам необходимы несимметричные социальные ресурсы, и их поиск и актуализация напрямую связаны с мобилизационными и рефлексивными возможностями общества. Если бы "диалектики контроля" не существовало, общества потеряли бы свою трансформационную динамику – ведь структурам жизненно необходимо "питаться действиями" (выражение Маргарет Арчер), которые не только их трансформируют, но главное – оживляют.