Идея об объединении России и Белоруссии пользуется устойчивой популярностью в российском обществе. Результаты опросов не оставляют никакого сомнения в том, каким был бы результат референдума по этому вопросу: подавляющее большинство респондентов неизменно подтверждает готовность санкционировать такое объединение.

Однако лишь меньшинство российских граждан действительно считает слияние России и Белоруссии желательным - хотя следует подчеркнуть, что доля сторонников их объединения в одно государство постепенно увеличивается, а доля противников каких-либо особых отношений с западным соседом - сокращается.

Представленные ниже данные (за январь 1999 г., когда готовность опрошенных поддержать объединение на референдуме была максимальной) позволяют в полной мере оценить всю парадоксальность позиции наших соотечественников по данному вопросу.

83% респондентов, полагающих, что Россия и Белоруссия должны образовать некий союз, оставаясь при этом независимыми государствами, заявили о том, что они проголосовали бы за объединение. Но очевидно, что любые вопросы, связанные с интенсификацией межгосударственных контактов, с развитием "тесных политических и экономических отношений" между Москвой и Минском (иначе говоря - с реализацией в двусторонних отношениях тех целей, которые изначально прокламировались при создании СНГ, но, по общему убеждению, достигнуты не были), могут решаться и без референдума. Последний нужен лишь в том случае, если предполагаемые изменения сопряжены с ограничением государственного суверенитета России. Причем и в постановке вопроса вполне недвусмысленно констатируется, что речь идет о референдуме "по вопросу об объединении", а отнюдь не о том, следует ли России "дружить" с западным соседом. Однако, несмотря на это, подавляющее большинство респондентов, считающих, что и Россия, и Белоруссия должны остаться независимыми государствами, соглашается проголосовать за решение, такую независимость фактически ликвидирующее.

Еще более абсурдным выглядит тот факт, что половина опрошенных, определенно высказывающихся против каких бы то ни было "особых" отношений с Белоруссией, заявляет, вместе с тем, о готовности санкционировать объединение с ней.

Что же побуждает людей "голосовать" за объединение вопреки собственным представлениям о том, какой модус отношений с Белоруссией отвечает интересам России? В какой-то мере здесь дает о себе знать "спираль молчания" - социально-психологический механизм, побуждающий индивида утаивать свое мнение, не совпадающее, как ему представляется, с господствующим в обществе, вследствие страха перед изоляцией (См. Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. М., 1996.). Опасаясь вступить в противоречие с "духом времени", который требует поддержки любых начинаний, направленных на консолидацию постсоветского пространства, респонденты часто "присягают на верность" интеграционистской идее даже тогда, когда относятся к конкретным предложениям по ее реализации более чем скептически.

Но было бы, несомненно, упрощением трактовать обнаруженное противоречие в позиции наших сограждан исключительно как следствие конформизма. Приведенные ниже данные свидетельствуют о том, что даже противники российско-белорусского альянса в большинстве своем сожалеют о распаде Советского Союза и полагают, что Россия должна стремиться к укреплению СНГ. Если они в этом искренни (нельзя, конечно, исключить того, что конформизм в известной мере сказывается и здесь), то легко понять, сколь непросто им "голосовать" против объединения России и Белоруссии - ведь тем самым они вольно или невольно высказываются в унисон с противниками интеграции как таковой.

Но почему, в таком случае, интеграционистский стереотип не "срабатывает", когда респонденты отвечают на вопрос об оптимальной модели взаимоотношений между Москвой и Минском? Почему в этой ситуации они не опасаются утверждать, что "это должен быть Союз независимых государств" или даже - что "никакого особого Союза быть не должно"?

Обратимся еще раз к формулировке этого вопроса: Какой из предложенных вариантов объединения России и Белоруссии Вам лично представляется более предпочтительным? Нетрудно заметить, что респонденту здесь предоставляется своеобразная "индульгенция": если все три модели, из которых он должен выбирать, априори характеризуются как "варианты объединения", то это означает, что сам выбор деидеологизируется, выводится из контекста противостояния сторонников и противников интеграции. Респондента заранее "признают" лояльным по отношению к популярной идее объединения двух стран - какой бы модели он ни отдал предпочтение.

Можно спорить о том, корректно ли трактовать сосуществование Белоруссии и России в рамках СНГ как вариант их "объединения", но важно, что такая постановка вопроса позволяет нейтрализовать механизм самоцензуры и выявить подлинные взгляды респондентов относительно будущего российско-белорусских отношений.

Внимательный читатель, впрочем, может обратить внимание на то, что ни один из вариантов ответа, предложенных респондентам, не описывает адекватно ту модель российско-белорусской интеграции, которую пытаются реализовать на практике власти двух государств. Не является ли эта, конфедеративная модель более приемлемой для российских граждан, чем создание государства "с едиными президентом, правительством, флагом, валютой"?

Оказывается, однако, что наши соотечественники определенно предпочитают иную модель интеграции - полное поглощение Белоруссии Российской Федерацией.

Следует оговориться: приведенные данные, безусловно, подтверждают уже отмеченную выше тенденцию к росту популярности идеи объединения двух стран. Весной 1997 г. за реальное объединение высказались лишь 37% опрошенных (27% - за поглощение западного соседа, и 10% - за конфедерацию), а против него - 46% респондентов: 15% - "открытым текстом", еще 31% - остановившись на первом варианте ответа. (Не подлежит сомнению, что человек, объявляющий оптимальным вариантом "объединения" государств интенсификацию сотрудничества между ними - в ситуации, когда "ассортимент" возможных ответов включает и две формулировки, предусматривающие их реальную интеграцию, - фактически высказывается против такой интеграции).

Два года спустя за объединение высказались уже 42% респондентов (26% + 16%), а против - только 39% (28% + 11%). Причем среди сторонников объединения существенно выросла доля тех, кто приветствовал бы реализацию конфедеративной модели интеграции, предполагающей определенное ограничение государственного суверенитета обеих сторон в пользу некоего надгосударственного органа. И все же эту модель, апробируемую сейчас Москвой и Минском, поддерживает лишь один из шести опрошенных. Значительно более популярным остается иной вариант - надо полагать, неприемлемый для белорусских властей: односторонний отказ Белоруссии от своего суверенитета.

Стоит обратить внимание на то, что 45% молодых респондентов высказываются против слияния России и Белоруссии (30% + 15%), и лишь 38% - за их объединение на тех или иных условиях (21% + 17%), тогда как среди относительно пожилых граждан заметно преобладают, напротив, сторонники слияния: здесь за создание единого государства выступают 44% опрошенных (28%+16%), а против - только 30% (23%+7%). Очевидно, что эти различия определяются, прежде всего, более характерной для старшего поколения ностальгией по временам Советского Союза. Отметим, кстати, что "дети" неизменно выражают не столь твердую, как "отцы", уверенность в том, что они санкционировали бы российско-белорусскую интеграцию в ходе референдума: так, в ходе опроса, проведенного в октябре 1999 г., 60% молодых респондентов заявили, что они голосовали бы за объединение, и 21% - против, тогда как среди относительно пожилых готовность голосовать "за" выразили 72%, а "против" - 14% опрошенных.

Еще более наглядно различие в подходе младшего и старшего поколений к рассматриваемой проблеме проявляется в том, что "дети" гораздо реже, чем "отцы", соглашаются голосовать "вслепую" и чаще - "резервируют" за собой право принять окончательное решение с учетом конкретных условий объединения России и Белоруссии.

Почему старшие охотнее делегируют властям право решать вопрос о путях российско-белорусской интеграции? Во всяком случае - не потому, что они испытывают большее доверие к российской политической элите и в особенности - к исполнительной власти; опросы неизменно фиксируют обратное. Скорее, дело в том, что они гораздо меньше, чем молодежь, ценят сегодняшнюю российскую государственность. Если абсолютному большинству опрошенных, принадлежащих к старшему поколению, формирование этой государственности представляется очевидным злом, то молодые респонденты чаще считают его благом для страны.

Причем следует учесть, что постановка вопроса с неизбежностью предполагает сопоставление новой государственности с ее исторической предшественницей, государственностью советской. Поэтому "вотум недоверия" в отношении российского суверенитета в данном контексте свидетельствует если и не об установке на реставрацию последней, то, во всяком случае, о предпочтении, отдаваемом ей респондентом. А "вотум доверия", соответственно, - о признании превосходства новой государственности в сравнении с прежней.

Естественно предположить, что респондент, отдающий предпочтение советской государственности, охотнее проголосует за любой вариант российско-белорусской интеграции. Во-первых, - потому, что создание любых институциональных "сцеплений" между Москвой и Минском выглядит как шаг к реанимации этой государственности, порождает соответствующие ассоциации и надежды. Во-вторых, потому, что ограничение российского суверенитета, которым должны, по-видимому, сопровождаться любые серьезные шаги по межгосударственной интеграции, едва ли способно вызвать глубокое беспокойство у того, кто негативно оценивает сам факт формирования новой российской государственности. Но по этим же самым причинам респондент, дорожащий российским суверенитетом, предпочитающий новую государственность прежней, советской, должен с большей осторожностью относиться к интеграционным проектам. Неудивительно, поэтому, что молодежь, которая благосклоннее, чем старшее поколение, относится к новой российской государственности, в меньшей мере склонна делегировать властям право выбирать пути российско-белорусской интеграции и реже обещает им безусловную поддержку.

Причем за последние годы доля граждан, заявляющих о намерении проголосовать на референдуме за любую версию интеграции, в целом заметно сократилась.

В связи с этим естественно задаться вопросом: если респонденты, намеревающиеся принять участие в референдуме в случае его проведения, в большинстве своем утверждают, что их позиция будет зависеть от конкретных условий интеграции, и если, как мы видели, наши соотечественники весьма далеки от единства в своих представлениях об оптимальном варианте объединения - причем конфедеративная модель отнюдь не является самой популярной, - то не означает ли это, что референдум может завершиться отклонением проекта, согласованного Москвой и Минском?

Не означает. Чтобы удостовериться в этом, достаточно рассмотреть реакцию наших сограждан на подписание Союзного договора, состоявшееся в декабре 1999 г. Этот шаг одобрили 69% опрошенных, тогда как неодобрение выразили лишь 12%. Особое единодушие в этом вопросе проявляет, как обычно, старшее поколение - среди тех, кому за 50, договор поддержали 75% респондентов (против - 10%), тогда как среди молодых - только 58% (против - 14%).

Результаты опроса подтвердили зависимость, неизменно обнаруживающуюся во всех исследованиях, посвященных проблемам российско-белорусских отношений, равно как и любым сюжетам, связанным с межгосударственными отношениями на постсоветском пространстве: "интеграционный рефлекс" в наибольшей мере присущ левым, а в наименьшей - правым. Но и среди последних сторонники подписанного договора безоговорочно преобладают.

Здесь вполне уместно говорить именно о рефлексе, а не об осмысленных, выношенных суждениях, поскольку почти 2/3 респондентов признают, что содержание документа, о котором идет речь, им неизвестно.

Причем опрошенные, по всей видимости, еще существенно преувеличивают уровень своей информированности. К такому заключению подталкивают уже приведенные выше данные: трудно предположить, например, чтобы коммунистический электорат и в самом деле был намного более осведомлен в данном вопросе, чем сторонники "Яблока". Равно как и принять на веру утверждения 37% обитателей малых городов и 31% сельских жителей о знакомстве с содержанием договора - с учетом того, что в Москве и Петербурге лишь 25% опрошенных заявляют, что знают его.

Но незнание текста договора не мешает подавляющему большинству наших соотечественников приветствовать его подписание.

Если респонденты, честно признающиеся в том, что им неизвестно содержание документа, подписанного президентами двух стран, в шесть раз чаще одобряют этот шаг, чем осуждают его, то можно не сомневаться, что и в случае проведения референдума намерение принимать окончательное решение с учетом условий объединения останется благим пожеланием.

Но само по себе это намерение, которое, как мы видели, сегодня высказывается российскими гражданами значительно чаще, чем два года назад, когда тема российско-белорусской интеграции впервые обрела актуальность, свидетельствует о том, что многие из тех, кто готов санкционировать такую интеграцию, не исключают, что шаги в этом направлении могут иметь и определенные негативные последствия.

В связи с этим стоит обратить внимание на динамику суждений респондентов: как явствует из данных, приведенных выше, в начале 1999 г. идея объединения пользовалась гораздо большей популярностью, чем в 1997 г., когда президенты двух стран подписали Устав Союза России и Белоруссии, а затем, к концу весны 1999 г., эта популярность заметно снизилась, и доля респондентов, намеревающихся голосовать против объединения, выросла почти вдвое - вернувшись, таким образом, к уровню 1997 г.

Эти колебания отнюдь не случайны. Популярность идеи российско-белорусской интеграции выросла к началу 1999 г., прежде всего, потому, что к этому времени в массовом сознании произошла существенная переоценка возможных экономических последствий объединения.

Резко, в полтора раза, сократилась доля респондентов, полагающих, что такое объединение приведет к падению уровня жизни в России. Объясняется это, несомненно, не столько переоценкой экономического потенциала западного соседа, сколько тем, что произошло в 1998 г. с российской экономикой. В условиях кризиса ослабла уверенность в том, что российские граждане намного зажиточнее белорусских, а страх перед утратой экономической стабильности вследствие слияния двух экономик естественным образом пошел на убыль после 17 августа 1998 г.,, когда эта стабильность совершенно независимо от "белорусского фактора" осталась в прошлом. Правда, доля опрошенных, твердо уверенных в том, что объединение не будет иметь для России негативных экономических последствий, выросла не столь значительно. Тем не менее, ослабление страхов по поводу возможного "краткосрочного" экономического ущерба от объединения с Белоруссией укрепило уверенность российских граждан в том, что в долгосрочной перспективе интеграция позитивно скажется на российской, как и на белорусской, экономике.

В марте 1999 г. 33% респондентов считали, что "население России живет в целом богаче, обеспеченнее", чем население Белоруссии, и 26% - придерживались противоположного мнения. Разрыв, как видим, не слишком значителен. Но вместе с тем 46% опрошенных полагали, что экономический кризис в России - сильнее, чем в Белоруссии, тогда как лишь 18% - утверждали обратное. Очевидно, ностальгия по утраченной стабильности излечивала от чувства превосходства по отношению к западному соседу, располагающему ей в избытке, а следовательно - и от страха перед "мезальянсом". Тем более, что и уверенность в том, что объединяться предстоит с "бедным родственником", заметно ослабла.

Отметим, кстати, что и суждения российских граждан о политической ситуации в двух странах во многим схожи с этими мнениями об экономической ситуации. 41% респондентов полагали в марте 1999 г., что "население России имеет больше демократических прав и свобод", чем население Белоруссии, и только 13% - что дело обстоит противоположным образом. Но лишь 17% опрошенных считали, что политическая обстановка в России более стабильна, тогда как 43% - отдавали в этом отношении предпочтение Белоруссии. И вполне вероятно, что усталость от политической нестабильности тоже в известной мере способствовала росту симпатий к идее объединения с Белоруссией - хотя мы и не можем с уверенностью утверждать, что значительная часть российских граждан предпочла бы поступиться своими правами и свободами "в обмен" на стабильность.

Но мы можем констатировать, что отношение российских граждан к белорусскому президенту за два года претерпело серьезные перемены.

Если весной 1997 г. лишь 45% респондентов считали, что А.Лукашенко "желает блага и процветания белорусам и россиянам", то к началу 1999 г. - 64%, причем почти вдвое сократилась доля опрошенных, не верящих в его искренность. Конечно, значение данного показателя не стоит переоценивать: речь идет не об электоральных предпочтениях, не о доверии, даже не об оценке деловых качеств А.Лукашенко. И тем не менее очевидно, что мнение о белорусском лидере как о циничном политике, разыгрывающем интеграционную карту исключительно в своих собственных политических интересах, в значительной мере утратило популярность.

Можно предположить, что перемены в отношении российских граждан к А.Лукашенко были вызваны не только и даже не столько признанием его заслуг, сколько раздражением, которое после кризиса 1998 г. вызывала у них российская политическая элита. Но, так или иначе, тот факт, что к началу 1999 г. многие из наших сограждан перестали воспринимать белорусского лидера как одиозную фигуру, явился немаловажной предпосылкой роста популярности идеи об объединении двух стран.

А снижение популярности этой идеи весной 1999 г. было обусловлено, по-видимому, тем, что в это время было выдвинуто предложение о присоединении к российско-белорусскому союзу Югославии. Последнее было воспринято большинством российских граждан негативно (его одобрили 28%, и осудили - 55% респондентов), и вполне возможно, что некоторые из противников "тройственного союза" усомнились и в целесообразности объединения с Белоруссией, поскольку возникли опасения, что оно окажется промежуточным шагом на пути к такому союзу. Вероятно, именно это обстоятельство во многом способствовало заметному сокращению доли респондентов, изъявляющих готовность проголосовать на референдуме за объединение независимо от того, на каких условиях это объединение будет осуществляться.

Таким образом, прагматические соображения, экономические и политические события, происходящие в России и Белоруссии, оказывают определенное влияние на отношение наших соотечественников к проблеме объединения. И все же доминирующим фактором, определяющим, в конечном итоге, позитивное отношение большинства россиян к перспективе российско-белорусской интеграции и гарантирующим утверждение любых интеграционных инициатив на референдуме, если таковой состоится, остается ностальгия.

Вопрос: Последнее время в средствах массовой информации широко обсуждаются проблемы объединения России и Белоруссии и высказываются разные мнения по этим проблемам. Скажите, пожалуйста, Вы согласны или не согласны с каждым из следующих суждений?... Объединение России и Белоруссии - это начало интеграции, объединения стран СНГ в единый союз, восстановление утраченного единства народов (апрель 1997 г.)

Уверенность в том, что объединение России и Белоруссии способно положить начало процессу восстановления распавшейся державы, разделяется большинством респондентов. И весьма показательно, что не слишком многочисленные противники российско-белорусской интеграции в большинстве своем отрицают это: ведь признать, что союз Москвы и Минска может оказаться ядром возрожденной державы, и вместе с тем - заявить о несогласии с таким союзом, значит пойти наперекор "духу времени" и фактически выступить против "восстановления утраченного единства народов". А стремление к восстановлению этого единства побуждает респондентов санкционировать российско-белорусскую интеграцию, не особенно вникая в детали межгосударственных договоренностей.

Но при этом даже респонденты, готовые проголосовать за нее, - тогда, надо полагать, когда соответствующий вопрос будет вынесен на референдум, - нередко высказываются против того, чтобы форсировать объединение России и Белоруссии.

Вопрос: Последнее время в средствах массовой информации широко обсуждаются проблемы объединения России и Белоруссии и высказываются разные мнения по этим проблемам. Скажите, пожалуйста, Вы согласны или не согласны с каждым из следующих суждений? (апрель 1997 г.)

Так, абсолютное большинство сторонников интеграции соглашается с тем, что объединению должен предшествовать достаточно длительный период подготовки российской и белорусской экономик. И даже аргумент о необходимости "ковать железо" форсированными темпами, чтобы не упустить существующий шанс на объединение, производит на них не слишком сильное впечатление: 39% из них не соглашаются торопить события, и еще 15% - затрудняются определить свою позицию. Наконец, только половина сторонников интеграции считает возможным игнорировать нарушения прав человека и демократических норм в Белоруссии, а 27% - соглашаются с тем, что эти нарушения являются препятствием для объединения, и до тех пор, пока они продолжаются, с интеграцией следует повременить.

Итак, табу на обсуждение вопроса о принципиальной необходимости российско-белорусской интеграции остается в силе: любой российский политик, который решится выразить сомнения в ее целесообразности, рискует подвергнуться остракизму. Речь может идти лишь о формах и механизмах реализации этой цели: здесь, кажется, большинство наших сограждан готово предоставить политической элите карт-бланш - лишь бы она присягала на верность самой идее интеграции.

При этом совершенно ясно, что на практике подавляющее большинство россиян санкционирует любое решение, принятое Москвой и Минском. Референдум по вопросу об объединении, если он будет проведен в обозримом будущем, завершится сокрушительной победой его инициаторов - независимо от того, какой механизм реализации интеграционистской идеи согласуют российские и белорусские власти. Едва ли многие решатся проголосовать против: ведь в любом случае полемика между сторонниками и оппонентами того проекта, который гражданам предложат одобрить, будет интерпретироваться как борьба приверженцев и противников российско-белорусского сближения, и психологическое преимущество неизбежно окажется на стороне первых.