По-видимому, ощущение несвободы возникает у многих россиян потому, что установленные в сегодняшнем обществе правила для них неприемлемы. Но стремления их изменить у большинства граждан не возникает – во всяком случае, возможность активно участвовать в жизни общества не представляет для россиян большой ценности. Очень немногие респонденты в ходе массового опроса в числе важных лично для них прав и свобод назвали такие, как свобода публично высказывать свое мнение по важным для общества вопросам (8%), свобода выбирать своих представителей в органы власти (4%) и свобода быть избранным самому (1%), свобода вступать в любые политические партии (1%) или свобода организовывать профсоюзы и общественные организации (1%).

Вообще сама необходимость действовать, постоянно учитывая установленные в обществе правила, представляется многим ограничением их свободы. Это другая сторона вне-социального понимания свободы: возможность быть свободным в обществе исключается, по мнению участников фокус-групп, не только потому, что общество налагает свои ограничения, но и потому, что оно требует каждодневных активных действий по решению постоянно возникающих проблем.

"А я считаю, что нет свободных людей вообще. <...> Все равно найдутся те, кто сунет свои палки в колеса, и куча обстоятельств, которые будут мешать и ограничивать нашу свободу <...>" (ДФГ, Новосибирск).

С этой точки зрения, необходимость принимать в расчет обстоятельства, осложняющие реализацию замыслов, необходимость адаптироваться к сложностям повседневной жизни, учитывать возникающие зачастую финансовые ограничения – все это делает человека несвободным. Не случайно многие участники фокус-групп сходились во мнении, что свободными можно назвать бомжей – людей вне общества, не ждущих от него признания и не зависящих от его оценки, в определенном смысле свободных от потребностей.

"Модератор: Про какого человека Вы можете сказать, что он свободный?

Участник ДФГ: Взять тех же бомжей – они тоже по-своему свободные люди. Бомжи свободны от всего. Просто им ничего не надо от жизни" (ДФГ, Новосибирск).

"1-й участник: Вы знаете, я бы, кстати, сказал, что на самом деле бомжи, наверное, наиболее свободные люди.

2-я участница: Они свободны от чего? От жилищно-коммунальных проблем?

1-й участник: От всего. Они ни от чего не зависят. <...> У них своя, но свобода.

3-я участница: Но они ведь вне общества.

2-я участница: Своего рода свобода. Поэтому они свободны" (ДФГ, Москва).

"У них потребностей – минимум: найти пропитание на сегодняшний день, и от всего остального этот человек свободен, у него просто не возникает необходимости все это искать..." (ДФГ, Москва).

Но эскапистское понимание свободы – далеко не единственное из прозвучавших на фокус-группах (более того, нет оснований признать его доминирующим). Не менее распространенным оказалось представление, согласно которому "человек сам по сути по своей всегда свободен", а ощущение свободы или несвободы – это вопрос исключительно внутренней установки и личностного выбора.

"Вообще свобода – это внутреннее твое ощущение, <...> прежде всего ощущение внутренней свободы. Это твое личное мнение, это твой личный выбор – чувствовать себя свободным или нет" (ДФГ, Москва).

С одной стороны, эта точка зрения отчасти сходна с уже рассмотренной: вроде бы, в обоих случаях свободу человека не связывают с социальным статусом, и человек либо в принципе не может быть свободным, живя в обществе, либо он свободен просто в силу того, что таковым себя ощущает. Но с другой стороны, нельзя утверждать наверняка, что процитированная участница фокус-группы категорически отвергает социальную интерпретацию свободы человека. Скорее, она подразумевает, что свободным человек становится в первую очередь в силу определенной внутренней установки, а не в силу внешних обстоятельств. Далее по ходу дискуссии она проясняет свое понимание свободы: отвечая на вопрос, чувствует ли она себя лично свободным человеком, говорит, что стала более свободной, обретя уверенность в своем праве поступать по собственному разумению, а не по указке, и по-иному взглянув на собственную жизненную ситуацию.

"Участница ДФГ: У меня есть внутреннее ощущение, что я сейчас более свободна, чем, допустим, год назад.

Модератор: Почему Вы сейчас чувствуете, что Вы свободны?

Участница ДФГ: Потому что я стала более уверенной. <...> То есть, и я сейчас могу позволить себе право выбора. <...> Что-то делать, что-то не делать.

Модератор: А почему Вы чувствовали себя менее свободной?

Участница ДФГ: Не знаю. Может, я была моложе, может быть, я часто упиралась в то, что мне не хватает денег. То есть я была в тех рамках, которые я себе сама сделала. <...> Материальный уровень, допустим, сейчас у меня ниже, чем он был раньше, но я как бы просто посмотрела на ситуацию с другой стороны" (ДФГ, Москва).

Мнение этой респондентки представляется созвучным мнению другого участника групповых дискуссий, который говорит о себе:

"Я свободный человек, потому что я могу свой поступок сообразно своей совести сделать".

Можно было бы принять позицию, согласно которой свобода – это внутренняя установка, присущая человеку вне зависимости от общественного устройства, за свидетельство смирения и бездействия: дескать, что бы ни происходило вокруг, в какую бы ситуацию меня ни ставили, мою внутреннюю свободу это не затронет. Но, как можно убедиться, респонденты говорят об активной, субъектной свободе: утверждение "я свободен, несмотря на обстоятельства", – это вызов внешней ситуации, готовность противостоять ее принуждающему воздействию. Слова о свободе поступать по совести были ответом на реплики о том, что сегодня никто не свободен, потому как любого можно купить и заставить делать все что угодно. Процитированная ранее участница дискуссии говорит об освобождении от поставленных самой себе ограничителей, а чуть позже – о наличии определенных жизненных ориентиров и свободе им следовать.

"Участница ДФГ: Вот сейчас я могу себе позволить <...> не обращать внимания на оценку окружающих. <...> У меня есть свой внутренний стержень, который меня двигает по жизни. <...> То есть это не «свобода от», а «свобода для». Вот как бы когда ты переступаешь вот эту границу – «зависимости от»..." (ДФГ, Москва).

На наш взгляд, эта фраза – ключ к представлениям о свободе как свободе внутренней: как видим, их суть не в уходе от реальности, а в нонконформизме, в неподчинении внешнему давлению. Особенно важно, что такая свобода имеет шансы из пассивной стать активной – говоря словами респондентки, из "свободы от" проблем, ограничений, огорчений и т.д. стать "свободой для" обдуманного действия.

Нельзя не отметить, что свобода в подобном понимании – это нечто сугубо субъективное и индивидуальное, что общественную свободу респонденты выводят за скобки:

"Это, как бы, настолько субъективно. Объективную оценку дать – свободен, не свободен – <невозможно>, мы сразу упираемся в рамки общественных отношений, социальных формаций".

Но, вероятно, в постсоветской культуре освобождение от страха перед прямым внешним принуждением, обретение ощущения, что ты хозяин собственной жизни (подразумевающие определенную степень безразличия к ситуации вокруг), – первый необходимый шаг к становлению культуры гражданского общества. К слову, по мнению участницы одной из фокус-групп, человек становится свободным с того момента, когда у него появляется обособленное личное пространство, частная жизнь, в которую нет доступа ни обществу, ни государству.

"Свободный человек – это человек, у которого есть своя личная частная жизнь. Он живет своей жизнью, в своей семье, и никто к нему не лезет со своими советами и со всеми подробностями" (ДФГ, Самара).

Среди участников групповых дискуссий, конечно, были и те, для кого слово "свобода" означает в первую очередь гражданские права и свободы, и соответственно свободный человек – тот, кто таковыми свободами обладает. Прежде всего в этой связи респонденты называют свободу слова, право на собственное мнение и на его выражение.

"Свободный человек – человек, живущий в правовом государстве, имеющий свободу слова, право на свои мысли" (ДФГ, Новосибирск).

Вообще о свободе слова в разговоре на тему о свободном человеке упоминали довольно многие участники дискуссий – по-видимому, это одна из основных ценимых свобод. Характерно, что у пожилых людей (как можно предположить по реплике одной из участниц фокус-группы) свобода слова ассоциируется главным образом с отсутствием репрессивного аппарата, карающего инакомыслие.

"Свободный человек – это человек, который чувствует себя раскованно в обществе, может высказать по любому вопросу свою точку зрения, не боясь, что за это он заплатит своим благополучием или ценой жизни – своей или своих близких. <...> Не боящийся, что его посадят или ночью «черный воронок» за ним <приедет>" (ДФГ, Новосибирск).

Впрочем, и остальные участники фокус-групп, судя по ходу дискуссий, под свободой слова подразумевают не столько право и возможность донести свое мнение до других членов общества, сколько отсутствие репрессий за точку зрения, расходящуюся с официальной позицией власти. По-видимому, этот же смысл – отсутствие единственно верного мнения и отсутствие принуждения к нему – респонденты вкладывают и в выражение "свобода вероисповедания": по некоторым репликам складывается впечатление, что под таковой участники фокус-групп понимают возможность считаться не коммунистом, а православным. Другими словами, свободу многие участники групповых дискуссий понимают прежде всего как возможность выбора.

Кстати, наиболее частые ассоциации, связанные с выражением "свободный человек", – это свобода выбора, свобода действия, свобода передвижения (в смысле возможности поездить по стране и по миру) – понятия, описывающие право человека на индивидуальность, саморазвитие и возможность распоряжаться собою. Как видим, здесь свобода понимается как независимость, самодостаточность, как возможность и способность быть архитектором собственной жизни.

"Свободный человек – человек, имеющий возможность проявлять себя в той области и так, как ему хочется: свобода выбора профессии, места учебы" (ДФГ, Новосибирск).

"Для меня свобода – это прежде всего право выбора для себя самого, ставить цели и выбирать пути достижения" (ДФГ, Москва).

"Свободный человек – имеющий свободу выбора как в мыслях, так и в действиях <...>. Свобода – это значит можешь сделать то, что хочешь" (ДФГ, Москва).

"Раньше и за границу нельзя было съездить, и путешествовать вообще нельзя было. <...> То есть чувствовать себя свободным – это посмотреть все вообще. Все, что есть в жизни" (ДФГ, Новосибирск).

Подавляющее большинство участников фокус-групп сходились в том, что основной фактор, который делает человека свободным или несвободным, – это деньги. Но в отношении респондентов к деньгам (а косвенно – и в понимании свободы, которую они обеспечивают) просматриваются два кардинально различающихся смысла.

Одни участники дискуссий рассматривали материальное благосостояние как ресурс, обеспечивающий базовую социальную безопасность и тем самым предоставляющий возможность поступать согласно собственным установкам, не быть заложником обстоятельств.

"Если, как говорится, денег нет, то никакой свободы тебе не будет. В голове будет одно: где и как что-то достать, как прокормиться. Чтобы что-то купить, что-то поесть или еще что-то" (ДФГ, Самара).

"Свободный человек – имеющий право выбора и осуществляющий выбор в соответствии со своими наклонностями, способностями. Человек, не придавленный экономикой, живет, а не выживает. Имеет возможность выбора работы, места жительства, а не слепо хватается за первую же вакансию, обеспеченный материально <настолько>, чтобы иметь свободу выбора" (ДФГ, Новосибирск).

Для других же участников дискуссий, как это ясно видно из приведенного ниже высказывания, материальное благосостояние – это своего рода мера социальной справедливости, показатель равенства возможностей.

"Свобода должна строиться, как на Западе: у них зарплата должна быть от бедного до богатого – один к пяти, не больше. А у нас, когда один к ста, один к тысяче, – это уже не свобода" (ДФГ, Москва).

К слову, у одной из участниц фокус-группы выражение "свободный человек" ассоциируется именно с понятием "равенство". Понимание свободы как равенства – причем не равенства прав, а равенства возможностей, гарантированных государством, – очень распространено в российском обществе. Показательно, что наиболее важными для себя лично правами и свободами участники массового опроса называли те, которые в недавнем прошлом гарантировалось им государством: право на охрану здоровья и медицинскую помощь (эту позицию из предложенного списка прав и свобод выбрали 49% опрошенных), право на жилье (42%), право на защиту от безработицы, право получать вознаграждение за труд и право на образование (их назвали соответственно 25%, 23% и 20% опрошенных). Неудивительно, что россияне чаще всего считают себя лишенными именно этих прав и свобод: каждый третий говорил, что не обладает правом на защиту от безработицы, каждый четвертый – правом на охрану здоровья, каждый пятый – правом на жилище. Кроме того, 43% опрошенных важным правом считают право на личную неприкосновенность – читай, право спокойно ходить по улицам и летать на самолетах, не опасаясь преступности и терроризма, – но каждый четвертый утверждает, что таковым правом не обладает.

Конечно, восприятие россиянами конституционных прав и свобод в значительной степени определяется патерналистскими установками – дескать, государство обязано обеспечивать меня самым необходимым (то, что указанные права люди в большинстве случаев понимают как нечто, обладание чем им гарантировано и должно быть предоставлено без каких-либо усилий с их стороны, в полной мере демонстрируют материалы фокус-групп). Но попробуем взглянуть на эту проблему под другим углом зрения: несложно убедиться, что права, перечисленные участниками массового опроса в качестве важных лично для них, – это базовые опции, необходимые человеку для того, чтобы быть полноценным членом общества; и очевидно, что именно эти опции сейчас для многих оказались закрыты. При этом не всегда проблема заключается в нежелании людей прикладывать личные усилия для реализации собственного права – нередко права действительно не обеспечены: не обеспечено право на беспристрастную судебную защиту, на бесплатное медицинское обслуживание. Об этом также заходил разговор на фокус-группах.

"Почему я должна платить двести рублей за прием <у> невропатолога, если я могу пройти его бесплатно – у меня есть полис? Это тоже все заключается в слово «свобода»" (ДФГ, Самара).

Возможно, говоря о правах, которых они лишены, россияне не всегда просто сетуют на недостаток опеки со стороны государства. Обратим внимание: треть участников массового опроса (31%) считают, будто в советские времена людей, чувствовавших себя свободными, было больше, чем сегодня; еще треть (35%) уверены, что таких людей было меньше (14% думают, что их было столько же, сколько сегодня). Нередко, по-видимому, россияне пеняют на отсутствие в обществе понятных им прозрачных процедур, которые могли бы обеспечить доступ к общественным благам, – причем ощущение чуждости установленных правил усугубляется абсолютным их незнанием и порождает ощущение произвола. Единственный способ получить желаемое, который известен людям и который они считают действенным, – законным или незаконным способом заплатить. Надо думать, именно поэтому столь многие увязывают понятия "свобода", "свободный человек" с материальным благополучием – по их мнению и опыту, только деньги гарантировано обеспечивают сегодня независимость и возможность самореализации. Представление об иных процедурах – куда и как обратиться, а зачастую и первичное представление о собственных правах, у большинства, как показали групповые дискуссии, отсутствует.

В целом же, несмотря на то, что выражение "свободный человек" в массовом сознании сегодня редко ассоциируется с гражданскими правами и свободами, нет оснований считать, будто такие свободы россиянам абсолютно не нужны. Было бы большим преувеличением утверждать, что наши сограждане испытывают потребность в освоении новых правил и в усвоении демократического понимания свободы. Но есть некоторые основания надеяться, что в сегодняшней российской культуре присутствует потенциал трансформации представлений. По меньшей мере, по материалам групповых дискуссий заметно: у некоторых россиян начинает возникать смутное ощущение того, что их собственная институциональная некомпетентность и пассивная жизненная позиция представляют проблему и ограничивают их же свободу.

Е. Вовк