Цель проекта, в рамках которого выполнена эта работа, заключается в формировании постоянной выборки (панели), репрезентирующей как сегодняшних сторонников СПС и "Яблока", так и весь потенциальный правый и правоцентристский электорат страны. Панель должна обеспечить либерально-демократическим силам "обратную связь" с той частью российского общества, которая хотя бы в некоторой мере разделяет базовые ценности правых: опросы участников постоянной выборки позволят анализировать умонастроения этой части граждан, выяснять, как они воспринимают те или иные актуальные – как, впрочем, и "вечные" – проблемы российской жизни, как реагируют на социальные и политические события, на действия властей и иных субъектов политического процесса.

Соответственно, на данном этапе мы видели свою задачу в том, чтобы разработать инструментарий, который дает возможность выявить во-первых, избирателей, склонных поддерживать либерально-демократические силы на выборах, и, во-вторых, граждан с ценностными ориентациями и политическими установками, созвучными этим силам, – уже безотносительно к их электоральным предпочтениям.

Приступая к работе, мы были убеждены в том, что значительная часть респондентов, приверженных либеральным ценностям, чужда ценностям демократическим, а граждане с демократическими взглядами зачастую далеки от симпатий к либеральным принципам (несколько забегая вперед, отметим, что эта гипотеза в полной мере подтвердилась). Поэтому мы сочли необходимым разработать тест, состоящий из трех отдельных микротестов – на принадлежность к электорату правых, на приверженность либеральным ценностям и на приверженность демократическим ценностям, – с тем, чтобы впоследствии включать в панель респондентов, набирающих высокие "баллы" по любому из этих критериев, независимо от того, какие показатели они продемонстрируют при тестировании по остальным критериям.

Сформированная таким образом панель должна репрезентировать как либеральных демократов (Во избежание терминологических неясностей оговоримся сразу: понятие "либерал-демократ" применяется здесь и далее в буквальном, а не "жириновском" смысле.), так и "нелиберальных демократов" и "недемократических либералов", а также тех – пусть и не слишком многочисленных – граждан, которые, не будучи ни либералами, ни демократами, в своих электоральных предпочтениях, тем не менее, тяготеют к правым (Электоральные ориентации, как известно, далеко не всегда совпадают с идеологическими, в особенности же – в нашей стране, где политическое поведение граждан не отличается избыточной рациональностью. Избиратель, по своему мировоззрению близкий левым, может регулярно голосовать за правых, допустим, в силу симпатии к тому или иному политику из либерально-демократического лагеря или потому, что так рекомендует близкий родственник или друг, являющийся для него высшим авторитетом в вопросах политики.). Анализируя и сравнивая позиции этих групп респондентов по различным вопросам, их реакции на те или иные события, идеологемы и т.д., можно будет составить адекватное представление – и в оперативном режиме получать политически функциональную информацию – как о "ядре" потенциального либерально-демократического электората, так и о его "периферии". И, разумеется, об электорате "реальном" (кавычки здесь, увы, необходимы, потому что выявляются только электоральные намерения; верифицировать же последние можно было бы лишь в случае проведения выборов, на которых правые выступили бы единым фронтом).

Формирование панели требует многократного включения теста в еженедельные общероссийские опросы населения, проводимые ФОМ по репрезентативной выборке. В ходе этих опросов будет производиться отбор респондентов, отвечающих заданным критериям, и те из них, кто даст согласие на регулярные контакты с интервьюерами, будут включены в панель. "Емкость" анкеты, применяемой при проведении еженедельных опросов, естественно, ограничена, и поэтому такая процедура довольно жестко лимитирует объем теста – он не может превышать 5-7 вопросов.

Однако на первой стадии реализации проекта были разработаны 25 вопросов: микротест на электоральные предпочтения – 5 вопросов, микротесты на либеральные и демократические ориентации – по 10 вопросов каждый. Сделано это было для того, чтобы на следующих этапах, при проведении пилотных исследований, отобрать для включения в окончательную редакцию теста те вопросы, которые окажутся наиболее релевантными, во-первых, с точки зрения адекватности их восприятия респондентами, а во-вторых – с точки зрения дифференцирующего потенциала (последний предполагалось определить посредством факторного анализа).

В рамках "электорального" микротеста в качестве основного, базового рассматривался вопрос о том, за какую из трех политических сил – партию власти, левую оппозицию или правую оппозицию – проголосовал бы респондент ("Представим себе, что в ближайшее время состоятся выборы в Государственную Думу с участием всего трех избирательных объединений:

За какое из этих избирательных объединений Вы скорее всего проголосуете?"). Все прочие вопросы фактически задавались в качестве "страховочных" – на случай, если респонденты испытают затруднения при ответе базовый вопрос и возникнет необходимость искать какой-то иной инструмент для тестирования электоральных предпочтений граждан.

Что же касается микротестов, ориентированных на выявление ценностных ориентаций и политических установок, то все включенные в них вопросы были составлены в едином методологическом ключе: респондентам предъявлялись пары альтернативных высказываний, одно их которых отражало либеральный (либо демократический) взгляд на ту или иную проблему, а другое – заведомо нелиберальный (недемократический), и предлагалось указать, к какому "полюсу" и в какой мере он склоняется.

В ходе первого пилотного исследования, проведенного в декабре, были проинтервьюированы 10 москвичей (5 мужчин и 5 женщин, средний возраст – 48 лет). Респондентам предлагалось не только ответить на вопросы, включенные в тест (см. Приложение), но и – применительно к каждому из вопросов микротестов на отношение к либеральным и демократическим ценностям – аргументировать свой выбор, а также объяснить, как они понимают предъявленные им альтернативные суждения. Все интервью были записаны на аудиопленку, и их расшифровки проанализированы как авторами теста, так и (независимо от них) специалистом в области методики проведения социологических исследований, не ознакомленным на данном этапе с целями и задачами работы и рассматривавшим проведенный пилотаж как сугубо методический эксперимент (такая "несогласованность" дает возможность взглянуть на инструментарий исследования "со стороны", что в известной мере страхует от исследовательского самообмана).

Анализ полученных результатов вынудил нас отказаться от использования шкал, при посредстве которых опрашиваемые, согласно первоначальному замыслу, должны были фиксировать степень своей солидарности с каким-либо из двух предложенных им альтернативных суждений. Выяснилось, что респонденты, как правило, не способны "в один прием" ответить на вопрос, сформулированный в соответствии с такой моделью: отдав предпочтение одному из альтернативных суждений, они весьма нерешительно – и почти всегда только под определенным давлением интервьюера – говорят о том, в какой мере уверены в сделанном выборе. Поэтому применение данной схемы не обеспечивает достоверности данных, фиксирующих, вроде бы, степень согласия опрошенных с избранными суждениями – слишком велика тут роль случайных факторов, и, кроме того, слишком многое зависит от интервьюера, кодирующего, а фактически – зачастую более или менее вольно интерпретирующего высказывание респондента (В принципе, эту проблему можно было бы попытаться решить, "разбивая" каждый из подобных вопросов на два: сначала выяснять, какое суждение поддерживает респондент, а затем при помощи дополнительного вопроса – устанавливать, в какой мере он убежден в правильности сделанного выбора. Однако в этом случае пришлось бы вдвое сократить число содержательных вопросов.).

В то же время приведенный выше "базовый" вопрос об электоральных предпочтениях не вызвал у респондентов ни малейших затруднений: они вполне адекватно понимали его и, как правило, отвечали весьма уверенно. Поэтому мы сочли проблему "электорального" микротеста решенной уже на этой стадии – он состоит из одного вопроса, распределение ответов на который позволяет выделить группу респондентов, склонных поддерживать правые силы.

Единственное, что могло бы вызвать здесь определенные сомнения, – так это целесообразность упоминания В. Путина в формулировке вопроса (в гипотетической ситуации выбора одной из трех политических сил наряду с левой и правой оппозицией фигурирует партия власти, "поддерживающая президента В. Путина"). Не "сокращаем" ли мы искусственно правый электорат, подчеркивая связь "партии власти" с популярным главой государства? Убеждены, что именно так и должно действовать: электоратом правых можно считать только тех, кто готов поддерживать СПС, "Яблоко" и близкие к ним силы в ситуации, когда они выступают в роли оппозиции, когда они дистанцированы от действующей власти, и именно такой подход акцентируется конструкцией вопроса. При этом, подчеркнем, акцентируется не слишком "жестко" – о прямой конфронтации правых с президентом речь не идет: ведь "партия власти" в предложенной редакции – "поддерживающая В. Путина", а не "поддерживаемая" им.

Ограничив "электоральный" микротест одним вопросом, мы получили возможность включить в микротесты на либеральные и демократические ориентации по три вопроса. Однако на рассматриваемой стадии работы было решено оставить в каждом из них по шесть – с тем, чтобы окончательный отбор провести после апробации промежуточного варианта теста в ходе второго пилотного исследования.

Некоторые из вопросов, заданных в ходе первого тестирования, были забракованы потому, что они оказались чересчур сложными для респондентов или интерпретировались последними так, что распределение ответов фактически не позволяло судить об отношении опрошенных к либеральным (или демократическим) ценностям. Например, вопрос о том, несут ли граждане, избирающие президента и парламент, ответственность за политику государства, оказался совершенно недоступным пониманию респондентов (тут, кажется, роковую роль сыграло само понятие "ответственность" – точнее, специфика его бытования в российской политической культуре). А вопрос о том, что может ожидать Россию "на пути демократии" (Первое суждение: "На пути демократии Россия никогда не добьется процветания и стабильности". Второе суждение: "Только на пути демократии Россия добьется процветания и стабильности". ), провоцировал большинство опрошенных на рассуждения по поводу того, движется ли, собственно говоря, сегодня Россия означенным маршрутом, – рассуждения, существенно искажавшие в восприятии респондентов смысл исходной дилеммы, что сделало невозможной однозначную интерпретацию полученных ответов.

Впрочем, и те вопросы, которые были оставлены в следующем варианте теста, подверглись более или менее существенной корректировке. Необходимость в ней частично была предопределена уже тем, что нам пришлось отказаться от использования шкал. Дело в том, что некоторые альтернативные высказывания, включенные в первую редакцию, были сформулированы нарочито резко, категорично – с тем расчетом, чтобы респонденту, далекому от правого или левого радикализма, было трудно полностью солидаризироваться с каким-либо из них. Предполагалось, что это будет стимулировать рефлексию, побуждать респондента взвешивать и сопоставлять предъявленные суждения, дабы найти наиболее адекватное его представлениям "место" на шкале. Теперь соответствующие формулировки были несколько смягчены – ведь в отсутствие шкал несогласие респондента с обоими высказываниями привело бы, скорее всего, к отказу от ответа.

Кроме того, мы постарались максимально учесть затруднения, испытанные опрошенными в ходе первого тестирования, сделать формулировки вопросов более компактными и "однозначными", очистить альтернативные высказывания от семантически значимых конструкций, которые могли бы стимулировать некорректную интерпретацию вопросов. В процессе многочасовых обсуждений и проверки различных формулировок вопросов на "подопытных" сотрудниках ФОМ была подготовлена новая версия теста, которая подверглась апробации в ходе второго пилотного исследования.

Тест, состоявший на этом этапе из 13 вопросов (микротесты на либеральные и демократические ориентации и вопрос об электоральных предпочтениях), был включен в стандартную анкету еженедельного опроса. Опрошено – по репрезентативной выборке – 300 москвичей, причем 20 интервью были проведены по той же схеме, которая была применена при первом пилотаже: респондентам задавались дополнительные вопросы, а интервью записывались на аудиопленку.

Были получены следующие результаты.

Анализ расшифровок интервью показал, что все вопросы, включенные в данную версию теста, воспринимаются респондентами достаточно адекватно и любой из них, с этой точки зрения, пригоден для использования в окончательной редакции. Поэтому в отборе вопросов для нее мы могли руководствоваться, по существу, одним критерием – их дифференцирующим потенциалом.

В итоге мы остановились на вопросах № 2, 3 и 5 (микротест на либеральные ориентации) и № 7, 10 и 11 (микротест на демократические ориентации).

Причин, по которым предпочтение было отдано именно этим вопросам, несколько. Прежде всего, доли респондентов, давших "либеральные" и "демократические" ответы на эти вопросы, оказались весьма близки: в рамках "либерального" микротеста – от 33% до 42%, в рамках "демократического" – от 33% до 40% (Здесь необходимо сделать одно уточнение, касающееся вопроса № 10: "голоса" респондентов, считающих, что М. Горбачев принес нашему народу "в равной мере и пользу, и вред", мы считаем необходимым "приплюсовывать" к "голосам" тех, кто полагает, что президент СССР принес ему больше пользы. Это предполагалось изначально, и дело тут не только в "статистических" соображениях, в очевидности и общеизвестности того факта, что доля граждан, оценивающих историческую роль М. Горбачева как сугубо позитивную, в нашей стране весьма невелика. Более существенно другое: мы полагаем, что человек, рассматривающий эту роль как "в равном мере" позитивную и негативную, считающий, что заслуги и прегрешения М.Горбачева перед страной по большому счету уравновешивают друг друга, занимает по данному вопросу позицию, дающую основания считать его потенциальным сторонником правых, либерально-демократических сил.). Это существенно, поскольку в случае, если бы, скажем, в рамках "либерального" микротеста на один вопрос было дано 10% "либеральных" ответов, на другой – 30%, а на третий – 60%, роль этих вопросов в отборе потенциальных участников панели оказалась бы принципиально различной и, в конечном итоге, получилось бы так, что признание или непризнание респондента "либералом" в непропорционально высокой степени зависело бы от его ответа на один вопрос. Ясно, что это снизило бы достоверность результатов тестирования. А попытки решить проблему путем "взвешивания" (процедуры, предполагающей наделение каждого вопроса определенным "удельным весом") при столь ограниченном числе вопросов в каждом из "микротестов" были бы чреваты серьезными ошибками. Но, разумеется, выбирая вопросы, мы руководствовались не только этим.

Обратимся к "либеральному" микротесту. Здесь в нашем распоряжении, наряду с отобранными, были вопросы № 1, 4 и 12. Было бы весьма заманчиво включить в тест и вопрос 4, предусматривающий выбор между патерналистской позицией и принципом "опоры на собственные силы", и вопрос 12, рассчитанный на дифференциацию респондентов по оси "коллективизм-индивидуализм". Однако мы учли, что в ходе первого тестирования эти вопросы вызвали у опрошенных определенные затруднения, показались чересчур сложными, абстрактными. Изменения в формулировках оказались удачными, и при втором тестировании эти вопросы были восприняты адекватно. Но апробация была проведена в Москве, где когнитивный потенциал респондентов – выше среднероссийского. Поэтому нельзя с полной уверенностью утверждать, что в общероссийском опросе данные вопросы (даже в обновленной редакции) оказались бы вполне доступны пониманию подавляющего большинства респондентов. Кроме того, "подозрительно" велика доля опрошенных, давших на них "либеральные" ответы, а это может означать, что здесь, как нередко бывает, проявились и во многом предопределили результат не столько действительные убеждения респондентов, сколько так называемые "фасадные" ценности или определенные стереотипы, не слишком жестко связанные с реальными идейно-политическими установками данных респондентов. Сказанное не означает, что эти вопросы в принципе "непригодны к употреблению", но в ситуации, когда следовало делать выбор, мы решили отказаться от них.

С вопросом № 1 ситуация иная: респондентам он оказался понятным, а распределение ответов – "правдоподобным" и "функциональным", т.е. близким к тому, которое было получено по вопросам № 2, 3 и 5. Но здесь мы приняли во внимание крайнюю политическую актуальность проблемы собственности на землю: вопрос широко обсуждается в СМИ, и в любой момент могут быть предприняты решительные шаги по изменению статус-кво. Поэтому возможны достаточно резкие ситуационные колебания в восприятии данного сюжета гражданами. Поскольку вопросы, включенные в тест, будут задаваться гражданам многократно, может получиться так, что уже в процессе формирования панели дифференцирующий потенциал данного вопроса претерпит изменения. Ясно, что в сугубо методическом плане это было бы нежелательно.

В целом же отобранная триада – отношение к механизму ценообразования (рыночный или директивно-государственный), к дифференциации доходов (эгалитаристская или антиэгалитаристская позиция), к праву гражданина по собственному усмотрению решать, следует ли ему работать, – как представляется, позволяет с достаточной степенью достоверности судить о наличии либо отсутствии у респондента либеральных ориентаций. Отметим, что формулировки вопросов, помимо собственно содержательных дилемм, содержат и определенные семантические маркеры, значимые для либерального (как и для "антилиберального") мироощущения и способные поэтому стимулировать адекватный этому мироощущению выбор. Присмотримся, например, к альтернативным суждениям:

• "Работать или не работать – дело свободного выбора каждого человека".
• "Все трудоспособные граждане страны обязаны работать".

Представляется, что респондент с либеральными ориентациями, еще не успев задуматься над содержанием предложенной альтернативы, ощутит нечто близкое, созвучное его строю мыслей и представлений о жизни в словах "свободный выбор человека", тогда как словосочетание "граждане обязаны" чуть-чуть покоробит его, будет воспринято с некоторой настороженностью. В то же время на респондента с традиционалистским, этатистским – словом, с нелиберальным – мироощущением эти словосочетания произведут противоположное впечатление.

Аналогичным образом естественно предположить, что, еще не вдумавшись в содержание вопроса: "будет лучше или хуже, если государство станет устанавливать цены на продовольственные товары", – еще не попытавшись представить себе последствия подобной реформы механизма ценообразования, респондент с либеральным мироощущением и созвучным ему отношением к государственной машине уловит в словах "хуже, если государство" что-то "свое", а в словах "лучше, если государство" – что-то "чужое".

Обратимся теперь к "демократическому" микротесту. Здесь мы предпочли вопросы № 7, 10 и 11 вопросам № 6, 8 и 9. Вопрос 8 оказался очевидно непригодным: "демократический" ответ дали 83% респондентов – в 9 раз больше, чем "недемократический". Ясно, что при подобном распределении ответов использовать данный вопрос для тестирования решительно невозможно. Распределение ответов на вопрос 9 также оказалось не очень "функциональным", и к тому же к теме целесообразности и допустимости запрета политических теле- и радиопередач в полной мере применимо сказанное выше по поводу проблемы собственности на землю: пребывание этого сюжета в фокусе внимания СМИ и его политическая актуальность дают основания опасаться, что дифференцирующий потенциал данного вопроса может изменяться в процессе формирования панели.

Что касается вопроса 6, то решение отказаться от него было принято после значительных колебаний. Разумеется, что между позицией респондента по вопросу об исторической роли И. Сталина и степенью его приверженности демократическим ценностям существует достаточно значимая корреляционная зависимость. Распределение ответов здесь вполне "функционально" в описанном выше смысле: 34% опрошенных заявили о том, что "отец народов" принес стране больше вреда, чем пользы. Тем не менее, в содержательном отношении данный вопрос весьма близок к вопросу 7; не будет большим преувеличением утверждать, что они ориентированы на дифференциацию респондентов по одной и той же оси. Включать в тест два столь близких вопроса при существующих объективных ограничениях на общее число вопросов – непозволительная роскошь. Но вопрос 7 выигрышнее, поскольку суждения респондентов относительно допустимости концентрации власти в России в одних руках дифференцируют их по оси "демократия – авторитаризм" ("тоталитаризм") четче, нежели суждения об исторической роли И. Сталина, "нагруженные" самыми различными коннотациями. К тому же вопрос 7 насыщен такими семантическими маркерами ("хозяин", "сильная рука"), которые, по нашему мнению, должны быть весьма значимыми как для респондентов с демократическими ориентациями, так и для тех, кому такие ориентации чужды.

Могут, безусловно, возникнуть определенные сомнения по поводу правомерности и целесообразности включения в тест вопроса 11 – о том, должны ли российские власти "решать важнейшие государственные вопросы совместно с православной церковью". Мы, однако, полагаем, что приверженность принципу светской государственности является чрезвычайно важным элементом демократического мировоззрения. И, что особенно существенно в контексте работы над тестом, данный критерий представляется нам вполне релевантным поставленной задаче – разработать инструментарий, позволяющий сформировать выборку, которая репрезентировала бы потенциальных сторонников либерально-демократических сил. Дело тут в том, что за суждениями респондентов, не склонных разграничивать кесарево и Богово, просматривается представление о государстве, его предназначении и функциях, не вписывающееся в либерально-демократическую парадигму: ведь государство, "решающее вопросы совместно" с церковью, не может быть ни демократическим, ни правовым.

Итак, отношение респондента к перспективе концентрации власти в одной "сильной руке", к принципу светской государственности, а также ретроспективная оценка роли М. Горбачева – таковы критерии, по которым мы считаем возможным судить о наличии или отсутствии у него демократических ориентаций.

Сформировав, таким образом, окончательный вариант теста и удостоверившись в том, что избранные вопросы эффективно дифференцируют выборку, мы вернулись к результатам московского опроса и проанализировали их с учетом принятых критериев. При этом "либералами" мы решили считать всех респондентов, давших в рамках "либерального" микротеста больше "либеральных" ответов, чем "нелиберальных". Данная группа состоит из трех подгрупп (названия, разумеется, сугубо условные):

• "твердые либералы" – респонденты, давшие три "либеральных" ответа;
• "умеренные либералы" – респонденты, давшие два "либеральных" ответа и затруднившиеся ответить на один вопрос;
• "сомневающиеся либералы" – респонденты, давшие два "либеральных" ответа и один "нелиберальный", а также давшие один "либеральный" ответ и затруднившиеся ответить на два оставшихся вопроса.

Сказанное, конечно, относится и к "демократам".

В результате 37% респондентов оказались "либералами", 31% – "демократами".

Приведенные данные возвращают нас к проблеме, поставленной еще на стадии обсуждения проекта теста: какую примерно долю населения должна репрезентировать создаваемая панель? Как мы уже отмечали, при наличии адекватного инструментария для измерения степени "либеральности" и "демократичности" респондентов сама грань, отделяющая "своих", подлежащих включению в постоянную выборку, от "чужих", может быть проведена в известной мере произвольно. Сейчас перед нами два пути: мы можем считать "своими" всех "либералов" и "демократов", но можем поступить и иначе – отсечь "сомневающихся" и оставить в числе кандидатов на включение в панель только "твердых" и "умеренных" (Возможен, конечно, и третий вариант – ничто, в принципе, не мешает нам ограничиться только "твердыми" либералами и демократами. Но мы настолько уверены в абсурдности этого варианта, что не считаем нужным его обсуждать.).

Избрав второй путь, мы, в конечном итоге, получим панель, репрезентирующую весьма незначительную часть населения – если в Москве "твердыми" и "умеренными" либералами оказались 17% опрошенных (демократами, соответственно, – 14%), то в общероссийской выборке их, несомненно, будет намного меньше. Формирование такой панели займет продолжительное время и потребует значительных расходов, поскольку для отбора необходимого числа респондентов придется включать тест в еженедельные опросы ФОМ гораздо дольше, чем в случае, если будет решено рассматривать "сомневающихся" как "своих". Но эта панель будет значительно более "либеральной" и "демократической" – она будет репрезентировать ту часть населения, которой соответствующие ориентации присущи в большей мере, чем в ситуации, когда она включала бы и "сомневающихся".

Если мы примем решение считать последних "своими", то создание панели займет меньше времени и потребует меньших расходов. Панель же будет репрезентировать более значительную часть населения, поскольку в нее войдут и респонденты, демонстрирующие лишь чуть большую меру "либеральности" и "демократичности", нежели "средний россиянин".

Оба варианта имеют, несомненно, свои достоинства и недостатки. Нам представляется более целесообразным включать "сомневающихся" в панель – не только и даже не столько ради экономии времени и средств, сколько потому, что, по нашему мнению, панель должна быть сконструирована таким образом, чтобы с ее помощью можно было "дотянуться" до самой отдаленной "периферии" потенциального электората либерально-демократических сил. Иначе говоря, она должна репрезентировать всех, кто в этом смысле не совсем "безнадежен", чьи представления о жизни хоть в какой-то мере созвучны либеральным и демократическим принципам. Тем более что, как мы вскоре увидим, конструкция теста позволяет уже среди "своих", отобранных для включения в панель респондентов выделять "особенно своих", а значит – и получать информацию о взглядах и настроениях граждан, которым либеральные и демократические ориентации присущи в наибольшей мере.

Панель, как уже говорилось, должна репрезентировать также всех граждан, готовых голосовать за правую оппозицию, – безотносительно к их ценностным ориентациям и политическим установкам. В ходе московского опроса таковых, как мы уже знаем, оказалось 18%; большая их часть – 14% – обнаружила приверженность либеральным или демократическим принципам (7% – либералы и демократы, 3% – либералы, но не демократы, 4% – демократы, но не либералы), и эта группа респондентов "автоматически" вошла в число кандидатов на включение в панель. Еще 4% опрошенных заявили о намерении голосовать за правую оппозицию, но при этом "не прошли" ни "либеральный", ни "демократический" микротест. Эта группа, которую мы далее позволим себе для краткости именовать несколько легкомысленным, но достаточно адекватным клише "чужие среди своих", также должна быть представлена в панели.

В целом же в число кандидатов на включение в панель вошли следующие категории респондентов:

Как и предполагалось, в выборке оказалось много респондентов, прошедших лишь один из двух микротестов, – недемократических либералов и нелиберальных демократов.

На стадии обсуждения проекта теста мы, напомним, утверждали, что было бы оптимальным, если бы панель репрезентировала примерно 35% населения, в наибольшей степени отвечающих заданным критериям. С этой точки зрения полученные результаты выглядели вполне удовлетворительно: если в Москве выборка, выделенная по избранным основаниям, составила 54% от общего числа опрошенных, то, исходя из нашего опыта, следовало ожидать, что по стране в целом (менее "либеральной" и "демократичной", чем столица) она должна ощутимо сократиться и "вписаться" в интервал от 30% до 40%.

Обратимся теперь к результатам московского опроса, чтобы получить самое предварительное впечатление о характеристиках выборки и составляющих ее подвыборок. Но будем при этом помнить, что пока мы имеем дело с очень ограниченным числом респондентов (опрошено всего 300 человек, и, например, в подвыборку "либеральные демократы" входят лишь около 50 респондентов); следовательно никакие заключения по поводу "качественного" состава выборки, сделанные на основании этих данных, не могут рассматриваться как достаточно достоверные, доказанные. Что же касается "чужих среди своих", то о них вообще пока говорить рано – эта группа слишком мала даже для предварительных обобщений, и мы оставим ее без внимания.

Посмотрим, прежде всего, на социально-демографические характеристики выборки.

Правые – так мы будем называть всю нашу выборку – значительно моложе, образованнее и состоятельнее, чем москвичи в целом, среди них гораздо больше мужчин. Иначе говоря, они, как и следовало ожидать, располагают большими социальными ресурсами (принадлежность к "сильному полу" в условиях характерной для России гендерной асимметрии дает индивиду определенные социальные преимущества и может в этом плане рассматриваться в одном ряду с молодостью, хорошим образованием и высоким доходом).

Но особый интерес представляет, несомненно, сравнение подвыборок. Среди недемократических либералов чрезвычайно много молодежи и мало пожилых людей, среди нелиберальных демократов пожилых почти в 2,5 раза больше, а молодых – почти вдвое меньше; по возрастному составу последняя группа резко отличается от прочих правых и весьма близка к общемосковской выборке. Либеральные демократы по этому параметру занимают промежуточное положение.

Среди недемократических либералов ощутимо преобладают мужчины, а среди нелиберальных демократов доминируют женщины. Что касается уровня доходов, то здесь тоже наблюдается чрезвычайно резкий контраст: если либералы (как либеральные демократы, так и недемократические либералы) значительно состоятельнее, чем москвичи в целом, то нелиберальные демократы – намного беднее, чем они. Причем тут приведенные данные, по-видимому, еще не в полной мере отражают действительное положение дел: нетрудно заметить, что либералы гораздо чаще уклоняются от ответа на вопрос о доходах, чем нелиберальные демократы, а подобная "стеснительность", как правило, присуща не самым бедным респондентам.

Таким образом, нелиберальные демократы представляют собой, по всем этим параметрам, низкоресурсную группу, причем по двум из них (доходам и полу) – не только в сравнении с другими правыми, но и в сравнении с москвичами в целом. А недемократические либералы, напротив, представляют собой группу чрезвычайно высокоресурсную.

Что касается последнего параметра – образовательного уровня, – то здесь эти группы находятся практически в равном положении, причем в обеих доля высокообразованных – значительно выше, чем среди москвичей в целом. Но обе эти группы по данному критерию значительно уступают либеральным демократам.

Не будем пока пытаться анализировать эти характеристики подвыборок – посмотрим, в какой мере они будут воспроизведены в результатах общероссийского опроса. Воздержимся пока и от представления данных о том, как различные группы респондентов отвечали на каждый из включенных в тест вопросов, – они весьма любопытны, но корректнее будет рассмотреть этот сюжет на более внушительном массиве данных.

Сейчас же представляется целесообразным обратиться к тому, как респонденты ответили на те вопросы, которые вошли во вторую версию теста и, соответственно, были заданы москвичам, но в окончательную редакцию включены не были и, следовательно, в общероссийский опрос уже не попадут.

Все эти вопросы, безусловно, "работают": правые в целом чаще дают на них "либеральные" и "демократические" ответы, чем москвичи в целом. Но интересно тут другое.

По первому вопросу – о продаже земли (а точнее сказать – о реальном праве собственности на землю) – либеральные демократы занимают значительно более "рыночную" позицию, чем представители обеих других подвыборок. Распределение ответов на второй и третий вопросы позволяет полагать, что принцип опоры на собственные силы им гораздо ближе, а патерналистские установки и авторитарно-коллективистские комплексы – свойственны в значительно меньшей мере, нежели другим правым.

Как явствует из приведенных ниже данных, политический плюрализм и свобода слова также дороги либеральным демократам в гораздо большей степени, нежели недемократическим либералам и нелиберальным демократам.

Здесь, отметим, несколько шокирующее впечатление производит то, что нелиберальные демократы (напомним – противники "сильной руки", сторонники светского государства, в той или иной мере позитивно относящиеся к М. Горбачеву) выражают готовность санкционировать гонения на электронные СМИ не только чаще, чем прочие правые, но даже чаще, нежели москвичи в целом. Должно быть, дело тут в том, что они, будучи, по преимуществу, представителями низкоресурсных групп, очень жаждут упоминаемого в вопросе "порядка" и всяческих ассоциируемых с ним благ.

Но особенно интересно и показательно отношение респондентов к исторической роли И. Сталина.

Вопрос: Как Вы считаете, в целом И. Сталин принес нашей стране больше пользы или вреда?

И недемократические либералы, и нелиберальные демократы лишь немногим негативнее, чем москвичи в целом, относятся к "вождю и учителю". Либеральные демократы занимают совершенно иную позицию: "сталинистов" среди них почти втрое меньше, чем среди прочих правых, а респондентов, оценивающих роль И. Сталина как сугубо отрицательную, – практически вдвое больше.

Все эти данные весьма красноречиво говорят о том, что либеральные демократы являются либералами в гораздо большей мере, чем недемократические либералы, и демократами – в гораздо большей мере, чем нелиберальные демократы. Иначе говоря, ядро потенциального электората правых сил образуют именно либеральные демократы. А две группы, образующие его периферию, столь принципиально различаются между собой по социально-демографическим параметрам, что уже поэтому их следует рассматривать дифференцированно: очевидно, что их восприятие социальной реальности во многих отношениях должно быть различным. Но те данные, которые можно извлечь из московского опроса, не позволяют составить сколько-нибудь четкое – пусть и сугубо предварительное – представление о специфике взглядов недемократических либералов и нелиберальных демократов.

Окончательный вариант теста был включен в еженедельный опрос, проведенный 3-4 февраля 2001 г. по репрезентативной выборке (1500 респондентов) в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и республик всех экономико-географических зон России. Полученные данные позволяют судить как о дифференцирующем потенциале теста, так и о количественных и качественных характеристиках формируемой с его помощью выборки с гораздо большими основаниями, чем результаты пилотного исследования.

Представляя эти данные, начнем с распределения ответов на все вошедшие в тест вопросы.

Как и предполагалось, доли респондентов, давших "либеральные" и "демократические" ответы, несколько снизились в сравнении с московским опросом: в рамках "либерального" микротеста они размещаются в интервале от 21% до 31%, в рамках "демократического" – от 21% до 32%.

Значительно меньше стало и опрошенных, занявших последовательно либеральную либо демократическую позицию: 2/3 "демократов" и почти такая же доля "либералов" относятся к категории "сомневающихся" – т.е., напомним, давших два "либеральных" (или "демократических") ответа при одном "нелиберальном" (или "недемократическом") либо даже один "либеральный" ("демократический") ответ – в случае, если на остальные два вопроса соответствующего микротеста они ответить затруднились.

Доля опрошенных, готовых голосовать за правую оппозицию, составила 9%, причем двое из трех респондентов, составляющих эту группу, оказались в числе "прошедших" хотя бы один из микротестов, а каждый третий (3% от общего числа опрошенных) – не обнаружил признаков "либеральности" и "демократичности" и, соответственно, был причислен к категории "чужие среди своих".

В итоге сложилась такая конфигурация выборки:

Рассмотрим основные социально-демографические характеристики этой выборки и составляющих ее подвыборок.

Правые в целом значительно моложе, образованнее и состоятельнее, чем остальные россияне, среди них значительно больше мужчин. И по всем этим параметрам либеральные демократы заметно "опережают" и недемократических либералов, и нелиберальных демократов. Именно либеральные демократы оказываются во всех отношениях наиболее высокоресурсной группой среди правых, а контраст между этой группой и прочими нашими согражданами выглядит просто разительным.

По возрастному и гендерному критериям, а также по уровню доходов недемократические либералы занимают промежуточное положение между либеральными и нелиберальными демократами. Причем последние по всем этим параметрам практически не отличаются от "средних россиян", будучи самой низкоресурсной группой среди правых. И только по уровню образования нелиберальные демократы существенно превосходят прочих наших соотечественников и немного опережают недемократических либералов, уступая, однако, либеральным демократам.

Продемонстрированные выше социально-демографические различия должны так или иначе отражаться на социальном самоощущении респондентов, входящих в выделенные группы. Данные ФОМ позволяют проверить это – дело в том, что наш еженедельный опрос неизменно включает два вопроса, ориентированные на выявление уровня оптимизма и социальной адаптированности российских граждан.

В целом правые, конечно же, значительно чаще полагают, что им удалось вписаться в "сегодняшнюю жизнь" (и, соответственно, реже считают себя аутсайдерами), и оптимистичнее смотрят в будущее, нежели прочие россияне.

При этом распределение ответов на первый вопрос в трех группах правых почти одинаково – хотя, отметим, либеральные демократы все же чуть крепче "стоят на ногах", чем остальные. А вот когда речь заходит о перспективах, ситуация кардинально меняется: нелиберальные демократы, которые, как следует из распределения ответов на первый вопрос, склонны считать себя аутсайдерами ничуть не чаще, чем прочие правые, оценивают собственные шансы на повышение материального благосостояния значительно пессимистичнее, чем недемократические либералы и, тем более, либеральные демократы.

Это представляется вполне естественным и закономерным: ведь нелиберальные демократы уступают прочим правым в социальных ресурсах (Относительно высокий образовательный уровень сам по себе, безотносительно к прочим социально-демографическим характеристикам респондента, не дает в нашем обществе, как известно, серьезных оснований с уверенностью смотреть в будущее). Можно сказать и иначе: респонденты, не чуждые демократических ценностей, чаще демонстрируют, кроме того, и либеральные ориентации (что, прежде всего, означает – "голосуют" за рыночную экономику) тогда, когда они принадлежат к высокоресурсным группам, и реже – тогда, когда они принадлежат к группам низкоресурсным. В первом случае они, соответственно, оказываются либеральными демократами, во втором – нелиберальными демократами.

Посмотрим теперь, как представители групп, составляющих нашу выборку, отвечают на отдельные вопросы теста. Начнем с "либерального" микротеста. Причем мы не будем приводить здесь ответы нелиберальных демократов: это лишено смысла, поскольку данная подвыборка объединяет тех респондентов, которые "либеральный" микротест "не прошли"; разумеется, очень немногие из них дали "либеральные" ответы и на его отдельные вопросы, но сравнивать их позиции с позициями других групп по этому критерию некорректно.

А вот позиции либеральных демократов и недемократических либералов сравнивать вполне корректно: и те, и другие "прошли" тест на либеральные ориентации и есть смысл взглянуть на то, как они ответили на соответствующие вопросы.

Как видим, в двух случаях – когда речь шла о свободных ценах и свободном труде – либеральные демократы заняли значительно более последовательную либеральную позицию, нежели недемократические либералы. Это подтверждает высказанную выше гипотезу о том, что первые – более либеральны, чем вторые.

Но распределение ответов на третий вопрос этой гипотезе, вроде бы, противоречит: либеральные демократы чаще, чем недемократические либералы, высказываются за минимизацию неравенства в доходах и чаще затрудняются ответить на этот вопрос. В чем тут дело? Представляется, здесь дают о себе знать именно демократические ориентации, которые присущи либеральным демократам и не свойственны недемократическим либералам. В самом деле, такие ценности как равенство возможностей и солидарность имманентны демократическому мировоззрению, и человеку с таким мировоззрением труднее высказаться в пользу неравенства доходов – даже если он признает экономическую целесообразность подобного неравенства, – чем либералу, не "отягощенному" демократическими ценностями. Иначе говоря, в этом случае либеральные демократы заняли менее либеральную позицию в силу того, что либеральные и демократические императивы "диктовали" им разные ответы.

Вопрос о неравенстве доходов актуализирует имманентное современной либеральной демократии противоречие между логикой экономической эффективности, с одной стороны, и логикой солидарности и социальной интеграции – с другой. И, соответственно, – противоречие между двумя версиями социальной справедливости, конфликт между которыми, как известно, вот уже столетие определяет дифференциацию основных политических сил и динамику политической жизни западного общества.

Обратимся теперь к "демократическому" микротесту.

Здесь, как видим, уже во всех трех случаях либеральные демократы оказываются ощутимо "демократичнее" нелиберальных.

Тезис о том, что либеральные демократы по части "либеральности" превосходят недемократических либералов, а по части "демократичности" – нелиберальных демократов, и являются, в этом смысле, истинным ядром потенциального электората правых, либерально-демократических сил, можно проиллюстрировать и иначе.

Как явствует из приведенных данных, доля более или менее последовательных либералов и демократов среди либеральных демократов заметно выше, чем, соответственно, среди недемократических либералов и нелиберальных демократов – в обеих периферийных группах преобладают "сомневающиеся".

И, наконец, следует обратиться к вопросу об электоральных предпочтениях респондентов, вошедших в нашу выборку.

Контраст между либеральными демократами и прочими правыми здесь выглядит чрезвычайно резким. Каждый третий из либеральных демократов готов отдать голоса правым силам – здесь предпочтение СПС, "Яблоку" и их возможным союзникам отдают почти вчетверо чаще, чем по стране в целом. Среди либеральных демократов партия власти лишь ненамного популярнее, чем правая оппозиция, а левые практически не пользуются поддержкой.

Периферийные же группы потенциального электората правых изъявляют готовность реально голосовать за них лишь немногим чаще, чем россияне в целом. При этом они выражают намерение отдать свои голоса левой оппозиции даже несколько чаще, чем правой, – хотя и делают это существенно реже, чем россияне в целом. Стоит обратить внимание на то, что нелиберальные демократы несколько больше симпатизируют правой оппозиции, и меньше – "партии власти", чем недемократические либералы. Вероятно, это не случайно: действия нынешней власти в большей мере вызывают беспокойство у тех, кому дороги демократические принципы, но безразличны рыночные устои российской экономики, нежели у тех, кому, напротив, безразличны или чужды первые, но дороги вторые.

В целом же приведенные данные недвусмысленно свидетельствуют о том, что определенное созвучие ценностных ориентаций респондентов, обнаруживающих приверженность либеральным либо демократическим принципам, программным установкам правых сил оказывает сегодня весьма ограниченное влияние на их электоральные предпочтения. Собственно, смысл создания панели, в конечном итоге, и состоит в том, чтобы изменить эту ситуацию...

Подводя итоги, можно констатировать, что разработанный тест в целом адекватен поставленной задаче. Применяя его, можно сформировать панель, которая будет репрезентировать потенциальных сторонников правых – относительно широкий слой "полных" и "частичных" единомышленников либерально-демократических сил, в большинстве своем, впрочем, и не подозревающих сегодня о том, что их ценностные ориентации и политические установки в той или иной мере совпадают с воззрениями этих сил.

Эта панель будет "двухъярусной": в ней будет представлено как либерально-демократическое "ядро" потенциального электората правых, так и его "периферия", состоящая из двух качественно различных групп – недемократических либералов и нелиберальных демократов. Кроме того, она будет репрезентировать "реальный" электорат правых (граждан, изъявляющих намерение голосовать за них), состоящий как из их "полных" и "частичных" единомышленников, так и из граждан, весьма далеких от правых сил по своим убеждениям, но по тем или иным причинам симпатизирующих им.

Такая конфигурация позволит проводить опросы, варьируя выборку, – в зависимости от того, какие задачи будут ставиться в том или ином случае. Помимо опросов, проводимых с использованием всей панели или ее части, в которой все перечисленные группы будут представлены пропорционально, можно будет опрашивать, скажем, только "реальный" электорат правых или только "ядро" его потенциального электората, или две названные группы. Нетрудно представить ситуации, в которых именно такой, дифференцированный подход окажется наиболее продуктивным.

Правда, результаты подобных "специализированных" опросов окажутся достаточно надежными, достоверными лишь в том случае, если каждая подвыборка будет достаточно велика по объему. Учитывая, что, согласно полученным данным, "ядро" потенциального электората правых (включающее их "полных" единомышленников) должно составлять примерно 1/5 всей панели, а "реальный" электорат – примерно &188, проведение "специализированных" опросов приобретет смысл лишь при условии, что панель в целом будет включать, как минимум, 3-4 тысячи респондентов. Но, разумеется, в том случае, если панель будет значительно меньше – и, соответственно, проведение таких опросов окажется невозможным, – определенное представление о специфике позиций различных составляющих ее групп можно будет составить по результатам тех опросов, которые будут проводиться по всей выборке.

Формирование панели, конечно, потребует определенного времени. Однако это время вовсе не обязательно будет потрачено непродуктивно с точки зрения тех задач, которые призван решать данный проект. Скорее наоборот – именно в период формирования панели, т.е. в течение того времени, когда тест будет регулярно включаться в еженедельные опросы, возникнет уникальная возможность получения социологической информации, представляющей ценность для правых партий. Ведь в ходе каждого из этих опросов выясняются позиции граждан по наиболее актуальным проблемам социальной, экономической и политической жизни. И пока тест присутствует в анкете, сохраняется возможность, не проводя дополнительных полевых исследований, выяснять, как воспринимают эти проблемы правые – "кандидаты" на включение в панель, представляющие все описанные выше подвыборки. Таким образом, уже в процессе формирования панели можно будет, с одной стороны, накапливать информацию, позволяющую четче представить своеобразие идеологических и психологических характеристик потенциальных и "реальных" сторонников правых сил, а с другой – оперативно узнавать их реакцию на злободневные события.

На карточке дана шкала, левая часть которой отражает степень согласия с первым суждением, а правая ее часть - степень согласия со вторым, противоположным суждением.

С каким из этих суждений и в какой степени вы согласны, то есть где на этой шкале размещается ваша личная позиция?

1. Первое суждение: "Государство должно добиваться устранения неравенства в доходах граждан". Второе суждение: "Неравенство в доходах граждан – необходимое условие процветания страны".
2. Первое суждение: "Граждане России должны иметь право продавать и покупать землю без всяких ограничений". Второе суждение: "Свободная купля и продажа земли частным лицам в России недопустима".
3. Первое суждение: "Государство должно устанавливать цены на все товары и услуги". Второе суждение: "Государство не должно оказывать влияния на цены на товары и услуги".
4. Первое суждение: "Благополучие человека зависит, в первую очередь, от него самого". Второе суждение: "Благополучие человека, зависит, в первую очередь, от того как устроено общество и государство".
5. Первое суждение: "Пусть мои права ограничат, лишь бы государство нормально исполняло свои обязанности по отношению ко мне". Второе суждение: "Пусть государство меньше заботится обо мне, лишь бы оно не ограничивало мои права".
6. Первое суждение: "Сегодня нам необходима общая цель, которая могла бы сплотить российское общество". Второе суждение: "Сегодня нам необходимы такие условия, при которых каждый российский гражданин мог бы добиваться собственных целей, но не в ущерб другим людям".
7. Первое суждение: "Работать или не работать – дело свободного выбора каждого человека". Второе суждение "Все трудоспособные граждане страны обязаны работать".
8. Первое суждение: "Государство обязано обеспечить достойный уровень жизни каждому гражданину России". Второе суждение: "Государство обязано помогать только нетрудоспособным (детям, пенсионерам, инвалидам), остальные должны сами заботиться о себе".
9. Первое суждение: "Большинству людей лучше жить при рыночных отношениях". Второе суждение: "Большинству людей лучше жить при государственном планировании экономики".
10. Первое суждение: "Для таких людей, как я, было бы лучше, если бы все в стране осталось так, как было до 1985 года". Второе суждение: "Для таких людей, как я, было бы хуже, если бы все в стране осталось так, как было до 1985 года".
11. Первое суждение: "Ради наведения порядка в стране можно временно ограничить политические свободы". Второе суждение: "Ограничение политических свобод не может быть оправдано необходимостью наведения порядка".
12. Первое суждение: "Выбирая президента и парламент, граждане берут на себя ответственность за политику государства". Второе суждение: "Власти обычно не обращают внимания на волю народа, поэтому, выбирая президента и парламент, граждане не несут ответственности за политику государства".
13. Первое суждение: "Если говорить в целом, И. Сталин принес нашей стране больше пользы, чем вреда". Второе суждение: "Если говорить в целом, И. Сталин принес нашей стране больше вреда, чем пользы".
14. Первое суждение: "Государство должно контролировать средства массовой информации, определять, что они могут и чего не могут обнародовать". Второе суждение: "Государство не должно контролировать средства массовой информации; они должны сами решать, что обнародовать, а что нет".
15. Первое суждение: "Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы власть в России была отдана в руки одного человека". Второе суждение: "В стране должен быть хозяин – нашему народу нужна сильная рука".
16. Первое суждение: "Для успешной борьбы с преступностью надо разрешить правоохранительным органам прослушивать телефонные разговоры граждан". Второе суждение: "Ни в коем случае нельзя разрешать правоохранительным органам прослушивать телефонные разговоры граждан".
17. Первое суждение: "В вопросах военной политики и обеспечения обороноспособности страны решающий голос должен принадлежать военным". Второе суждение: "Военные не должны иметь решающего голоса в вопросах военной политики и обеспечения обороноспособности страны".
18. Первое суждение: "Если говорить в целом, М. Горбачев принес нашему народу больше пользы, чем вреда". Второе суждение: "Если говорить в целом, М. Горбачев принес нашему народу больше вреда, чем пользы".
19. Первое суждение: "На пути демократии Россия никогда не добьется процветания и стабильности". Второе суждение: "Только на пути демократии Россия добьется процветания и стабильности".
20. Первое суждение: "Мы должны поменьше ориентироваться на опыт других стран – у России своя, особая судьба". Второе суждение: "Стремление во всем идти своим, особым путем в конечном итоге ведет Россию в тупик".