|
Взрыв на Пушкинской площади заставил наших соотечественников ощутить свою беззащитность перед лицом терроризма. И в Москве, и в других городах на фокус-группах об этом говорили многие:
- 'Такое впечатление, что тебе вообще из дома лучше не выходить, и дома уже стало страшно сидеть. Начинаешь смотреть это, делается просто страшно очень. Т.е. такое впечатление, что мы вообще не защищены нигде, ничем, никогда'.
- 'Ощущение страха, что жизни человеческой цены нет, что никто не застрахован'.
- 'Страшно становится. Практически незащищенность. Правоохранительные органы совершенно бесполезны, получается'.
- 'Меня больше всего затрагивает то, что у нас формируется ощущение незащищенности в нашей стране. Сидим на пороховой бочке. Страха я не чувствую. Тем не менее, когда начинаешь задумываться, такие мысли появляются, что может магазин соседний взорваться или дом, в котором я живу. Понимаете, это непредсказуемо, что ждет дальше. Это хуже всего мне'.
Некоторые участники дискуссий говорили, впрочем, о том, что чувство страха – и у них, и у окружающих – давно притупилось, поскольку террористические акты уже стали делом привычным:
- 'Людей жалко. То, что взрывают, – мы уже привыкли. А людей жалко, потому что очень страдают'.
- 'Это началось давным-давно..., людей у нас сейчас не напугаешь'.
- '...он
<В.Путин> призывает нас не паниковать, не бояться. Но мы уже не паникуем и не боимся. Мы уже, к сожалению, привыкли. Мы ужаснулись, а потом опять вошли в эту колею обычную. Просто призывать нас уже не надо. К сожалению, мы не защищены, ну просто нас уже так сильно не потрясешь, чтобы мы уж так боялись, нет. Назавтра уже пошли тем же переходом'.
На фокус-группах иногда звучали упреки в адрес властей, правоохранительных органов:
- 'Первое ощущение – это возмущение от того, что на сегодняшний день нас государство еще не может защитить. То есть, мы, каждый, сейчас живем и думаем: а почему в Москве? Завтра будет и в Новосибирске. <...> Снова усиленный режим в домоуправлениях, патрульных службах. Опять начали шерстить подвалы, чердаки, закрывать. То есть, гром грянул – мужик перекрестился. Дождались взрыва и начали опять усиливать. <...> Почему мы дожидаемся всегда, пока случится, а потом усиливаем? И службы, которые должны работать по этому вопросу, – почему они не вычислили, что это должно произойти?'
'Меня не волнует, чеченцы это взорвали, или это РВС взорвали. Меня сейчас беспокоит вообще моя личная безопасность – меня, вас и всех остальных... Какая разница, кто меня взорвал, в конце-то концов. Вы мне найдите виновного', – требует один участник фокус-группы.
'И безопасность обеспечьте', – подхватывает другая респондентка.
Но еще один участник дискуссии перебивает: 'Вот с личной безопасностью <т.е. с ее отсутствием> придется смириться'.
Уверенность в том, что обеспечить надежную защиту от террористов практически невозможно, звучала на фокус-группах чаще, чем претензии к правоохранительным органам:
- 'Там столько людей, что этот чемоданчик просто не заметить. ...Ну и что, за всеми вещами уследить? Потому что терроризм, как везде говорят, победить в принципе нельзя. Потому что он в кармане может это пронести. Вот так положил, засунул и пошел; и все'.
- 'Предотвратить это действительно практически невозможно. Раз предотвратишь, два, а где-то и проскользнет все это. Действительно, не провезут, так пронесут'.
- 'Действительно, держать постоянно все силы в напряжении, как сейчас, когда они по 15 часов работают, – я считаю, что это просто невозможно. Ну, а что власти предприняли? То, что могли. Задействовали, проверили, начали следствие. Ну что они могут? Мертвых уже не воскресишь. Помогли живым, как могли. Я не знаю, что еще можно сделать в такой ситуации'.
Да и общероссийский опрос свидетельствует о заметном преобладании сторонников фаталистического взгляда на перспективы предотвращения террористических актов: практически две трети наших сограждан не верят, что решение этой задачи под силу даже самым совершенным правоохранительным органам.
Вопрос: 'Одни считают, что взрыв в Москве на Пушкинской площади – это следствие плохой работы правоохранительных органов. Другие уверены, что даже самые эффективные правоохранительные органы такие террористические акты предотвратить не могут. Какая точка зрения Вам ближе – первая или вторая?'
|
Россияне в целом |
Возраст |
|
18-35 лет |
36-50 лет |
Старше 50 лет |
|
Первая |
27 |
23 |
27 |
32 |
|
Вторая |
65 |
71 |
69 |
55 |
|
Затр. ответить |
8 |
6 |
4 |
14 |
|
Стоит обратить внимание на то, что относительно пожилые респонденты соглашаются с этой точкой зрения значительно реже, чем молодые. Очевидно, представителям старшего поколения, впитывавшим веру во всемогущество государства 'с младых ногтей', особенно трудно смириться с мыслью о его бессилии перед террористами. Неудивительно, что приверженцы Г.Зюганова, 'по определению' более склонные к этатизму, нежели опрошенные сиными политическими предпочтениями, гораздо охотнее, чем прочие, объясняют взрыв на Пушкинской площади 'плохой работой правоохранительных органов' (36%). С тем, что подобные террористические акты предотвратить невозможно, соглашаются лишь 56% поклонников лидера КПРФ. В то же время опрошенные эксперты разделяют последнюю точку зрения еще чаще, чем 'рядовые' граждане (72%), апервую – реже (23%).
Фатализм преобладает и в суждениях респондентов о перспективах искоренения терроризма: они вдвое чаще заявляют об обреченности России на многолетнюю борьбу с этим злом, нежели демонстрируют веру в возможность покончить сним в обозримом будущем. Причем 'отцы' в этом вопросе проявляют оптимизм еще реже, чем 'дети'.
Вопрос: 'Одни уверены, что Россия, как и некоторые другие страны, обречена на многолетнюю борьбу с терроризмом. Другие уверены, что терроризм в России может быть искоренен в обозримом будущем. Какая точка зрения Вам ближе – первая или вторая?'
|
Россияне в целом |
Возраст |
|
18-35 лет |
36-50 лет |
Старше 50 лет |
|
Первая |
56 |
57 |
59 |
54 |
|
Вторая |
28 |
32 |
28 |
25 |
|
Затр. ответить |
15 |
11 |
13 |
21 |
|
Мнение о том, что терроризм пришел в Россию надолго, разделяется большинством опрошенных прежде всего потому, что они склонны связывать его с ситуацией, сложившейся вокруг Чечни, – а в то, что эта ситуация может быть так или иначе урегулирована в сжатые сроки, верят, похоже, очень немногие.
'Страна находится в состоянии войны. Эти взрывы были, есть и будут, к сожалению, и никто их предотвратить не сможет', – говорит участник фокус-группы, не берущийся, отметим, судить о том, кто именно совершил террористический акт.
В ходе другой групповой дискуссии тот же вывод делает респондент, возлагающий ответственность за взрыв на чеченских боевиков:
- 'Я думаю, что это все-таки чеченцы. И, что самое страшное, мне кажется, этим не кончится. Все это будет продолжаться... Пока вот такие отношения с Чечней будут, это будет продолжаться'.
Почти половина опрошенных (46%) полагают, что 'в ходе следствия по делу овзрыве... версия о 'чеченском следе' подтвердится', 20% – что данная версия 'будет опровергнута'. Эти данные, впрочем, не следует понимать буквально: как выясняется, подавляющее большинство респондентов не верит в то, что следствие сумеет найти организаторов взрыва. Причем среди тех, кто, вроде бы, ожидает, что правоохранительные органы обнаружат 'чеченский след' в этом преступлении, на каждого, действительно рассчитывающего на успех следствия, приходятся трое считающих, что оно потерпит неудачу.
Вопрос: 'Как Вы думаете, удастся или не удастся правоохранительным органам найти организаторов взрыва в Москве на Пушкинской площади?'
|
Россияне в целом |
Как Вы полагаете, в ходе следствия по делу о взрыве вМоскве на Пушкинской площади версия о 'чеченском следе' подтвердится, или она будет опровергнута? |
|
|
Подтвердится |
Будет опровергнута |
Затр. ответить |
|
Удастся |
20 |
23 |
19 |
17 |
|
Не удастся |
69 |
71 |
77 |
63 |
|
Затр. ответить |
11 |
6 |
4 |
21 |
|
Сам по себе скептицизм респондентов понятен и удивления не вызывает: 'послужной список' правоохранительных органов по части раскрытия наиболее 'громких' преступлений последних лет, как известно, выглядит удручающе. (Среди экспертов, кстати, лишь 14% опрошенных верят, что эти органы сумеют найти организаторов взрыва, а 82% – не верят). Но из этого следует, что, высказывая суждения относительно перспективы обнаружения 'чеченского следа', респонденты не столько пытаются спрогнозировать результаты следствия, сколько просто делятся своими соображениями по поводу того, кто стоит за взрывом.
'Чеченская' версия, безусловно, представляется многим из них достаточно правдоподобной. Однако следует отметить, что с мнением о 'чеченском следе' солидаризировалось все же не абсолютное, а лишь относительное большинство опрошенных – 46%. Некоторые участники фокус-групп поддерживали это мнение вполне определенно:
- 'Конечно, след чеченский'.
- 'Я думаю, что это месть их, чтобы запугать народ, чтобы он боялся вметро спуститься, знал, что могут отомстить за убитых там чеченцев'.
- 'Скорее всего, как мне кажется, это чеченская месть'.
- 'Ведь они же предупредили, что будут бомбить, что будут громить 6-го числа – день возмездия. И они сдержали свое слово... Взрыв был, только вдругом месте. То есть они хотят в страхе нас держать, и все. Сейчас начали дежурить, а потом это забудется, и опять взрыв будет'.
Однако многие, даже склоняясь к этой версии, отвечали на прямой вопрос модератора о 'чеченском следе' весьма неуверенно:
- 'Наверное – да, хотя и другие версии тоже могут быть'.
- 'Не 100%'.
- 'Возможно. Но и уверенности нет. Разборки тоже возможны, но, по-моему, маловероятны. Чеченский след – это первое, что в голову приходит'.
Вместе с тем, нередко участники фокус-групп весьма критически отзывались оготовности многих наших соотечественников априори возлагать ответственность за любой террористический акт на чеченских террористов:
- 'Мы уже привыкли: если что, значит – чеченец. Может быть, конечно, это какие-то разборки, но у нас привыкли, что раз с Чечней такие отношения – значит, они и виноваты. И все. А на самом деле ничего не известно'.
- 'Вот у народа, может быть, от страха глаза велики, и вот это лицо кавказской национальности появляется. И, как правило, практически одно и то же лицо'
(последнее замечание относится к фотороботам).
- 'Мне что первое приходит в голову? Что это теракт, совершенный чеченцами. Само собой разумеется: если что-то взорвали, значит – чеченцы. Но если подумать, вполне возможно, что взрывают и сами российские, чтобы против Чечни действовать более решительными способами, методами что ли. Чтобы накалять нас. А то начинаем забывать. Чтобы как вначале было. Вполне возможно, что взорвали чеченцы, но я не могу сказать, что это не российские'.
Мысль о том, что взрыв мог быть организован специально для того, чтобы спровоцировать рост античеченских настроений, звучала неоднократно, причем участники дискуссий выдвигали самые различные предположения о том, что за силы могли бы пойти на такой шаг. Хотя впрямую, 'открытым текстом' никто не высказывал подозрений в адрес спецслужб, такая гипотеза явно не сбрасывается со счетов.
Участница фокус-группы говорит, например, о том, что взрыв могли организовать 'как хитрый ход' для того, чтобы 'поддержать ненависть... и согласие стем, что нужно и дальше с ними (чеченцами) бороться'. Модератор пытается уточнить, кто, по ее мнению, – военные, спецслужбы – мог бы сделать это, и респондентка тут же оговаривается:
- 'Ну, я не говорю, что это так есть'. Однако развивает свою мысль: 'Никто ничего не нашел. Зато после этого сразу у нас ненависть – типа того, что да, конечно, нужно их там душить, чтобы они наших не взрывали. ...В прошлом году было два взрыва перед тем, как мы туда вошли. Теперь опять – тоже очень выгодно'.
Участник другой фокус-группы говорит о том же – и тоже крайне неуверенно, бесконечно оговариваясь и как бы извиняясь:
- 'Вот у меня впечатление такое – ну, это мое личное, – что, может быть, кто-то специально сделал, чтобы продолжить кампанию чеченскую. Ну, то есть не чеченцы, а заинтересованные силы. Это мое личное, я не могу ни утверждать, ничего'.
И, в ответ на попытку модератора уточнить, о каких 'заинтересованных силах' идет речь (причем модератор, отметим, ни слова о спецслужбах не говорит) продолжает:
- 'Вы имеете в виду, что спецслужбы? Ну, не знаю. Может быть, даже (!) не спецслужбы. Может, кому-то даже выгодна эта возня, война чеченская'.
Складывается впечатление, что эти, как и некоторые другие, участники дискуссий, с одной стороны, подозревают спецслужбы, а с другой – опасаются делиться своими подозрениями. Причем не столько в силу 'генетического' страха перед этими организациями, сколько потому, что их самих шокирует мысль о том, что государственные структуры способны на такую циничную жестокость в отношении граждан. Им не столько страшно, сколько стыдно делиться подобными подозрениями, но и избавиться от последних они не могут.
Гораздо увереннее высказываются те, кто полагает, что взрыв организовали некие силы, заинтересованные в продолжении войны по финансовым соображениям (кстати, такая гипотеза, похоже, не чужда и процитированному чуть выше респонденту).
- 'Я сказал про политическую провокацию. Почему?... Люди, которым выгодно продолжение
<войны>, отмывание миллионов и так далее – они просто взорвали, чтобы российский народ... Новый всплеск расизма, и так далее будет продолжаться еще несколько лет минимум. Опять новые средства пойдут туда, в эту «мясорубку». Сколько еще можно списать! И те люди, которые заинтересованы, взорвали эти бомбы'.
В такой редакции версия о провокации, похоже, представляется участникам фокус-групп не столь шокирующей. Признать, что некие люди, наживающиеся на войне, и уже поэтому – беспредельно аморальные, способны пойти на подобный шаг, – легче, чем допустить, что его могли осуществить спецслужбы ради того, чтобы добиться более широкого одобрения военной операции на Северном Кавказе. Тезис о финансовой подоплеке террористического акта звучал на фокус-группах неоднократно. 'Война – это огромные деньги. Больше ничего', – заявила, например, одна из участниц московской дискуссии.
Было высказано и предположение о том, что взрыв могли организовать правоэкстремистские силы:
- 'В России достаточно фашистских организаций, чисто националистических... Как в свое время спецслужбы действовали провокационно, так и эти. Они могут сделать такую же диверсию, а под Чечню сейчас все это записать'.
Разумеется, версии о 'чеченском следе' и о провокации, осуществленной для того, чтобы вызвать всплеск ненависти к чеченцам, являются взаимоисключающими. Однако большинство российских граждан, насколько позволяют судить наши данные, полагает, что взрыв на Пушкинской площади так или иначе связан с событиями на Северном Кавказе, причем, похоже, многие считают обе версии в равной мере правдоподобными. При этом участники фокус-групп вполне допускают как возможность 'заказа' этого террористического акта зарубежными сторонниками чеченских боевиков, так и возможность его исполнения представителями любой национальности:
- 'Заказчик может быть и в Саудовской Аравии, и в Афганистане'.
- 'Я думаю, это достаточно одинаковые понятия – арабский, чеченский
<след в преступлении>; они настолько переплелись, что разграничить их, по-моему, сейчас очень сложно'.
- 'Ну, может, это делают и не чеченцы. Есть и русские. Вон в Новосибирске поймали двух русских – они в Чечне завербованы были'.
- 'Нанять могут не обязательно лицо кавказской национальности... Он, может, самой смоленской национальности, т.е. курносый нос, рыжий, белокурый – любой'.
Но, в любом случае, разделяемая большинством мысль о том, что преступление, совершенное в центре Москвы, является отголоском военной операции, проводящейся в Чечне, порождает определенное недовольство действиями властей – хотя, повторим, немногие обвиняют их в том, что данный, конкретный террористический акт не предотвращен.
Наиболее энергично выражают это недовольство как раз те, у кого безотказно срабатывает многократно упомянутый выше 'условный рефлекс' – априори возлагать вину за акт террора на чеченских боевиков. Участники фокус-группы вСамаре в ходе обсуждения вопроса о том, какие выводы надлежит сделать из происшедшего, довольно быстро 'переключились' на тему о методах проведения операции в Чечне и предъявили властям массу претензий, обвинив их в нерешительности.
'Из Аргунского ущелья можно сделать степи. Все эти горы завалить, и там будет пустыня. А там вылетел самолет, три раза плюхнул и улетел', – возмущался один участник дискуссии. 'Только говорят «зачистка», – поддержала его другая респондентка. – Аж все уважение к правительству пропадает'.
Естественно, нашелся – как это неизменно бывает на фокус-группах при обсуждении 'чеченского вопроса' – и человек, высоко оценивающий опыт Сталина и предлагающий воспользоваться им сегодня:
- 'И сейчас бы это сработало... Просто взять – распылить, разбросать, раздепортировать. У нас Россия большая'.
Еще одна участница фокус-группы заявила:
- 'Я прямо скажу, я националистка, и чеченцы – это звери. Им не хватает образованности, им не хватает культуры, у них вообще ничего нет'.
И чуть позже – предложила способ преодоления дефицита образованности и культуры:
- 'Надо туда водородную бомбу сбросить'.
Из всего этого, кстати, следует, что рассуждения некоторых респондентов о том, что террористический акт, спровоцировав волну античеченских настроений, может прибавить популярности властям, проводящим военную операцию на Северном Кавказе, ошибочны. Те, кто готовы 'с ходу', без колебаний приписывать любое преступление чеченским террористам, требуют от властей настолько 'крутых' шагов, что удовлетворить их ожидания последние все равно не смогут. Поэтому реакцией наиболее агрессивно настроенных в отношении Чечни граждан на это преступление становится фактически не удовлетворение жесткими мерами, предпринимаемыми властями, а недовольство недостаточной, по их мнению, радикальностью этих мер.
А другие люди, связывающие взрыв на Пушкинской площади с событиями на Северном Кавказе, но не уверенные в том, что преступление совершено именно чеченскими террористами, вовсе не настроены, как правило, поддерживать эскалацию насилия. Показательно, в этом плане, следующее рассуждение участника фокус-группы, уверенного в том, что 'мы правду никогда не узнаем':
- 'Это терроризм чистой воды, причем это бессмысленный терроризм. Я хочу сказать, что терроризм сам, как какая-то черная субстанция существует. Вот ему надо сеять зло в этом мире, и он сеет. Подорвал чеченец, подорвал русский – в принципе, это разницы не имеет. Важно, что убиты люди, и что они пострадали'.
Что же касается иных, не связанных с Чечней гипотез относительно причин взрыва, то чаще прочих упоминается версия о бандитской 'разборке', которую, впрочем, участники фокус–групп не считают особенно правдоподобной. В то же время, некоторые склонны оценивать происшедшее как акт политического терроризма, направленный на подрыв авторитета власти и, прежде всего, Президента.
- 'Это чисто политический террористический акт. А кто его сделал – чеченцы, арабы, якуты наши сделали, – какая нам разница? Просто пришел человек жесткий к власти. На подрыв власти это может быть?'
- 'Все возможно, ведь политика – это дело тонкое. Все возможно. Может, просто политика не нравится Путина. Может, кому-то не нравится, даже возможно, нашим. Но не бандитские разборки, не семейные, а именно политика... Возможно, кому-то не нравится, какой сейчас ведется курс... И,чтобы пошатнуть то, что ведется, внести смуту... Мы же все мелкие, ичто народ погибнет – это никого не волнует'.
Последнее замечание представляется здесь ключевым: взрыв, считает респондентка, произведен по политическим соображениям, а когда преследуются политические цели, жертвы среди рядовых граждан в расчет не берутся. Материалы фокус-групп определенно дают основания полагать, что именно этот вывод вочередной раз сделали многие.
|