|
Человек и телевизор
И: Если смотреть на телевидение с позиции обычного человека, вот, на ваш взгляд, какую роль играет телевидение в жизни самого простого обывателя?
Р: Развлечения, информация, времяпрепровождение, забивание мозгов всякой ерундой.
И: Что вы имеете в виду?
Р: Ну что я имею в виду... Конечно, еще кроме всего прочего (я вернусь к этому)... Конечно, если говорить о регионах России, то нельзя не признать, что телевидение является одним из немногих связующих звеньев как бы страны, нации – как хотите, скажите.
А что касается забивания мозгов всякой ерундой – нет, ну это я, так сказать, уже не как обыватель вам говорю, но, конечно, многое из того, что предоставляется телевидением, является такой фиктивной на самом деле интеллектуальной продукцией. Да. И вообще ей не является. Но это уже непосредственно к теме не относится.
Но я считаю, что первая функция – это, тем не менее, развлечение.
И: Допустим, какое место занимает телевидение в повседневной жизни человека?
Р: Больше, чем следовало бы.
И: Понятно. А что сейчас вот именно привлекает зрителей? Почему больше, чем следовало бы?
Р: Сейчас – по сравнению с чем?
И: Ну даже без сравнения. Что на сегодняшний день привлекает их в телевидении? Почему они не могут оторваться? Какие программы, передачи пользуются популярностью?
Р: Ну, на мой взгляд, это ничего не может пользоваться популярностью.
И: Только ваш взгляд? Нет? Как вы думаете?
Р: Я могу сказать, что я смотрю. Это я могу сказать. Я не могу иметь никакого мнения о том, чего не вижу.
И: Нет. У вас есть какое-то мнение о том, что смотрят люди? Вы общаетесь – у вас какой-то круг общения... Ну, не знаю: соседи, родственники?
Р: Я с соседями не общаюсь. Я им только 50 рублей на водку даю иногда, когда сильно просят. Я могу сказать, что я смотрю в первую очередь новости. Да, наверно, новости и фильмы. Ну, конечно, есть очень серьезные аудитории у сериалов – да. Это преимущественно женщины с невысокими интеллектуальными запросами.
Я считаю, что большую роль играет общественно-политическое вещание, конечно же, в том числе и разговорные ток-шоу типа "Глас народа", они же "Свобода слова" и прочее и прочее...
И: Вы считаете, их смотрят?
Р: Ну, я их смотрю, да. Периодически. Конечно, когда бывает какая-то удачная передача и удачная тема, или тема, которая действительно волнует людей, то по разговорам ясно, что люди их смотрят.
Понимаете, я журналист, и я думаю, что одной из ошибок больших у нас, журналистов, является то, что мы волей-неволей думаем, что как бы люди так же интересуются новостями и политическими процессами, как ими интересуемся мы. Наверное, какие-нибудь хитросплетения очередной несчастной девушки в каком-нибудь сериале большую часть народа больше интересует, чем то, при каких обстоятельствах коммунисты потеряли места в парламенте – вернее, не места в парламенте, а места в комитетах в Государственной Думе. Вот. Я никогда специально не анализировал, насколько большая аудитория у общественно-политического вещания, но однозначно, что это аудитория – та, которая есть – это аудитория достаточно влиятельная, это именно те люди, которые, так сказать, и делают выбор. Там и избирательный уровень, и так далее... Это как бы активная часть населения. И поэтому, с точки зрения каких-то политических и экономических процессов, я думаю, это важно.
И: Если взять обратную сторону, что негативного сейчас есть в российском телевидении на ваш взгляд? Не только с точки зрения вас как лично журналиста, но и, может быть, и вообще, в целом, нашей российской публики? Какие претензии вот на данный момент к нашему телевидению? Самыми общими словами.
Р: Да, претензии, которые, так сказать, мы часто слышим – это изобилие там секса, насилия, рекламы, да. То, что в 4-5 часов вечера люди видят постельные сцены на экране...
Я считаю, что интересная ситуация была, которая очень активно обсуждалась в связи с этой программой несчастной "За стеклом", которая, ну, как бы сказать... Если серьезно словами выражаясь, то это разврат во всей полноте смысла этого слова. То есть, как бы сказать – телевидение, которые вполне осознанно занимается стиранием определенных нравственных перегородок, которые столетиями, если не тысячелетиями выстраивались. Я думаю, что эта проблема в той или иной степени действительно затрагивает большое количество людей: с одной стороны, тех, которые с удовольствием этому разврату поддаются, а с другой стороны – тех людей, которые этот разврат осуждают, да. Разврат – понятие очень широкое. Слово "коррупция" – может быть, это тоже разврат. По-английски и по-латыни разврат, искажение – это corruption. Да, английское слово от латинского. Поэтому я вот именно смотрю на это понятие не в каком-то там узкоханжеском плане, а в этом – применительно исключительно r семейной морали.
И наверное, в нашей ситуации это носит несколько более драматический характер вследствие как бы недостатка моральных ориентиров в обществе вообще и в элите в частности. Так что главная претензия к телевидению – это вот, как бы сказать, вполне осознанная спекуляция на тех вещах, с которыми надо обращаться очень осторожно.
И: Понятно. А как вы считаете, можно всех зрителей разделить на какие-то типы по их отношению к телевидению, к тому, как они воспринимают информацию? Есть какие-то вот критерии?
Р: Ну, наверное, можно.
И: Например, несколько таких...
Р: Ну, очень небольшой тип людей – которые телевидение принципиально не смотрят. Их мало.
И: Есть такие, вы считаете?
Р: Есть.
И: Да?
Р: Я знаю таких людей. А в том числе люди, которые даже отказались новости смотреть по телевидению, предпочитая интернет в этом отношении именно вследствие его ненавязчивости: хочу – посмотрю, хочу – не посмотрю. Телевидение теперь диктует определенные вещи, приучает тебя к чему-то и диктует тебе это. Вот ты уже, как обезьянка в клетке, начинаешь в определенный час: как звонок прозвенел, надо плошку, так сказать, да, плошку информационную или плошку развлекательную получить. Значит, это. Ну, очень мало таких людей – даже процента никакого там нет.
Ну, наверно, остальных можно разделить на тех, которые критично и некритично воспринимают то, что они смотрят. Люди, которые критично воспринимают то, что они смотрят, – они как бы неокончательно поддаются телевизионной пропаганде и, по крайней мере, сопоставляют информацию, которую получают из разных каналов. Люди, которые критично воспринимают там развлекалово какое-то телевизионное, – они могут что-то смотреть, а что-то не смотреть. А есть люди, которые некритичные. Эти смотрят все подряд – абсолютно всеядные. А потом еще берут журнал "Семь дней", понимаете, и про какую-нибудь телевизионную рожу еще пытаются выяснить, так сказать, с кем он живет и т.д.
И: Ну и, на ваш взгляд, насколько многочисленна эта группа?
Р: К сожалению, очень многочисленная.
И: То есть вы бы уже их подразделять даже и не стали? То есть два основных типа, на ваш взгляд?
Р: Наверное, да.
Ну и, наконец, может быть... Это, наверное, пересекающийся. Да, не то что это третий, но есть люди, у которых их собственная жизнь настолько безынтересна и блекла, и банальна, что им больше впечатлений черпать негде. Наверно, для них – если у них отобрать телевизор, то им придется не так приятно, не так им будет хорошо. Хотя с другой стороны, ну, будут в гости ходить, в карты играть, еще что-нибудь делать...
И: То есть – это часть их жизни.
Р: Книжки читать, да.
И: А вот в этой группе населения, которые и смотрят все, и читают о телевидении, насколько телевидение выполняет их запросы?
Р: Понимаете, людям вообще свойственно всегда не быть удовлетворенными тем, что у них есть, поэтому наверняка нельзя сказать, что чьи-то запросы в какой бы то ни было области. Да, это можно со стопроцентной уверенностью сказать, что ничьи запросы никогда ни в чем не будут удовлетворены.
И: Это философский вопрос.
Р: Да-да. Я могу сказать, что если говорить о качестве российского общедоступного телевидения по сравнению с общедоступным телевидением в большинстве зарубежных стран, которые мне известны, то даже простого туриста, так сказать, щелканье по каналам в любой гостинице любой страны приведет к осознанию того, что при всем при том, при всех наших претензиях профессиональных, общий, и культурный тоже, уровень российского телевидения выше. Хотя, как телевизионный эксперт, я могу вам сказать, что в чем-то это и плохо, потому что этот уровень качества совершенно непропорционален тем доходам, которые получает телевидение. И это качество является платой за политическую зависимость. Грубо говоря, сохранить традиционный уровень качества российского телевидения без политической зависимости от государства или от этих посредников в лице олигархов, на мой взгляд, невозможно. Наглядный пример – это телеканал СТС, который является первым прибыльным каналом, который я, например, не смотрю, но я немножко другого возраста, чем их целевая аудитория. И то, что допустим, происходит сейчас с НТВ. НТВ, сильно потеряв в результате всей этой передряги, потеряв значительную часть аудитории, по текущим как бы стало жить по средствам. Вот оно стало жить по средствам – и мы видим, как эта жизнь по средствам отразилась на их рейтингах. Поэтому качество отрадно, но зная, что за этим стоит, сразу возникают вопросы.
И: Определенные разрывы и несоответствия между запросами и тем, что дает телевидение – существуют они или нет, на современном этапе российского телевидения?
Р: Знаете, когда заходит об этом речь, я всегда вспоминаю 95-й год... События в Первомайском, это какой год был – 95-й или 96-й? 95-й скорее, да. Вот мы в чеченском селе, в Дагестане, где мы останавливались с коллегами в обычном доме, очень бедном доме, по крайней мере небогатом – там был телевизор. Черно-белый телевизор со "снежком" – антенна плохо работала, но все равно... Значит, девочки и из этой семьи, и из соседних домов девочки в платках, в длинных юбках и так далее собирались перед телевизором смотреть "Секрет тропиканки" и искренне переживали по этому поводу. Там совершенно другая жизнь была, да, но они это смотрели. А дальше в этом сериале "Тропиканки" была реклама ночного клуба "Ап энд даун" в Москве, московского. И вот я сидел и думал: а вот что они по этому поводу должны думать? Во-первых, на хрена им, простите, в этом чеченском селе реклама клуба "Ап энд даун". Это мы уже знаем, что это было в том же здании, так сказать, на Зубовском бульваре, дом четыре, где "Видео интернешнл", да. Там же "Ап энд даун", и у них был просто некий бартер. Да, но это их дела. Но почему люди должны это хавать как бы? Зачем? Я не знаю. Поэтому, когда речь идет о запросах, да, или там насколько запросы удовлетворяются, конечно, встанет вопрос, чьи запросы и как удовлетворяться.
А мои лично запросы в чем-то удовлетворяются, в чем-то не удовлетворяются. Я думаю, что каждый человек так ответит – независимо от характера его запросов.
И: Ясно. Вот есть такое мнение, что телевидение должно полностью ориентироваться на вкусы аудитории. А есть другое мнение, что, наоборот, оно должно как-то воспитывать. А вот вы как считаете?
Р: Я считаю, что где-то посередине. Конечно, надо принимать во внимание вкус аудитории, но вкусы, конечно, надо воспитывать. Кто же будет вкусы воспитывать? Вкус всегда воспитывается. Вкус воспитывается в семье, не знаю, насколько в школе. Но и, конечно, средства массовой информации воспитывают вкусы, чего уж там говорить-то?
И: Ну а этим занимаются телеведущие и телеменеджеры? Занимаются этим телевизионные работники, и журналисты, и управленцы?
Р: Конечно, занимаются.
И: Каким образом? Есть какие-то примеры удачные каких-то, может быть, программ или даже каналов?
Р: Ну, во-первых, до недавнего времени все занимались как бы водительством народных масс, правильно? Так сказать, набившая всем оскомину команда НТВ, ТВ6 и так далее, команда Киселева откровенно видела себя, в частности, как всегда, светочем на пути к либеральной демократии. Поэтому они, конечно, занимались воспитанием своей аудитории в определенных, так сказать, политических и эстетических представлениях. Конечно, телеканал "Культура", безусловно, ставит перед собой задачу воспитания. Ну, я думаю, что этих примеров вообще-то достаточно. Ну, какие такие еще примеры можно привести? Программа "За стеклом", так сказать, безусловно занималась воспитанием вкуса, так сказать, другим образом. Шокирование вкуса – это тоже воспитание, да- и, таким образом, они тоже здесь. Поэтому я думаю, что таких людей наивных, которые говорят: "нет, мы как бы ничего не воспитываем" – я думаю, что вряд ли найдется. Все что-то пытаются воспитывать. Другое дело, что – и как, и с каким успехом.
Тенденции в развитии телевидения
И: А вот если поговорить о жанрах. Это и новости, и кино, и вот сейчас реальная жизнь, сериалы, игры. Вот вы смотрите в основном новостные программы, я так поняла, и кино. Вот если остановиться на тех, которые... Если вы говорите именно об этом в телевизионном мире, как они развиваются, какое у них будущее на ваш взгляд, какие тенденции в развитии?
Р: Ну, во-первых, кино развивается само по себе – независимо от телевидения.
И: Но есть какая-то политика телеканала.
Р: Телевидение является потребителем, да, но политика телеканала заключается в последнее время в инвестициях в отечественное производство. Хорошая политика. Вообще, то количество кино, которое привыкли наши зрители смотреть по телевизору в последние годы, это, конечно, не для общедоступного телевидения. Это слишком много. Мы в этом отношении тоже были развращены. Да. Если возвращаться к теме разврата – это вот оно самое.
И: В хорошем смысле.
Р: Ну, разврат – никогда не хорошо.
И: Ну я имею в виду, что это было не так уж плохо. Поэтому мы привыкли к этому.
Р: Да, это было. Но это плохо, потому что здесь как бы есть завышенные ожидания, которые нормально функционирующая экономика телевидения вряд ли в состоянии удовлетворять. В том, что касается новостей (трудно говорить так обо всех новостях сразу) – здесь были заметны и лидеры, и были постоянные отстающие. Я, например, никогда не мог понять, почему у ОРТ такие плохие новости, и на протяжении уже стольких лет, при том, что ряд других проектов этого канала вполне достойные. Очень много происходит как бы формального поиска – с точки зрения там дизайна, того, как подавать, что подавать. Но вот явная тенденция, которая сейчас проявилась на уже йоргановском НТВ, эти вот "интертеймент": обязательно надо к серьезным новостям прибавлять несерьезные о том, как бегемотиха родила бегемотенка, да, или еще что-нибудь. Я не знаю, может быть, кому-то это и нужно, мне так нет. Ну о каких еще можно говорить тенденциях? Ну, безусловно, идет жанровый поиск.
К лидерам жанрового поиска можно отнести, конечно, Парфенова, с одной стороны, и Гордона, с другой стороны. И то и другое – это такой определенный авангард, который как бы не рассчитан на массовую аудиторию, но очень интересен, да, вообще. Вот, допустим, жанр умных разговоров, которые делает Гордон по ночам, это безумно интересно. Я не всегда их смотрю, но очень часто.
И: Время не позволяет?
Р: Как раз я вот только-только к этому времени домой прихожу. Тут другое...
И: А от чего-то отказались? Ну, может быть, совсем недавно что-то. Вот я, например, не знаю, а вы, возможно, знаете.
Р: Ну, например?
И: Что-то, например, было какое-то, или подача... Не знаю, я даже не знаю, какие-то вещи?..
Р: Как-то ничего в голову не приходит.
И: Вот если говорить о реальном телевидении, допустим, это будет "За стеклом"... Еще какие-то проекты подобного типа, может быть, собираются быть.
Р: Да, нет. Но, допустим, "Последний герой" – это по сравнению с "За стеклом" просто шедевр, да. Другое дело, что там обман как бы. Там это никакое не реальное телевидение – это было все заранее записано и снято. Но все равно: для тех, кто не знал, это было, это очень хорошо.
И: То есть это будет развиваться?
Р: Да, я думаю, что будет. Даже те вещи, о которых мы говорим, что они плохие, они все равно будут развиваться.
Я думаю, что будет, так сказать, меньше фильмов и больше сериалов. Будет телевизионное кино – дешевое или не очень дешевое, но этого, конечно, будет больше.
И конечно, будет развиваться платное телевидение.
И: Вот поподробнее об этом расскажите.
Р: Ну, мультиканальное телевидение. Как бы не общедоступное телевидение.
И: То, что у нас сейчас есть, – "НТВ плюс".
Р: Да, у нас сейчас реально – это и "НТВ плюс", и "Космос-ТВ"... Вот это конечно, будет развиваться.
И: А чем сейчас определяется профессионализм людей, которые делают телевидение? Как понимается категория профессионализма?
Р: Хороший вопрос. Сложный... Ну, я думаю, что профессионализм всегда определяется во-первых, компетентностью, то есть знанием предмета, умением свое знание предмета облечь в доступную людям форму, наличием определенного формального поиска, но формального поиска, так сказать, не выходящего за какие-то пределы – то есть чтобы это была новая форма, но не махровый авангард.
И: Достаточно консервативное?
Р: Не обязательно достаточно консервативное. Это может быть новаторское, но это... Ну, грубо говоря, вот когда вы смотрите показ мод.
И: Это не должно шокировать.
Р: Да. Вот вы смотрите показ мод, и вы говорите: "вот это здорово, да, но носить нельзя, а вот это очень здорово, вот я бы хотела это иметь". Вот нужна вторая категория. Конечно, как во всяком искусстве, так сказать, здесь будет определенный авангард, который будет идти впереди массового вкуса, но вот именно то, что следует за ним – оно все равно должно быть достаточно продвинутым. Ну, как пример, я вам могу сказать, что программа "Намедни" Парфенова – она вот где-то между находится. Это почти авангард, да.
И: Но, тем не менее, очень доступно.
Р: В значительной степени доступно, но в то же время я отдаю себе отчет, что для многих это "не в коня корм". Им это не нужно. Да, вот мне это интересно, а огромному количеству вполне достойных нормальных людей – они не хуже меня, но им это ни к чему, или им не это надо.
И: А помимо этого что еще? Профессиональные какие качества?
Р: Ну я считаю, что, конечно, максимальная степень экономической и политической независимости безусловно должна относиться к категории профессионализма для телевизионных менеджеров и продюсеров, и ведущих, и кого угодно.
Не быть ленивыми и не быть зазнайками.
И: Поняла вас, да.
Р: Быть, конечно, технически, так сказать, совершенно достаточным.
И: А вот сегодняшнее телевидение, люди, которые этим занимаются, на ваш взгляд, что их привлекает: деньги, профессионализм, политика?
Р: Власть их привлекает, власть их привлекает... Как бы сказать? Это очень странные люди.
И: Рост какой-то профессиональный?
Р: Нет. Если брать именно телевизионное сообщество, то есть определенный клан. Они, многие из них наделены той или иной властью, ну и, тем не менее, каждый пытается какую-то планку... Больше власти, больше денег, больше признания. Нет, может быть, я очень цинично сейчас говорю...
Чем они хотят друг перед другом выделиться? Этот вопрос?
И: Нет, ну это очень примитивный вопрос. Конечно, нет. Люди, которые делают телевидение, – все-таки ради чего? Может быть, вот вы считаете, ради власти, да?
Р: Ну опять же, конечно, не все. Понимаете, это же власть – она как бы опосредованная. В принципе, в нашем павшем состоянии как бы вообще все человечество так или иначе, к сожалению, стремится в основном к деньгам и власти и к производным от них.
И: Ну, может быть, самосовершенствование кого-то интересует, нет, на ваш взгляд?
Р: Самосовершенствование?
И: Ну, какой-то профессиональный рост.
Р: Это безусловно, конечно.
И: Или не достигли еще...
Р: Конечно-конечно. Это и профессиональный рост. Но я не думаю, что они, как бы сказать... Я не думаю, что они чем-то принципиально отличаются. Что это люди какой-то другой породы. Нет. Единственное, чем они отличаются, это тем, что они вполне понимают свое влияние. Да, они в нем купаются и считают, что на них свет клином сошелся, – по крайней мере, многие из них.
И: Это вы исходя из личного опыта?
Р: Ну да. Хотя там масса замечательных людей находится, но... Грубо говоря, если говорить о журналистском сообществе, то, допустим, газетчики – гораздо более скромные люди и часто гораздо более знающие предмет, чем телевизионщики, которые очень часто как бы делают вторичную работу. То есть они читают газеты, ищут там материалы, а потом из этого, так сказать, что-то делают.
И: Понятно. А вот если говорить о журналистском сообществе. Социологи придумали типологию о себе, что они бывают служебные, охотничьи и декоративные. Это шутка, конечно, но можно ли так же поделить и журналистов, как вы думаете? Вы ведь тоже журналист. Вы как-то их делите?
Р: Ну я думаю, что это не такая плохая типология...
И: То есть она подходит?
Р: Я думаю, что с теми или иными допущениями можно уложить.
И: Ну а если какие-то примеры? Вот вы, как человек осведомленный в этих вопросах...
Р: Я не буду имена никакие называть. Не хочу.
И: А типы, допустим, те же? И соответственно с этим, программы и то, что они делают, – их продукт отличается у одного и другого?
Р: Конечно, отличается. Ну, есть люди... Если говорить о профессионализме...
И: Вот какие факторы главные для разграничения этих типов? Может быть, у вас какая-то своя есть типология.
Р: Я никогда это так не анализировал. Ну, есть люди, которые себя в большей или в меньшей степени дискредитировали, а есть люди, которые вообще себя не дискредитировали. Есть люди, которые создают определенную планку профессионализма, да. Вот я, например, для себя считаю, что программа "Времена" Владимира Познера – это определенная профессиональная планка. Пожалуй, самая высокая из того, что сейчас есть в части общественно-политического вещания. И это обусловлено личностью ведущего, это обусловлено теми усилиями, которые явно предпринимаются коллективом этой программы, теми балансами, которые там соблюдаются. Независимость – вообще вещь недостижимая, а баланс – вполне достижимая. Так что для меня, возвращаясь к теме профессионализма, в том, что касается общественно-политического вещания, баланс – это, конечно, очень важная вещь.
И: Как вы считаете, нынешнее телевизионное сообщество, оно способно делать телевидение, которое для вас как бы вот идеал телевидения? Способно ли сделать то, что вы хотели бы видеть, чтобы вы удовольствие получали и смотрели бы его?
Р: Нет, для меня идеал – это недостижимо...
И: Или должны придти другие люди в это дело?
Р: А откуда они возьмутся? А кто их будет учить?
И: Ну, не знаю.
Р: Нет. Знаете, одних выгнать, других позвать – это революционные вещи. Нет, конечно. Нет, это происходит... Дело – это всегда последовательность. Любое прерывание традиций, так сказать, всегда хуже, чем любая новизна, достигнутая людьми, пришедшими с улицы. Я считаю, что как бы ни критиковали телевидение или телевизионное сообщество, как же можно всех выгнать и кого-то откуда-то позвать?!
И: Ну, то есть потенциал есть, да?
Р: Конечно, есть.
И: И это телевидение, может быть, и существует даже частично. Я так поняла? Вас оно устраивает, удовлетворяет? Или вы надеетесь, что все будет как бы прогрессировать?
Р: Нет, я не надеюсь. Я вообще в прогресс не верю, в принципе. Прогресс возможен только в каких-то, так сказать, технических вещах – в плане удобств жизни, комфорта. Вот раньше не было электрочайника, а теперь есть, да. Но вот, собственно, на этом прогресс и заканчивается. Ну, можно иметь машину несколько лучше, чем машину, которая была вчера. А что касается прогресса общественного или тем более духовного, то это... Ну несильно я верю в прогресс, вот. Но я не люблю революций.
Мы имеем то телевизионное сообщество, которые мы имеем. Я несильно верю в то, что оно может стать радикально лучше, да. Я считаю, что целый ряд его грехов, так сказать, абсолютно обусловлен в принципе характером деятельности, которой они занимаются. Принципиальное значение имеет, конечно, устройство телевидения, а именно – форма собственности. То есть обслуживаньем чьих интересов люди занимаются. Я, конечно, считаю, что идеальное телевидение должно существовать за счет зрителей – не за счет государства, не за счет олигархов и не за счет рекламы, да. Идеальное телевидение должно зависеть от зрителей, которые будут его в той или иной форме покупать – в форме ли налога или в форме абонентской платы. Так что вот это, конечно, носит принципиальный характер, а вот что само сообщество каким-то образом будет к чему-то там, к каким-то высотам эволюционировать, – сомневаюсь.
Телевидение и власть
И: А как вы считаете, взаимоотношения власти и телевидения вот сейчас меняются?
Р: Безусловно, меняются.
И: Каким образом?
Р: Власть сейчас гораздо серьезнее относится к контролю над телевидением, равно как и к контролю над другими областями жизни. На протяжении последнего десятилетия власть делегировала часть своих полномочий по контролю над телевидением определенным людям, которые выступали в роли ее частных представителей и которые получали название олигархов. Конфликт интересов между олигархами создавал видимость свободы слова. А когда эти конфликты приобрели угрожающий характер и когда часть олигархов забыла, кого она представляет и на чьи деньги она живет, и как бы возомнила себя самой властью, то этим людям было указано на их место. Это было непросто, но, в общем-то, можно сказать, что все те бурные политические процессы, которые происходили, они были обусловлены именно этим процессом, именно этим явлением. Сейчас Кремль гораздо более серьезно контролирует содержание общественно-политического вещания, частично как бы на добровольной основе со стороны самих вещателей, да, а частично методами принуждения, наверное. Сама по себе эта ситуация как бы ничего хорошего в себе не несет, потому что, сконцентрировав в своих руках слишком большую часть телевизионных ресурсов, власть как бы создала все условия для застоя. И неинтересно будет следить за тем, как ситуация будет развиваться дальше, в частности после обещания министра печати Лесина заняться приватизацией государственного телевидения.
И: Да, вот вопрос очень непростой: чего власть ждет от телевидения сейчас?
Р: Чего власть ждет?
И: И добивается ли реализации этих желаний? Вот она сейчас как-то добивается реализации своих желаний?
Р: Власть ждет умеренной лояльности – не полной сервильности, но умеренной лояльности. Абсолютной поддержки в кризисных ситуациях, как, например, выборы или "Курск". И поменьше шума о своей собственной жизни – жизнь телевидения я имею в виду. А также – ситуации, при которой государство уже не должно будет за всех и все время что-то платить, а хотя бы за кого-то все время, а за остальных – иногда. Ситуация, при которой три общенациональных канала существовали за счет государства в разных видах и в разной степени, я думаю, сейчас Кремль устраивает.
И: Ну, а телевизионное сообщество профессиональное, оно как?
Р: Идет навстречу.
И: Может быть, вы знаете, вот если в регионах этот вопрос рассматривать: региональное телевидение и властные структуры местные...
Р: То же самое, только хуже.
И: В каком смысле?
Р: Ну, в регионах мы знаем целый ряд примеров телекомпаний, добившихся большой степени автономии от местных властей, но в большинстве случаев, так сказать, мы имеем телекомпанию, которая ассоциирована с губернатором, телекомпанию, которая ассоциирована с мэром, и т.д. Я думаю, что на местном уровне власти в еще большей степени смотрят на средства массовой информации как на инструмент власти, нежели даже в Москве. Попытки сопротивления там требуют гораздо большего мужества.
Телевидение и общество
И: Вот если опять вернуться к телевидению, к тому, какие функции и какую роль оно выполняет, – но на уровне, может быть, философской "сверхзадачи" телевидения. Можно ли вообще обсуждать эту тему сейчас? Можно ли ее вообще сформулировать, эту "сверхзадачу"?
Р: А чего тут особо формулировать-то, да? Функции (тут не надо изобретать велосипед) – это развлечение, информирование и получение прибыли. Три функции у телевидения. А сверхзадача – это что, это капитализм с человеческим лицом строить, или что это должно быть?
И: Вы знаете, иногда пишут вот так в средствах массовой информации.
Р: Типа чего?
И: Ну как же, вот должны быть те же задачи, та же общенациональная идея...
Р: Да бред это все. Нет, если национальная идея возникает, то телевидение, конечно, становится серьезным инструментом ее воплощения и само по себе подвергается ее влиянию. Но заниматься созданием этой самой идеи телевидение если и может, то, наверное, без нашего с вами участия, да. Вообще, я считаю, что, наоборот, если задача какая-то и есть, то эта задача должна быть в отказе от каких-то сверхамбиций, которых у телевизионного сообщества больше, чем надо. Да, задача состоит в том, чтобы вообще отказываться от этого мессианского подхода, что журналисты и обслуживающий их персонал, и финансирующие их люди являются такими манипуляторами, которые должны общество куда-то вести. Надо заниматься, так сказать, другими вещами, а именно – более адекватным отображением новостной палитры дня, более полным представлением различных мнений, существующих по этому вопросу, серьезным знанием предмета и популярным его изложением, не знаю, там, в области культуры... Это должна быть, так сказать, определенная политика, с одной стороны, полного представления, а с другой стороны, поддержки определенных областей культуры, которые не пользуются массовым спросом самостоятельным и, тем не менее, несут, так сказать, большую какую-то традиционную нагрузку или же, наоборот, какую-то еще. Но не надо заниматься тем, вот "нам надо создать средний класс, который будет носителем либерально-демократической идеи, в результате чего наша страна послезавтра войдет в европейское сообщество..." Не вот этот вот бред, да. Или же, с другой стороны, что "мы должны воспитывать наших людей с тем, чтобы они лучше осознавали уникальность российского пути и наш российский, евразийский, высокодуховный континент, так сказать, представить в виде острова духовной свободы для человечества..." Вот не должно быть этого. Вот не надо так думать. Смирение должно быть какое-то. Вообще, для всех людей... В этом нет ничего уникально телевизионного, но одна из проблем вообще современного человечества, главных проблем современного человечества заключается в том, что он забыло, где лежат пределы его возможностей. И вот это ясное осознание пределов своих возможностей человеческих и невторжение в ту область, которая лежит за ее пределами, – это как бы основа преодоления того внутреннего кризиса, да, в котором лежит современная цивилизация. Так вот если как бы сделать дедукцию и привести от общего к частному, то, в общем, грубо говоря, знай свое место. Делай это хорошо, и все будет замечательно. Но в этом нет ничего исключительно телевизионного. Это относится к кому угодно – к дворнику там, к судье, к президенту, к врачу...
И: Но здесь как бы есть некий ореол всемогущества.
Р: Ну так вот надо бороться с этим, это просто разлагающая на самом деле вещь.
|