• по степени согласия человека с самим принципом социального самоопределения по вертикальной шкале, выраженным или численными показателями (номером занимаемой ступени), или в понятиях "низший – средний – верхний";
• по совокупности признаков, выбираемых респондентом для такого самоопределения.

Можно предположить также, что между этими двумя критериями существует некая взаимозависимость: готовность принять предложенный принцип самоидентификации так или иначе соотносится с избираемыми в рамках этого принципа конкретными характеристиками социального статуса.

До середины 80-х "вертикаль" (в соответствии с бюрократическими основами тоталитарно-авторитарного слоя) отражала лишь один аспект положения людей в обществе – их место в системе власти. Иными словами, образ социальной структуры был не многомерным, а одномерным, как одномерна, например, стратификация внутри воинского подразделения или государственного ведомства. Именно поэтому он выступал не в виде некоего вертикального континуума, в котором находят свое место, в частности, средние слои (или средний класс), а скорее, в виде дихотомии начальства ("руководителей") и выдающихся (точнее, официально признаваемых таковыми) деятелей, с одной стороны, и "рядовых трудящихся" – с другой.

Положение "рядовых трудящихся" (абсолютного большинства, "массы равных") на социетальной "вертикали" не было индивидуализированным и поэтому не могло служить решающим критерием индивидуальной самоидентификации. Гораздо большее значение имели идентификации по горизонтали – по принадлежности к большим социально-профессиональным группам (рабочие, служащие, колхозники, интеллигенция) или корпорациям (шахтеры, железнодорожники, военные, милиция, учителя, медики, ученые и т.д., и т.п.). Вертикальный принцип в ряде ситуаций тоже был важен, но не как социетальный, а как внутрикорпоративный (звания и должности в армии, научные степени и звания в вузах и исследовательских институтах, народные, заслуженные и просто артисты на сцене и в кино и т.д.).

Сам факт готовности возрастающего числа современных россиян относить себя к не имеющим профессиональной окраски ступеням именно социетальной, а не внутрикорпоративной иерархии, несомненно, отражает становление совершенно иного образа социальной структуры. Интересно, что некоторые респонденты пытаются переосмыслить свое положение в советское время в ключе этих новых стратификационных категорий. При этом они или сетуют на то, что ранее принадлежали к среднему классу, а теперь утратили прежний статус, или, напротив, утверждают, что сохранили прежнее "среднеклассовое" положение. Все это говорит о том, что новый способ социальной идентификации приобрел качество массового социального представления, питаемого как источниками информации, так и всем опытом жизни в постсоветских условиях.

Насколько позволяют судить используемые нами данные, социальное представление о делении общества на вертикально расположенные страты активнее всего усваивают люди, обладающие сильной мотивацией успеха в рамках институциональных организаций – административных, производственных, деловых или научных и образовательных. При этом одни респонденты испытывают удовлетворенность достигнутыми "средними" позициями, рассматривая их как разумный предел собственной вертикальной мобильности и отказываясь от "крысиной гонки", чрезмерного напряжения физических и психических ресурсов, которого потребовало бы стремление к более высоким позициям (возможно, здесь мы имеем дело с подгонкой потребностей к возможностям – в частности, неуверенность в собственной способности добиться большего успеха рационализируется в форме апологии "среднего" положения). Другие, напротив, говорят о своем стремлении добиться еще большего успеха.

Об обеих этих группах можно сказать, что названное социальное представление развито у них до уровня "укоренения": движение по вертикальной статусной лестнице органически вошло в систему их мотивов и ценностей, а "высота", достигнутая в этом движении (или та, которой человек надеется достигнуть в будущем), является психологически значимым показателем степени реализации данной мотивационной интенции.

Неслучайно многие представители этих групп респондентов делали в советское время успешную карьеру в комсомоле или в хозяйственном управленческом аппарате. Психологическая вовлеченность в одну из "старых" корпоративных иерархических систем, очевидно, облегчила им усвоение новой вертикальной стратификации, интериоризацию соответствующих ей социальных представлений. В то же время у каждого или почти у каждого из них достигнутый социальный статус основан на положении в той или иной институциональной организации и выражен в определенных, признаваемых в ее рамках, формально-символических признаках (пост, должность, звание), что побуждает этих людей символизировать реальный или эвентуальный уровень успеха в неких формальных социальных категориях – вроде предлагаемой социологами и СМИ категории "среднего класса".

Иной социальный и психологический облик – у тех людей, для которых вертикальная социальная идентификация или вообще не значима, или имеет второстепенное значение, лишь как показатель объективной материальной ситуации. Для кого-то из них успех не важен в силу объективной ситуации, вынуждающей их сосредотачивать все помыслы и заботы на простом выживании. Для кого-то он, напротив, значим, но осмысливается прежде всего как реализация индивидуальных, творческих, инновационных способностей и не нуждается в выполнении в виде определенного социального статуса. Такой успех может воплощаться в успехе конкретного "дела", которому посвятил себя человек, или просто в его личных профессиональных достижениях. Такое понимание успеха характерно главным образом для людей творческих профессий: ученых-исследователей, журналистов, художников.

Для людей, ориентированных на творчество, нередко единственно значимая социальная иерархия – это иерархия "по таланту". Так, московская врач-офтальмолог, доктор наук, идентифицирующая себя как "медик-ученый", так и не смогла ответить на вопрос интервьюера, к какой социальной ступени она себя относит. При обсуждении же темы дифференциации между профессиональными группами и внутри них респондентка выделила в качестве решающего фактора "дар Божий". Ей, например, "Боженька дал интуицию <...> в плане диагностики...".

Ориентация на творчество означает, что в мотивационной системе личности одно из доминирующих мест занимает потребность в самоактуализации. У некоторых творчески ориентированных респондентов – художников, пишущих картины "для души" и для заработка в свободное от основной работы время, ремесленника-мебельщика – эта ориентация не связана или мало связана со стремлением к социально символизируемому успеху. Для них характерен своего рода "творческий гедонизм" – они получают удовольствие от самой работы. Как сказал интервьюеру один респондент-физик, для него одна из главных радостей в жизни – решать интересные "задачки", и о чем-то большем в профессиональной карьере он не мечтает. Для таких людей, принимают они или отвергают вертикальную статусную стратификацию, она явно не имеет большого психологического, мотивационного значения.

Какими же критериями определяют россияне, так или иначе признающие реальность такой стратификации, свою принадлежность к той или иной страте или "классу"?

На первом месте в ряду таких критериев (если судить по сравнительной частоте их упоминания – прямого или подразумеваемого) несомненно, находится уровень дохода, имущественное положение. Однако при более внимательном анализе интервью выясняется, что во многих случаях материальный критерий рассматривается не как основа социальной самоидентификации, но лишь как один из ее необходимых компонентов, например, как необходимое, но недостаточное условие самоотнесения к среднему классу.

Можно выделить две наиболее типичных психологических ситуации, в которых материальный критерий фактически признается не только решающим, но и единственно значимым.

Одна из этих ситуаций носит, по-видимому, наиболее массовый характер и объясняет, почему число россиян, относящих себя к "средней" части социального пространства, значительно превышает ее размеры, определяемые по объективным критериям. Эту ситуацию испытывают люди, для которых процесс адаптации тождественен простому выживанию. В силу возраста, или характера образования и профессионального опыта, или психологического склада им недоступны активные формы адаптации; чаще всего они принадлежат к профессиональным общностям, испытывающим резкое снижение зарплаты или кризис занятости; для них реальна угроза нищеты, крайних форм маргинализации. Для таких людей, как видно из интервью с ними, "группой соотнесения" нередко являются бомжи или безработные. Угроза пополнить их ряды плюс самолюбие, потребность в сохранении максимального социального и личного достоинства побуждает таких респондентов относить себя к средним ступеням социальной лестницы. Причем такое самоотнесение относительно независимо от реального материального и социального статуса человека. Например, на одних и тех же или близких ступенях помещают себя рабочий ВПК, довольный тем, что ему удалось избежать увольнения,мелкий предприниматель, страдающий от эфемерности своей ситуации, но имеющий дорогую машину и отдыхающий за границей, и ученый-бюджетник, которому удается где-то "на стороне" заработать прибавку к своей нищенской зарплате.

К этому типу представлений близко и сознание тех людей из "субъективного" среднего слоя, которые получают низкий для своей профессиональной категории доход и, по-видимому, озабочены главным образом проблемой заработка. Так, среди менеджеров, считающих доход единственным критерием социальной идентификации, преобладают, по данным нашего опроса, люди с относительно низкой (меньше 5 тыс. руб. в месяц) зарплатой, относящие себя к нижнему слою среднего класса.

Вторая ситуация, побуждающая придавать решающее значение материальной основе вертикальной стратификации, характерна для людей, для которых сама эта стратификация вообще не является особо значимым фактором социального самоопределения и самочувствия. Это прежде всего представители "интеллигентных" профессий, оценивающие свое социальное положение не с точки зрения иерархического статуса, а исходя из социальной значимости своего труда и приносимого им морального удовлетворения. К ним относится, например, москвичка-библиограф, считающая, что по уровню доходов она "не дотягивает до среднего класса", но увлеченная своей работой, – одна из наиболее жизнерадостных и оптимистичных наших респонденток (следует, правда, учитывать, что ее материально поддерживает обеспеченный сын, работающий в частном секторе). Или молодая женщина-врач, которая, отвечая на соответствующий вопрос интервьюера, пытается определить свой статус одновременно по двум разным иерархиям: объективной, материальной, и субъективной, "по самоощущению". Ясно, что "субъективная иерархия" важнее для ее социальной самоидентификации, чем "объективная".

В высказываниях некоторых респондентов-бюджетников, придерживающихся такого рода позиции, звучит как бы раздвоенное представление о существующей в России статусной иерархии. Подлинной иерархии, определяемой социальной ценностью профессиональной деятельности человека, они противопоставляют иерархию искусственную, навязанную государством и социальными институтами, признаком которой является "невостребованность" наиболее ценных социально знаний и профессиональной квалификации, несправедливо низкая их оплата.

Решающим критерием социального самоопределения для большинства респондентов является профессиональное положение, выполняемая работа. При этом могут акцентироваться, выдвигаться на первый план и выступать в тех или иных комбинациях разные аспекты индивидуальной профессиональной ситуации. В некоторых случаях решающим стратификационным критерием признается формальный должностной статус (например, заведующий отделением в больнице). Значительно чаще приоритет отдается содержанию работы, ее творческому характеру, уровню квалификации, тем возможностям самореализации, использования знаний и раскрытия способностей человека, которые она предоставляет, ее социальной значимости.

Для части респондентов весьма важно обусловленное социально-профессиональным положением соотношение свободы и зависимости индивида. Так, например, для мелких предпринимателей независимость является фактором, повышающим их социальный статус, рабочие же определяют страту с учетом своего зависимого положения.

Все эти аспекты трудовой деятельности выступают в том или ином соотношении с фактором ее материального вознаграждения. Упоминавшаяся выше позиция, согласно которой материальное благополучие – необходимое условие, но не решающий критерий среднего или высокого социального статуса, наиболее характерна для людей, относящихся к категории высокооплачиваемых специалистов.