4.1. Становление новой интегрирующей общество системы ценностей и освоение институциональных основ политической демократии

Институциональные преобразования становятся действительно необратимыми, когда они восприняты обществом и закреплены в системе общественных ценностей. В современной Украине (как, впрочем, и в России) этого еще не произошло. Институциональные новации, связанные с демократизацией сферы публичной политики в постсоветский период, носят во многом поверхностный, формальный характер. Массовое сознание еще не освоило на практике предлагаемые этими институтами возможности, не оценило их преимущества.

Вместе с тем, уже на ранних стадиях демократической трансформации и реальная политическая практика, и социологические опросы выявили устойчивое предпочтение президентской формы правления. При всем своем несовершенстве институт президентства пользовался в глазах общества большим доверием, чем, скажем, институт парламентаризма. Так, по данным ИС НАН Украины, с мая 1994 г. по май 1998 г. доля тех, кто хотел бы видеть президента главой правительства, несущим всю полноту ответственности за внутреннюю и внешнюю политику страны, возросла с 53% до 60%. Одновременно доля сторонников распределения власти между президентом и премьером понизилась с 10% до 7% /Головаха Е. Выборы президента Украины в социологическом ракурсе. // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 1999. № 4. С. 23./. Подобная позиция большинства граждан Украины напрямую определяет восприятие президентских выборов как имеющих решающее значение. Причины такой установки, с одной стороны, связаны с политической культурой постсоветской Украины, ориентированной на патернализм, иерархическое устройство и персонификацию реальной власти, с другой, – с относительной неразвитостью партийно-политической системы, с далеко зашедшей атомизацией общества, отсутствием практики политически консолидированного действия и гражданской солидарности. Прежний псевдоколлективистский опыт советского периода скорее мешал реальной политической артикуляции групповых интересов, нежели подсказывал необходимые практические решения.

Как известно, в ситуации глубокой фрустрации и неспособности общества к самоорганизации для противостояния вероятным опасностям массовое сознание зачастую наделяет фигуру президента поистине безграничным потенциалом в деле защиты и сплочения общества. Подобное политическое устройство, предполагающее право граждан выбирать себе "защитника", на протяжении, по крайней мере, десятилетия сохраняло притягательность для большинства населения Украины.

К концу последнего десятилетия прошлого века на Украине сложились различные типы восприятия демократических институтов, порою противоположные. Для первого типа (наиболее характерного для юга и востока Украины) ценностные ориентиры сопряжены с неприятием украинского национализма и ориентацией на сближение (или даже воссоединение) с Россией, с отчетливым отчуждением от украинской политической жизни как таковой и отторжением разного рода проектов политического альянса между центральной (киевской) властью и умеренно националистическим электоратом. Для второго типа (доминирующего в западных областях), напротив, ориентации включают в себя ярко выраженную националистическую составляющую, прозападные настроения и вместе с тем настороженное – или даже явно негативное – отношение к России. Наконец, для третьего типа (характерного в первую очередь для жителей Киева) ориентации прочно связаны с идеологией украинской независимости, но скорее в ее государственно-бюрократических, конъюнктурных аспектах, лишенных заметной этнической окраски.

В целом же наличие глубокой, хотя и латентной, политизации украинского социума, свидетельствующей о накапливающемся в нем недовольстве утвердившейся в стране системой, сочеталось с декларативной поддержкой институциональных форм демократии в качестве стратегического выбора украинского общества. Об этом, в частности, свидетельствуют данные сравнительного международного исследования "Укрепление демократии в Центральной и Восточной Европе" (1999–2000 гг.) / Укрепление демократии в Центральной и Восточной Европе (1999 – 2000 гг.). // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2001. № 1. С. 91-94./.

Так, для абсолютного большинства украинских граждан демократия подразумевает многопартийность (51%), а также право граждан на участие в делах государства и общества (57%). Почти так же прочно с понятием "демократия" в сознании жителей постсоветской Украины связывались политические свободы: свобода слова, свобода собраний и т. п. Эти представления о "демократии", несмотря на десятилетний опыт реформ, окрашены в романтические тона. Так, свыше 50% жителей Украины убеждены, что демократия несет с собой улучшение экономических условий жизни и увеличение числа рабочих мест. Более того, у 45% жителей Украины демократия ассоциировалась с ростом социального равенства, у 42% – с сокращением масштабов коррупции и теневых отношений.

Согласно данным того же исследования, большинство жителей Украины – 66% – в первую очередь связывают с понятием "демократия" "равенство граждан перед законом". Столь высокая степень актуализации проблемы правового равенства на Украине объясняется, скорее всего, глубокой неудовлетворенностью граждан положением дел, сложившимся в названной сфере. Лишь 7% украинцев считают, что в их стране так или иначе соблюдаются права человека, тогда как 52% полагают, что они не соблюдаются вовсе.

Неудовлетворенность сегодняшним функционированием демократических институтов прослеживается по ряду позиций. Всего 35% жителей Украины видят в демократии оптимальную форму государственного устройства (для сравнения, в Польше таковых – 52%). Показательно, что при переносе акцента с абстрактной "демократии" на ее воплощение в данной конкретной стране доля считающих существующее политическое устройство Украины наилучшим, равна всего 6% (в Венгрии, например, аналогичный показатель равен 66%). При этом доля убежденных в наличии более совершенных форм государственного устройства среди граждан Украины составила 61%.

В чем же заключался выбор украинского большинства в 1999 – 2000 гг.? Ограничивалось ли массовое разочарование в демократии рамками сложившегося на Украине политического режима или же включало в себя общее отрицание демократии как институционального и ценностного фундамента общества?

На этот вопрос вряд ли можно найти однозначный ответ. С одной стороны, в украинском обществе в значительной степени сохранялись базовые ценности прежнего строя. Так, 57% жителей Украины полагали, что "коммунизм – это хорошая идея, которую просто плохо претворили в жизнь" (впрочем, и в Венгрии подобное мнение разделяли 66% граждан). С другой стороны, заново осваиваемые постсоветской Украиной институты современной демократии отнюдь не вызывали отторжения на массовом уровне.

Например, подавляющее большинство жителей Украины (67%) не сомневались, что свободные выборы – лучший способ формирования политического руководства, а половина (50%) – что наличие парламента необходимо для политического благополучия страны (обойтись без него полагали возможным лишь 29%). Эти данные указывают на значимость для украинского общества новых политических институтов. Одновременно в украинском обществе сохранялось устойчивое (и легко объяснимое) убеждение, что процесс утверждения демократии будет сопровождаться серьезным трудностями (в этом были уверены 73% жителей Украины).

В качестве примера, проясняющего особенности осмысления массовым сознанием на Украине проблем и противоречий, связанных с освоением новых демократических институтов, рассмотрим, как, имея за плечами опыт учредительных выборов и по крайней мере двух электоральных циклов, граждане Украины оценивали роль политических партий. По мнению почти половины жителей Украины (47%), политические партии – необходимое условие развития демократии. Их значимость в массовом сознании определяется, прежде всего, тем, что они дают возможность рядовым гражданам участвовать в политическом процессе (таково мнение 52% респондентов). В то же время 66% считали, что политические партии служат только интересам своих лидеров. Эти цифры, безусловно, указывают на существовавшую накануне 2002 г. неудовлетворенность украинских граждан реальным состоянием данных институтов, причем именно с точки зрения их соответствия функциям агрегации и представительства интересов общества.

Одной из важнейших причин недовольства жителей Украины качеством происходящих преобразований является, вне сомнения, сопутствовавшее им падение уровня жизни населения. Лишь 8% респондентов считали, что происходящее у них в стране отвечает интересам большинства, тогда как 76% полагали, что оно исключительно на руку небольшой группе людей, озабоченных собственным благосостоянием. Аналогичным образом, только 23% верили в то, что "свободная рыночная экономика" принесет пользу стране, а 57% придерживались противоположного мнения. Что касается "капиталистической экономики, основанной на частном предпринимательстве", то 26% жителей Украины усматривали в ней наилучшую для их страны экономическую систему, а треть опрошенных (32%) оспаривали данное утверждение. Отметим, что, в отличие от Украины, баланс симпатий и антипатий к капиталистической экономике и частному предпринимательству не был отрицательным ни в одной из стран Восточной Европы, в которых проводился опрос (включая Белоруссию). Существенная часть украинского общества (58%) сохраняла позитивный настрой по отношению к реформам и сетовала на слишком медленные темпы их проведения. Иными словами, недовольство вызывал затянувшийся переходный период, который хотелось бы пройти по возможности скорее. При этом у подавляющего большинства населения не возникало сомнений, что назад дороги нет.

Отметим еще один момент, связанный с отношением Украины к прежнему союзному государству (принципиально отличающий ее от России). Приведем сравнительные данные ответов российских и украинских респондентов на вопрос, должна ли их страна идти тем же путем, что и западные страны. Если на Украине на этот вопрос отвечали утвердительно 45% опрошенных, то в России – всего лишь 25% (в Белоруссии – 40%, в Польше – 81%, в Венгрии – 88%). Отрицательные ответы дали 23% граждан Украины и 48% россиян. Ориентированность на особый, незападный путь развития – наиболее характерная черта российского массового сознания – присутствует и в украинском массовом сознании, но, очевидно, не играет в нем столь существенной роли.

В целом можно констатировать, что ключевая дилемма массового сознания граждан Украины определяется геополитическим положением данной страны, оказавшейся на цивилизационном разломе и вынужденной выбирать между прозападной и пророссийской идентичностью. Этот выбор для Украины не отягощен грузом "имперской миссии", но для его осуществления требуется распутать (или разрубить) узел проблем и противоречий самосозидания нации в условиях глубочайшего экономического и социального кризиса.

4.2. Цивилизационный выбор и проблема идентичности

Проблема обретения национальной идентичности является одной из краеугольных проблем государственного становления Украины. Специфику ценностного и национально-политического самоопределения украинцев можно проиллюстрировать данными, характеризующими представления украинских респондентов о том, как должны складываться отношения между Россией и Украиной (см. табл. 1).

Таблица 1

Представления жителей Украины о желательной форме отношений между Украиной и Россией (в %)

Источник: http://www.analitik.org.ua/researches/archives/3dee44d0/3f8ab63fad202/

Как нетрудно заметить, население Украины в большинстве склоняется к компромиссу, позволяющему сочетать ценности суверенной государственности с максимально открытым взаимодействием с Россией. В 2003 году за отказ от государственной независимости и возврат к единому государству высказались лишь четверть жителей Украины. При этом с мая 1994 г. по ноябрь 2002 г. доля сторонников объединения с Россией сократилась с 35% до 20%, а доля приверженцев компромиссного решения ("Украина и Россия должны быть независимыми, но дружественными государствами – с открытыми границами, без виз и таможен") выросла с 50% до 64% /См.: http://www.kiis.com.ua/130303/main.html/. Однако, как показывают приведенные в табл. 1 данные, в 2003 г. этот тренд оказался прерван.

Вместе с тем, в динамике массовых настроений к 2004 году все более отчетливо просматривалась неудовлетворенность многолетним курсом на дистанцирование от России. Налицо была определенная "усталость" украинского общества от имитации европейской идентичности, обусловленная не только социокультурными барьерами на пути обретения последней, но и глубокой экономической зависимостью Украины от России, ее теснейшими связями с восточным соседом.

Первое десятилетие с момента обретения Украиной независимости не смогло разрешить вопрос о формировании собственной национальной идентичности. Не было найдено конструктивного решения проблемы национального самоопределения, геополитического позиционирования украинского государства. Более того, к началу XXI в. вместо вожделенного "патриотического консенсуса" (термин, введенный украинским исследователем А.К.Толпыго /Толпыго А.К. Интерпретация украинских президентских выборов 1999 г. // Полис. 1999. № 6. С. 134./) на Украине сформировался фундаментальный раскол, разделивший общество на тех, кто по-прежнему ощущает своей страной СССР (32%), тех, кто, напротив, более или менее последовательно ориентирован на независимую Украину (45%), и тех, кто разрывается между "прошлым" и "настоящим" (18%), считая своими и СССР, и независимую Украину /Украина. Поле мнений. 2001. № 013. С. 60./.

Проблема ценностного и политического самоопределения оказывалась для респондентов особенно сложной в случае, когда ключевые ориентиры национально-государственного позиционирования Украины – Россия и Запад – предъявлялись им как взаимоисключающие (что проявлялось в росте числа затрудняющихся с ответом). Напротив, появление позиции "совместное движение Украины и России в Европу" существенно облегчало выбор респондента (см. табл. 2).

Таблица 2

Внешнеполитические ориентиры украинского общества (в %)

Источник: Украина. Поле мнений. 2001. № 003. С. 52-53.

Как показывают данные, приведенные в табл. 2, в 2001 г. союз с Россией и Белоруссией в целом был более привлекателен для жителей Украины, чем союз с Европой. Однако самой популярной политической стратегией являлось одновременное сближение и с Россией, и с Западом (45% – за совместное с Россией продвижение в Европу и 45% – за одновременную ориентацию и на Россию и на Запад). Подобная стратегия выглядела более предпочтительной, чем сближение с Россией (32%) или с Западом (13%).

Компромисс был тем более предпочтительным, чем более понятной и стратегически безопасной казалась респонденту выбранная им позиция. Напротив, углублявшаяся по мере приближения парламентских выборов партийно-политическая поляризация украинского электората все более четко проявляла его социокультурные, ценностные, геополитические ориентации, и, соответственно, сужала пространство для социально-политического компромисса. Неудивительно, что основной тренд всего предвыборного полугодия был связан с усилением веса сторонников однозначных решений в ущерб более осторожным и неоднозначным стратегиям (см. табл. 3).

Таблица 3

Динамика социокультурных ориентаций украинских избирателей в ходе парламентской предвыборной кампании 2001–2002 гг. (в %)

Источник: Украина. Поле мнений. 2001. № 003. С. 52; № 009. С. 75; 2002. № 023. С. 87.; 2002. № 20 с.31.

Более детальную градацию ориентаций украинцев можно выявить путем комбинации ответов на два вопроса: "На сближение с Россией или с Западом должно ориентироваться руководство Украины?" и "В каком союзе государств было бы лучше жить народу Украины – в Европейском Союзе или в союзе с Россией и Белоруссией?". Состав и наполнение сформированных таким способом групп представлены в табл. 4.

Таблица 4

Типологизация основных социокультурных ориентаций украинских избирателей в ходе парламентской предвыборной кампании 2001 – 2002 гг.

Этот способ дифференциации электората на основе его собственных политических и культурных предпочтений позволяет выявить, помимо хорошо описанных и изученных пророссийской, прозападной и пронационалистической групп, ранее не исследовавшиеся группы "ностальгически" или "реалистически" ориентированные на компромисс между Россией и Западом (рис. 2). В совокупности они составляют свыше трети (34%) украинского населения и до 39% активного электората. Именно здесь сосредоточен потенциал социо-культурной динамики ориентаций и предпочтений массовых настроений в украинском обществе.

Для обеих этих групп равно значимы отношения Украины как с Россией, так и с Западом. Однако для первых более важными оказываются соображения прагматизма и перспективы интеграции в мировую экономику (сближение с ЕС), а для вторых, – своего рода "ретроспективная память" о союзном прошлом, о времени, когда "всем спокойно и хорошо жилось вместе".

Эти две группы достаточно четко формулируют запросы на правоцентристский и левоцентристский сегменты электорального спектра. До парламентской кампании 2001-2002 гг. запросы правоцентристского сегмента не находили адекватного предложения со стороны украинских политиков, и потому всякий раз голоса правых центристов "распылялись" в поисках соответствующего их настроениям политического актора. В ходе кампании 2001-2002 гг. ситуация радикально изменилась. Возникший блок "Наша Украина" достаточно точно соответствовал ожиданиям электоральных групп правоцентристской ориентации.

Рис. 2

Основные социокультурные ориентации украинских респондентов в канун парламентских выборов 2002 г.

Обратим внимание на относительно немногочисленную группу "самостийщиков", т. е. тех, кто полагает, что политически Украина не должна сближаться ни с Россией, ни с Западом. Отметим, что, вопреки ожиданиям, те, кто входил в эту группу (в целом занимающую умеренно-центристские позиции), ориентировались в тот период не столько на правый блок В. Ющенко ("Наша Украина"), сколько на центристские партии (СДПУ(о), "Батькивщина", ПЗУ), а соответствующий электоральный запрос по-прежнему оставался распыленным, не находя концентрированного политического предложения, способного его интегрировать.

Генезис новой украинской государственности, обусловленный разрушением связей между республиками бывшего СССР, предопределил первоначальный вектор украинских внешнеполитических ориентаций – от Востока (России) к Западу (Европе и Америке). Украина в определенной мере оказалась в плену представлений, связанных с ее особым геополитическим положением "между Россией и Европой". В украинской геополитике, как на уровне массового сознания, так и на уровне принятия государственных решений, сохраняется инерция первоначального импульса к освобождению от "имперского диктата Москвы" (формулировка идеологов украинского национализма), смешанная с патерналистски окрашенными ожиданиями стратегической помощи Запада в обретении Украиной европейской идентичности. В то же время более взвешенные, компромиссные стратегии формирования национальных приоритетов, ориентированные на использование ресурсов геостратегического положения Украины, были и остаются реально востребованы лишь в сферах политического регулирования взаимоотношений вокруг газового и нефтяного транзита.

Проблема модернизации украинских национальных геостратегических приоритетов, преодоления прежней бинарной логики самоидентификации в координатах Запад – Восток на определенных этапах решалась путем рассмотрения более многозначных вариантов геостратегического позиционирования. Эти варианты учитывали либо цивилизационные факторы (апеллирующие к ценностям, традиции и культуре т. н. "славянского мира", к идеям "восточнославянского братства" или евразийской суперэтнической общности), либо перспективы панъевропейской интеграции, предполагающей согласованное продвижение Украины и России в Европу. Сегодня такого рода возможности, несмотря на неблагоприятную политическую конъюнктуру, остаются открытыми, исходя из анализа устойчивых ориентаций массового сознания.

Вновь обратимся к данным общеукраинских опросов 2001 г. Позиционируя себя в рамках бинарной оппозиции "Запад – Восток", украинское общество в целом полагало предпочтительной ориентацию на партнерские отношения с Россией (64%). Приоритет партнерству с Западом отдавали лишь 26% респондентов (22% – странам ЕС и 4% – США). Пророссийская ориентация преобладала над прозападной во всех основных социально-демографических группах украинского общества. Тем не менее, следует отметить, что прозападные ориентации были наиболее сильны в группах с наивысшим адаптационным потенциалом: среди молодежи (от 18 до 35 лет) – 37% и среди лиц с высшим образованием – 39%. Напротив, пророссийские ориентации достигали максимума в группах с пониженным адаптационным потенциалом, для которых характерны патерналистские настроения, среди лиц пожилого возраста (старше 50 лет) – 74% и лиц с образованием ниже среднего –72%.

Подчеркнем, что утверждение об относительной однородности украинского общества по вопросу о приоритетах геостратегического партнерства и в 2001 г. было бы принципиально ошибочным. Наиболее существенным фактором, дифференцирующим ориентации респондентов, явилась их принадлежность к той или иной макрорегиональной общности. Наиболее сильны пророссийские настроения в 2001 г. были, разумеется, на востоке – в Донецкой и Луганской областях (84%), а также на юге, юго-востоке и северо-востоке (78%, 75% и 72%, соответственно). На западе Украины, в Галиции и Закарпатье, этот показатель, наоборот, был равен 22%. В западно-украинских регионах доминировали, безусловно, прозападные настроения: за приоритетное сотрудничество с Западом там высказались 68% опрошенных, из них 57% отдавали приоритет партнерству со странам ЕС, и еще 11% – с США /Украина. Поле мнений. 2001. № 002. С. 6./.

Этот раскол украинской нации предопределяет драматическую перспективу развития страны в рамках двухполюсной геостратегической парадигмы. В качестве более приемлемой для жителей Украины, судя по результатам опросов, представляет концепция т. н. "славянского мира". Не обсуждая конструктивность и практичность этой концепции самой по себе, отметим очевидный, хотя, по-видимому, чисто декларативный, потенциал славянской идентификации. Заметим, что здесь "работают" в значительной степени культурные, а не геостратегические ориентации.

В целом 88% украинских респондентов принимали такой способ самоидентификации (в т. ч. 71% – безусловно считали себя славянами и 17% – с некоторыми колебаниями). Наиболее единодушны в этом отношении группы с наибольшими социальными ресурсами: лица с высшим образованием (93%, из них 81% – безусловно славяне и 12% – с колебаниями), жители крупных городов (91%, в т.ч. 78% – безусловно славяне и 13% – с колебаниями), представители средней возрастной группы (89%, в т. ч. 75% – безусловно славяне и 14% – с колебаниями). Макрорегиональная дифференциация (практически единичный случай) по этому вопросу почти не ощущалась: 91% в центральном макрорегионе, 94% – в Киеве, до 86% – на западе и северо-западе и 81% – на юге.

Практически такой же симпатией пользуются на Украине темы, связанные со сближением с другими славянскими народами /Отчасти этот же фактор "работает" на распространенность ориентаций и на "ностальгический" и на "реалистический" паритеты (см. табл. 4)./. Из списка, где были перечислены все славянские народы, обладающие сегодня государственным суверенитетом, наиболее близкими украинские респонденты признавали русских (в целом – 85%, максимальная макрорегиональная дифференциация: 64% в западном макрорегионе и 92-93% на востоке и северо-востоке) и белорусов (в среднем – 77%, максимальная макрорегиональная дифференциация: 62% – 84%). Далее по степени близости с большим отрывом следовали поляки (28%), болгары (19%), словаки (18%) и чехи (12%). Все прочие славянские народы признавали близкими украинскому менее чем 10% жителей Украины /Украина. Поле мнений. 2001. № 002. С. 7-8./.

Эти культурно обусловленные декларации украинским обществом чувства "славянского братства" проявлялись и в готовности устанавливать со славянскими странами особые, более тесные отношения. Одобрить такую политику готово в целом 93% респондентов, в т.ч. 71% – безусловно и 22% – с некоторыми колебаниями, – при минимальных межгрупповых и достаточно умеренных межрегиональных различиях. Политики, готовые проводить курс на политическое сближение и экономическую интеграцию славянских государств, пользуются заметной поддержкой украинцев. В целом о такой поддержке заявляют 85% опрошенных, в т.ч. 66% – о безусловной и 19% – с некоторыми колебаниями. В макрорегиональном аспекте эта поддержка максимальна на северо-востоке – 93%, но значительна она и на западе – 69%.

И все же геостратегические ориентации оказываются сильнее социокультурных. Иллюстрацией этого могут служить результаты общеукраинских опросов, проведенных осенью 2001 г., в ходе которых респондентам предлагалось четыре варианта стратегического выбора между Россией и Западом (см. табл. 5):

а) "В каком союзе государств было бы лучше жить народу Украины – в Европейском Союзе или в союзе с Россией и Белоруссией?";

б) "К чему в первую очередь должна стремиться Украина во внешней политике?";

в) "Должна ли Украина двигаться в ЕС независимо от России или же им следует объединить свои усилия и прокладывать свой путь в ЕС вместе?"

г) "На сближение с какими странами должно ориентироваться руководство Украины?".

Во всех четырех случаях ориентация на совместные действия (или даже на союз) с Россией в целом по Украине преобладала над прозападной ориентацией. Ярче всего эта тенденция проявилась в ответах жителей юга и востока Украины. А вот в западно-украинских областях, напротив, преобладающее большинство ориентировалось на Запад и Европу (см. рис. 3).

Следует отметить, что когда у украинских респондентов была возможность выбрать компромиссный вариант, допускающий одновременно солидарность и с Россией, и с Западом (Евросоюзом), то этот вариант оказывался тем более предпочтительным, чем более недвусмысленной была его формулировка. Вариант ответа "в равной степени и с Россией и с Западом", назвали почти половина жителей Украины (45%). Этот вариант выбрал каждый третий опрошенный (34%) на западе страны. Возможности, заложенные в ориентации на одновременное политическое и социально-экономическое сближение и с Россией, и с Европой, отвергающее популярную стратегию "игры на противоречиях России и Запада", явно были не использованы украинской политической элитой, что внесло свою лепту в политический кризис осенью 2004 года.

Рис. 3

Внешнеполитические ориентиры жителей Востока и Запада Украины

«В каком союзе государств было бы лучше жить народу Украины – в Европейском Союзе или в союзе с Россией и Белоруссией?»

К чему в первую очередь должна стремиться Украина во внешней политике?

Должна ли Украина двигаться в ЕС независимо от России или же им следует объединить свои усилия и прокладывать свой путь в ЕС вместе?

На сближение с какими странами должно ориентироваться руководство Украины?

Таблица 5

Внешнеполитические ориентиры украинского общества (в %)

Источник: Украина. Поле мнений. 2001. № 003. С. 47-50.

4.3. Российско-украинские межгосударственные отношения

Десятилетие отношений между независимыми Украиной и Россией (как на межгосударственном уровне, так и на уровне "бытовом") зачастую омрачалось советско-имперскими аллюзиями, с одной стороны, фантомами и страхами "великодержавных притязаний" и националистического радикализма, – с другой. Все это так или иначе влияло на массовое сознание.

Во второй половине 2001 г. при упоминании о России житель Украины чаще всего (25%) ностальгически вспоминал прежнюю жизнь в едином союзном государстве. Почти столь же часто (18%) Россия (СССР) воспринималась им как утраченная Родина, желанное место, куда хотелось бы вернуться. Но и среди тех, для кого Россия и Украина – самостоятельные независимые государства со своими особыми историческими судьбами, позитивное отношение к России (14% от всего украинского населения) превалировало над негативным (7%). Наконец, значительная часть респондентов избегала оценочных суждений о России, либо ограничиваясь вполне объективными констатациями (16%): "северный сосед", "славянский народ", "ближнее зарубежье", "большая сильная страна", "более высокий уровень жизни", – либо проявляя полное равнодушие к данной теме (20%).

Интенсивные коммуникационные, миграционные, экономические связи Украины с Россией и по сей день остаются ключевым фактором украинской общественной жизни. Российские СМИ ежедневно смотрит, слушает или читает значительная часть жителей Украины, устойчиво сохраняя высокую степень доверия к ним. Большинство украинских граждан имеют родственников, друзей, хороших знакомых в России (на востоке и юге – свыше 75%).

Подобные констатации проявлялись и в структуре ответов украинских граждан на открытые вопросы о том, что на Украине лучше, а что хуже по сравнению с Россией. Лучшим, как правило, признавались человеческие качества украинцев: трудолюбивые, добрые, радушные; а также климат и перспективы развития страны. Худшим – реальные жизненные обстоятельства и социально-экономическая ситуация: нищета, безденежье, безработица, экономический кризис.

Конфликтное поле, формируемое объективно присутствующим в украинской жизни "фактором России", с одной стороны, и тяготением существенной части украинского общества к новой "национальной идентичности", – с другой, определяет ряд особенностей отношения украинского массового сознания к России. Так, сопоставление ответов респондентов об их личном отношении к России и о том, как они оценивают отношение окружающих их людей к России, обнаруживает, что украинское общество относится к России существенно лучше, чем полагают сами украинцы. Так, 61% граждан Украины относились к России определенно положительно, тогда как согласиться с тем, что большинство жителей Украины относятся к России определенно положительно, сочли возможным лишь 38% опрошенных. Фактически мы имеем дело с представлениями о нормативном отторжении любого российского влияния. При этом следует заметить, что в самом себе среднестатистический житель Украины не находит достаточных поводов для отторжения и неприятия России.

Отголоски этих нормативных представлений, а также представлений о большей развитости России проявляются и в том, что украинские граждане дают существенно заниженную оценку тому, как россияне относятся к Украине.

Вместе с тем культурная близость наших стран и народов имеет шанс выступить основой для лучшего взаимопонимания и более эффективного взаимодействия России и Украины.

В числе наиболее важных результатов исследований ФОМ 2001-2002 гг. следует отметить склонность украинского населения вообще не разделять русский и украинский народы: 40% украинских респондентов полагали, что "это безусловно один народ". Заметно дифференцирует ответы на этот вопрос возрастной фактор, который, однако, обуславливает весьма умеренный разброс значений – от 34% для молодежи до 45% для пожилых людей /Вновь обратим внимание: чем моложе респонденты, тем больше они дистанцированы от общего "союзного" прошлого с Россией, тем меньше они склонны отождествлять Украину и Россию./. Сильнее разброс ответов в зависимости от предпочтительного языка общения (так полагали 46% тех, кому легче говорить по-русски, и 31% тех, кому легче говорить по-украински). Наиболее сильными оказывались макрорегиональные различия (от 61% на северо-востоке до 14% на западе Украины).

Следует отметить, что в целом по Украине 31% респондентов склонны были считать, что "русские и украинцы скорее один народ", 14% полагали, что это скорее разные народы, и лишь 12% украинского населения считали русских и украинцев определенно разными народами. Западный макрорегион – единственный в стране, где баланс мнений по данному вопросу склоняется в пользу различий (54%), а не общности (41%) двух народов. К примеру, на востоке Украины этот баланс составляет 14% к 81%, а на юге – 18% к 81%.

Чувство общности украинского и русского народов подкрепляется и тем, что, как уже упоминалось выше, у подавляющего числа украинских граждан имеются родственники, друзья или хорошие знакомые в России. Количество друзей и родственников в России напрямую зависит от того, на каком языке, русском или украинском, говорит респондент. На осень 2001 г. друзья или знакомые в России были у подавляющего большинства (80%) русскоязычных граждан Украины и у половины (53%) украиноязычных. Еще более впечатляет региональная дифференциация: на востоке Украины друзья и родственники в России были у 74-78% опрошенных, тогда как на западе – только у 41%.

Вместе с тем, количественные показатели, характеризующие реальное общение украинских граждан с россиянами, значительно скромнее. Потенциал социокультурной общности русского и украинского народов мало востребован в реальной практике российско-украинских межгосударственных отношений.

4.4. Русский язык на Украине

Одним из наиболее наглядных показателей остроты проблемы национальной консолидации и самоопределения украинского государства остается отношение к государственному статусу русского языка. В течение длительного времени в украинском обществе в повседневной социально-политической практике бытует устойчивый раскол на тех, кто требует полного и последовательного устранения русского языка из официального общения на территории суверенной Украины, и тех, кто, напротив, требует для русского языка статуса второго государственного. Как показывают социологические опросы, первые видят в перспективе обретения русским языком статуса второго государственного недвусмысленное покушение на национальный суверенитет Украины. Вторые, напротив, расценивают отсутствие такой перспективы как прямое ущемление своих социальных и политических прав, дискриминацию по признаку этнокультурной принадлежности, несовместимую с принципами демократии.

При этом специфика современного украинского общества заключается в том, что подобного рода полярные позиции имеют четкое региональное распределение: в одних регионах подавляющее большинство придерживается первой из них, тогда как в других не менее внушительное большинство разделяет вторую (см. табл. 6).

Таблица 6

Позиции по вопросу о статусе русского языка на Украине (данные в %)

Источник: Украина. Поле мнений. 2001. № 003. С. 67-68.

Данные общеукраинского опроса ФОМ, проведенного в начале сентября 2001 г., свидетельствуют о том, что подавляющее большинство украинских граждан считает необходимым придать русскому языку государственный статус (на общегосударственном или на региональном уровне). Сделать это на всей территории Украины полагали необходимым 39% украинского населения, причем доля сторонников такого решения составила 67-69% на юге и востоке и 12-7% на северо-западе и западе /Обратим внимание, что позиция украинцев относительно статуса русского языка практически не подвержена политической конъюнктуре. Так, в декабре 2004 г., сразу после победы "оранжевой революции", за придание русскому языку статуса второго государственного языка выступали 44% респондентов./. Еще 40% украинских граждан полагали, что русский язык должен стать вторым государственным в тех регионах, в которых высказывается за это большинство населения. Предпочтение такого варианта может интерпретироваться как вполне осознанный компромисс, основанный на практике двуязычия и межэтнической толерантности, свойственной областям Левобережной Украины и Нижнего Поднепровья. В какой мере значимы те или иные мотивы в реальности, мы попробуем ответить в ходе последующего анализа (см. главу 5).

Только 15% опрошенных выбирали бескомпромиссный вариант, предполагающий повсеместное устранение русского языка из официального общения (на западе их число составило 55%). Если рассматривать электоральные предпочтения противников официального обращения русского языка на Украине, то они еще в 2001 г. из всех политиков общенационального уровня выделяли В. Ющенко. Его рейтинг доверия в этой группе был равен 56%, что в 4-5 раз больше, чем у ближайших конкурентов, а его "президентский" рейтинг – 50%, то есть превосходил рейтинги ближайших конкурентов в 10-12 раз.

Между тем, судя по ответам украинских респондентов на один из "вводных" вопросов интервьюера: "На каком языке Вам легче разговаривать: на украинском, на русском или Вам все равно?", русский язык на Украине (по крайней мере, на бытовом, повседневном уровне) распространен в той же мере, что и украинский. К примеру, в сентябре 2001 г. – 42%, в мае 2005 г. – 41% предпочитали отвечать на украинском, 39% и 48% соответственно – на русском, для 19% и 10% это было безразлично. В этой ситуации несообразность государственной дискриминации русского языка кажется просто очевидной.

4.5. Структурная модель геополитических ориентаций современной Украины

Проанализировать региональные особенности представлений граждан Украины позволяют данные общеукраинских опросов ФОМ, проводившиеся с августа 2001 г. по май 2005 г. На основе ряда субрегиональных особенностей можно описать дифференциацию социально-политических ориентаций украинцев в пространстве четырех "полюсов" (Киева, востока, юга и запада) и четырех переходных зон, где соответствующие "полярные" тенденции предстают в более или менее сглаженном виде. Ниже будет кратко охарактеризована специфика социумов каждого из четырех макрорегионов Украины – присущие им тенденции социально-политического размежевания и приоритеты геостратегического позиционирования, социо- и этнокультурной идентификации.

1. КИЕВ. Для жителей Киева как столицы нового независимого государства характерно сочетание тяги к унитаризму, с одной стороны, и стремление дистанцироваться как от реальных соседей (России и Белоруссии), так и от любых субъектов потенциальной угрозы украинскому суверенитету, – с другой. Эти тенденции можно рассматривать как своего рода проявление идеологии "незалежности", усвоенной в данном случае не столько в качестве этнокультурной доминанты, сколько в качестве императива государственно-бюрократического строительства. В целом положение политического центра независимой Украины обязывает к национализму, но это национализм конъюнктурный. Он лишен ярко выраженной этнической составляющей и обусловлен скорее очевидными материальными преимуществами столицы постсоветского государства, по старой советской схеме продолжающей стягивать к себе основные ресурсные потоки страны. В политике киевляне в значительной степени ориентируются на центральную власть и патронируемые ею политические проекты, – причем не только на власть "формальную", но и на те околовластные группировки общенационального уровня, которые демонстрируют реальные претензии на политическую альтернативу. В стратегическом позиционировании киевляне значительно чаще, чем средний украинский гражданин, склоняются к прозападной ориентации. Напротив, идеи более тесного сближения со славянскими странами, с Россией и особенно с Белоруссией, имеют здесь заметно меньшую поддержку, чем по Украине в целом. В отношении к России киевляне проявляют сдержанность, сопоставимую разве что с позицией большинства жителей Западной Украины. При явной симпатии к России и русским (44% киевлян определенно считало украинцев и русских одним народом), ценность суверенного национального государства, безусловно, преобладает.

2. ВОСТОК. Являясь своеобразным индустриальным анклавом СССР в независимой Украине, украинский Донбасс оказался регионом в наибольшей степени неподготовленным к существованию в новых условиях. Несмотря на то, что по ресурсам, инфраструктуре, основным фондам этот регион опережает многие другие и служит ключевым источником пополнения государственного бюджета, он не может существовать без патерналистского внимания центра. Системная нестыковка советского индустриального комплекса с хозяйственной политикой и экономическими приоритетами нового государства предопределили как экономическое, так и социально-политическое и этнокультурное неблагополучие региона. Всесторонняя неудовлетворенность настоящим положением, воплощенная в устойчивой поддержке "непримиримых левых", сочетается с интенсивной вовлеченностью в общенациональный политический процесс в качестве основного ресурса всякой политической оппозиции. Многие особенности социально-политического поведения востока воспроизводятся и в юго-восточном макрорегионе (с индустриальными центрами Днепропетровска, Запорожья и др.), но здесь они в значительной мере смягчены за счет гораздо большей интегрированности в украинское общество (и в языковом, и в этнокультурном отношении). В политике восток – вотчина левых и одновременно – основной электоральный ресурс украинской "партии власти" (периода Л. Кучмы). Политики-демократы и партии демократического толка, националистические или либеральные лозунги здесь непопулярны. В стратегическом позиционировании восток, по преимуществу, демонстрирует вполне традиционное для "советской ментальности" антизападничество. Так, почти половина жителей региона отдает предпочтение реинтеграции с Россией как альтернативе сближению с Западом.

3. ЮГ. Южный макрорегион демонстрирует принципиально иной (в сравнении с востоком) вариант "русскоязычной Украины". В отсутствии ярко выраженного "индустриального фактора" пророссийские симпатии, составляющие в регионе доминанту социально-политических настроений, более последовательны и в значительной мере лишены "оглядки" на интересы украинской государственности и претензий на участие в политической борьбе за определение существа этих государственных интересов. Альтернативой активному участию в общенациональном политическом процессе для юга служат скорее идеи политической автономизации и возможно большей эмансипации от контроля киевской бюрократии. Здесь в меньшей степени востребован патернализм, сильнее адаптация к переменам и нацеленность на воплощение личных перспектив. В политике для граждан юга Украины предпочтительны не столько силы коммунистической и социалистической ориентации, олицетворяющие единое с Россией союзное прошлое, сколько силы, олицетворяющие демократию в ее либерально-космополитическом, но не националистическом варианте. В этом отношении юг Украины символизирует своего рода поиск либерально-демократической альтернативы национализму украинского запада. В стратегическом позиционировании для юга характерен компромисс, предполагающий отсутствие конфликта между пророссийской и прозападной ориентациями. К сожалению, эта наиболее конструктивная позиция, ориентированная на неконфликтные стратегии сближения и с Россией, и с Европой, имеет малые шансы на успех, – в том числе и в силу пониженной мотивации политического участия граждан этого региона в общеукраинском политическом процессе. Поиск конструктивного разрешения исторического парадокса, суть которого в том, что русскоязычный юг стал частью украинского национального государства, мог бы стать продуктивным за счет модернизации и большей демократизации украинской политики, расширения прав и повышения самостоятельности региональных и местных органов власти, этнических и территориальных сообществ.

4. ЗАПАД. Западный макрорегион сам по себе представляет пестрый конгломерат достаточно разнородных этнокультурных, конфессиональных, геополитических и иных социальных сегментов и напластований. Вместе с тем именно запад Украины вплоть до 1991 г. сохранил традицию невосприимчивости советской ментальности и патерналистских настроений. Здесь в значительной степени сохранились культурные связи с восточноевропейскими соседями Украины, а также с североамериканской эмиграцией. Среди жителей запада наиболее ярко выражено чувство глубоко укорененного в сознании украинского национализма. Это единственный макрорегион, где идея повсеместного устранения русского языка из официального общения обретает большинство сторонников, где велик разрыв между рейтингами доверия к национальным и к российским СМИ. В политике предпочтения жителей запада отданы движениям и лидерам националистической ориентации: от умеренных центристов до национал-демократов. При этом характерна вполне прагматическая ориентация на киевских политиков прозападного, демократического толка. В частности, успех В. Ющенко, получившего от большинства жителей Западной Украины недвусмысленную санкцию на общенациональное политическое лидерство, несмотря на свое "восточно-украинское" происхождение, был обусловлен тем, что он смог стать лидером, олицетворяющим идею украинской национальной консолидации. В стратегическом позиционировании населения запада превалирует ориентация на Европу, которая в определенном смысле рассматривается как гарант государственной независимости Украины. В силу того, что национализм украинского запада (в сравнении со столичным, киевским национализмом) практически лишен патерналистской составляющей, национальное государство рассматривается здесь прежде всего как гарант независимости, а не как социальный опекун. В отношении к России превалирует прохладный нейтралитет. Признание этнической и отчасти культурной общности украинского и русского народов – не столько как единого народа, сколько как двух братских славянских народов – сочетается с ясно выраженным нежеланием сближения на государственном уровне.

Национальное самоопределение Украины требует согласования идентичностей ее основных макрорегионов, а специфика региональных ментальностей задает скорее разновекторность политического процесса, наиболее рельефно проявленного в дихотомии запада и востока страны.

4.6. Особенности функционирования украинской политической системы

К 2001 году формирование новой политической и социокультурной идентичности граждан страны оказалось подчинено целям и задачам укрепления властных позиций "национал-коммунистической" киевской бюрократии в условиях формального доминирования демократических процедур (электоральная демократия, конституционность, многопартийность, регулярная переизбираемость верховной государственной власти и т. д.). В такой ситуации слабость институтов гражданского общества превратилась в решающий фактор внутренней политики. Отсутствие общественного контроля в сочетании с неподотчетностью чиновничества и практикой невмешательства государства в деятельность свободного рынка привели к системной слабости нового режима, тотальной деинституционализации массовых повседневных практик и разложению базовых механизмов социальной интеграции /Подробнее об этих процессах см.: Макеев С. Процессы социальной структуризации в современной Украине. // Полис. 1998. № 3. С. 51-52./.

Ключевым условием сохранения власти постсоветской бюрократии в данных обстоятельствах выступал ее контроль над процессами массовой электоральной мобилизации, особенно в период общенациональных выборов. Прагматическим решением этой задачи являлось лавирование между политическими запросами радикального национал-либерализма (обладавшего сильными позициями в западной и, отчасти, центральной Украине, а также в Киеве) и столь же радикального импер-социализма (юго-восток и, в какой-то мере, юг). Тот факт, что "имперско-социалистический" континуум в количественном отношении незначительно, но устойчиво преобладал над "национал-либеральным", определил наиболее эффективную "дуальную" политическую стратегию властной элиты Киева. На стадии предвыборной борьбы преимущественно демонстрировался "левый" популизм, позволяющий максимизировать электоральную поддержку режиму. Но он тут же преобразовывался в умеренный "национализм", когда требовалось "пресечь" претензии "импер-социалистического" электората на политические дивиденды за оказанные режиму услуги.

Эффективность сформировавшегося политического механизма особенно наглядно проявилась в период второго президентского срока Л. Кучмы. Несмотря на его перманентно низкий рейтинг (от 4% до 10%), киевская элита Украины сохраняла устойчивый контроль за ситуацией на электоральном поле посредством сдерживания как "импер-социалистических" устремлений украинских левых (политически расколотых между КПУ П. Симоненко, СПУ А. Мороза и ПСПУ Н. Витренко), так и "эксцессов" правого национализма. В этом особую роль сыграл политический проект "Наша Украина", сформированный и возглавленный В. Ющенко.

Другим эффективно используемым киевскими властями средством стало достижение консенсуса по проблеме конструирования национального государства. На ряд принципиальных вопросов политической жизни Украины фактически было наложено "табу", соблюдение которого требовалось от всех потенциальных акторов – в качестве условия их участия в политическом процессе. К "табуированным" относились проблемы, связанные со статусом русского языка, а также с автономизацией русскоязычных территорий украинской Новороссии, особенно Крыма. Эти проблемы, представляющие, по существу, нерв украинской общественной дискуссии, на протяжении более десяти лет упорно "изгонялись" из политической повестки дня, а политические акторы, поднимающие их, "выдавливались" из сферы официальной политики.

В результате сторонники альтернативных проектов, потенциально торпедирующих базовую конструкцию украинской политики (как радикально-националистические, так и ориентированные на те или иные формы политической реинтеграции с Россией), эффективно маргинализировались, лишаясь какого бы то ни было политического представительства в Верховной Раде и возможности напрямую участвовать в президентских выборах.

Будучи крайне неустойчивой стратегически, базовая конструкция украинской политики, тем не менее, долгое время обеспечивала известную преемственность власти, а также сохраняла принятые в 1991 г. формально демократические правила политической игры: институты свободных выборов, многопартийности, парламентаризма и президентства.

4.7. Политические трансформации парламентской кампании 2002 г.

Одной из ведущих интриг парламентской избирательной кампании 2002 г. на Украине стало появление на правом фланге украинского политического спектра фигуры В. Ющенко, который возглавил блок "Наша Украина" и с самого начала стал претендовать на формирование политической альтернативы режиму Л. Кучмы. "Наша Украина" сразу же лишила "Коммунистическую партию Украины" (КПУ) П. Симоненко монополии на лидерство среди оппозиционных политических сил, сломав стереотипное представление, что лишь "непримиримые левые" в состоянии обеспечить эффективную мобилизацию протестного электората.

Формирование блока "Наша Украина" привело к консолидации избирателей умеренно националистической ориентации, до той поры разрозненных и зачастую не находящих ни приемлемой основы для объединения, ни эффективных стимулов для активного выражения своей политической позиции. Политическая формула этого блока и фигура его лидера точно отвечали электоральному запросу той части украинских избирателей, которые предпочитали компромиссное решение фундаментальных вопросов украинского национально-государственного строительства, а также внешне- и внутриполитической стратегии. "Наша Украина" удовлетворяла политическим запросам и правоцентристского, и умеренно националистического электората, тем самым существенно повышая его совокупную мобилизационную активность.

Заметим, что в тот же период у основных конкурентов "Нашей Украины" (у КПУ и блока "За Единую Украину") интегрирующий и мобилизующий потенциал снизился. Электоральный массив КПУ составляли избиратели традиционно советской, либо радикально протестной ориентации, блока "За Единую Украину" – та часть украинского общества, которая по-прежнему готова была оказать поддержку президенту Л. Кучме. В итоге электоральный запрос значительных социальных слоев (в первую очередь на востоке и юге Украины) по-прежнему не находил удовлетворяющего его политического предложения, что толкало эти слои к выбору позиции "не голосующих". Эта вопиющая "несимметричность" украинского электорального пространства в итоге привела в 2002 г. к формированию нового парламента, в котором, как и в Верховной Раде прежних созывов, интересы юга и востока Украины были представлены весьма неполно, неадекватно и непропорционально.

Точно выверенная предвыборная стратегия обеспечила блоку "Наша Украина" лидирующие позиции в ходе парламентской избирательной кампании 2001-2002 гг. В числе основных слагаемых успеха этого относительно нового на тот момент политического образования следует отметить относительно высокую степень уверенности его сторонников в своем электоральном выборе, низкий уровень социального неприятия блока, наконец, максимально эффективный с точки зрения электоральной мобилизации мотивационный комплекс, ориентированный на фигуру лидера "Нашей Украины" – В. Ющенко.

Рассмотрим (опираясь на данные опросов 2001-2002 гг.) эти и некоторые другие факторы электоральной мобилизации более подробно, т. к. их анализ позволяет более ясно и детально понять особенности электоральной поддержки и политического имиджа В. Ющенко, обеспечившие ему победу в ходе президентской кампании 2004 г.

Во-первых, обратим внимание на соотношение числа тех, кто желал бы видеть ту или иную партию или блок избранными в Верховную Раду, и числа тех, кто готов был бы проголосовать за эту партию или блок на выборах. Для большинства участников предвыборной гонки 2001-2002 гг. величина этого показателя оставалась в пределах от 3,25 до 4,7. Для этих политических объединений были характерны, прежде всего, неопределенность, нечеткость политического имиджа, низкий мобилизующий потенциал, размытость электорального ядра. Фигура лидера была важным фактором электоральной мобилизации. Подвижность политических предпочтений представителей таких электоральных групп, в конце концов, обуславливает высокую степень их неуверенности в своем выборе на решающем этапе. Напротив, политические объединения с соотношением «рейтинга приятия» и «рейтинга голосования» меньше 2,0 (такие как "Наша Украина" и КПУ) обладают заметным потенциалом мобилизации своих потенциальных сторонников.

Во-вторых, блок "Наша Украина" выделялся и по другому важному показателю – соотношению готовых проголосовать за этот блок и не желающих голосовать за этот блок ни при каких обстоятельствах. Лишь у двух политических объединений в тот период значение этого параметра достигало 2,0: у "Нашей Украины" и у центристского объединения "Женщины за будущее". У всех прочих оно было значительно меньше (вплоть до 0,23 для блока Юлии Тимошенко). Очевидно, что высокое значение этого параметра свидетельствует о преобладающем позитивном восприятии соответствующего блока, что, в свою очередь, способствует повышению его мобилизующего и консолидирующего потенциала.

Наконец, отметим, что основным мотивом голосования за "Нашу Украину", согласно ответам респондентов на соответствующий открытый вопрос, является "доверие к лидеру блока" (такой ответ дали свыше 70% потенциальных избирателей "Нашей Украины"). Этот беспрецедентный результат демонстрирует, что фигура В. Ющенко является особо значимым фактором электоральной мобилизации для блока "Наша Украина" (среди собиравшихся голосовать за этот блок доля "безусловно положительно" оценивающих В. Ющенко как лидера достигает 77%. К примеру, для лидера блока "За единую Украину" А. Кинаха соответствующая доля составляла всего 45%.

Стоит обратить внимание не только на значительный отрыв В. Ющенко от всех прочих конкурентов (как по рейтингу доверия, так и по президентскому рейтингу на тот момент – это как минимум двукратное опережение), но и на его уникально высокий положительный баланс рейтингов доверия/недоверия. Это свидетельствует об отсутствии в тот период серьезного общественного неприятия В. Ющенко в качестве нового общенационального лидера. В этом отношении единственный, достаточно слабый намек на возможную в будущем конкуренцию В. Ющенко содержался в рейтинговых показателях действующего премьера А. Кинаха. У него единственного, кроме самого В. Ющенко, в тот период устойчиво наблюдался небольшой положительный баланс рейтингов доверия/недоверия. Уже тогда очевидным было определенное воспроизведение сценария электоральной ситуации 1994 г. Тогда на фоне массового общественного разочарования в первом украинском президенте – Л. Кравчуке – и в большинстве других лидеров, составлявших тогдашнюю политическую элиту, новым символом украинской общенациональной консолидации выступил "опальный" экс-премьер Л. Кучма. Теперь, в 2001-2004 гг. роль опального "экс-премьера – хозяйственника", воплощающего чаяния национально-государственного возрождения, с блеском исполнял В. Ющенко.

Факт бесспорного лидерства В. Ющенко дополнялся на удивление прочным и основательным "габитусом" этой политической фигуры. В результате уже к весне 2002 г. значительная часть украинского общества приняла его в качестве нового общенационального лидера. По крайней мере, в то время социологические исследования не обнаруживали в политическом образе В. Ющенко какого-либо "слабого места".

"Фактор В. Ющенко" активизировал значительные электоральные ресурсы правых, дал толчок процессам политической мобилизации и партийной консолидации демократических и умеренно-националистических сил, сформировал политическое предложение, отличающееся высокой эффективностью и привлекательностью для широкого круга приверженцев компромисса, сочетающего ценности умеренного национализма со стремлением к сохранению в стране национального единства и гражданского мира.

Предлагаемая блоком "Наша Украина" политическая платформа равно удовлетворяла интересы различных электоральных групп – от умеренных националистов до правого центра. Этот блок отличался тем, что формируемое им политическое предложение, апеллирующее к ценностям украинской гражданственности и умеренного национализма, было в равной мере приемлемо для различных по своим политическим воззрениям слоев украинского общества. На такого рода политический "товар" существовал устойчивый спрос и среди последовательных националистов-западников, мечтающих о воссоединении Украины с Европой, и среди тех, кто видел Украину скорее тесным партнером и даже союзником России, и наконец, среди тех, кто, составляя по существу большинство украинского электората, склонялся к эклектическому соединению зачастую полярных политических интенций.

Стоит особо отметить, что блок "Наша Украина" являл собою принципиально иное образование, нежели поддерживающие его и входящие в него партии правой и националистической ориентации (совокупная доля их сторонников в общем числе избирателей блока не превышала 20-25%). Вместе с тем, до половины электората "Нашей Украины" составляли избиратели, проигнорировавшие (по данным опросов, проводившихся накануне парламентских выборов 2002 г.) все существовавшие до образования этого блока партии. Этот, казалось бы, рыхлый, "на живую нитку собранный" блок уже в начале 2002 г. демонстрировал вполне приемлемые электоральные показатели: 63% из числа готовых проголосовать за "Нашу Украину" выражали твердое намерение участвовать в предстоящих выборах, еще 18% склонялись к тому же с некоторыми колебаниями.

Иными словами, ставший "хитом" парламентской избирательной кампании 2002 г. электоральный проект "Наша Украина" сформировал на Украине принципиально новую политическую ситуацию, создав прецедент консолидированной правоцентристской оппозиции действующей власти. И тем самым во многом предопределил основную коллизию президентской избирательной кампании 2004 г., перехватив у Л. Кучмы и его администрации политическую инициативу.

Фактически на Украине в 2001-2002 гг. произошла инверсия базового сценария политического процесса, приспособленного для обеспечения интересов "партии власти" и администрации Л. Кучмы. Прежде относительно консолидированному левому флангу украинского политического спектра (представляющему по большей части восточные и южные регионы Украины) противостояли многочисленные, активно конкурирующие друг с другом и стремительно маргинализирующиеся право-националистические партии, имеющие сколь-либо существенную поддержку лишь на западе.

В этой ситуации "партия власти" обладала всеми возможностями контроля над политическим процессом в стране. Теперь же привлекательный для умеренных националистов и государственников единый правоцентристский блок В. Ющенко, принудивший к единству большинство право-националистических партий и придавший украинскому национализму имидж респектабельного и предсказуемого политического игрока, получил шанс стать силой, способной разрушить выстроенный Л. Кучмой политический порядок, лишить власть монопольного контроля над политическим процессом на Украине. К 2004 г. все необходимые предпосылки для этого были созданы.

Владимир Лапкин