(Опубликовано в сборнике, подготовленном к юбилею Владимира Александровича Ядова, "VIVAT,ЯДОВ!"/Редакторы-составители: Данилова Е.Н., Козлова Л.А., Козырева П.М., Колбановский В.В., Оберемко О.А. - М.: Учреждение Российской академии наук Институт социологии РАН,2009.)

Владимир Александрович Ядов – выдающийся ученый, и вполне справедливо многими считается социологом НОМЕР ОДИН в России второй половины XX века. Мало социологов на белом свете, которые, как Ядов, прекрасно сочетают огромные теоретические дарования и Богом данные способности к эмпирическому исследованию. Мало я встречал ученых с таким чувством любопытства ко всему новому, как у Ядова. Знаю из личного общения, что этого замечательного и редкого качества он не потерял и двигаясь к 80-летию. Как мало способных учиться после того, как они стали «великими»! Как редок Ядов и в этом отношении! Однако я буду писать не об этом.

Совсем необязательно, чтобы профессиональный музыкант любил музыку и чтобы социолог любил социологию (я знаю множество людей, не любящих даже «творческие профессии»). Ядов же любит социологию нежно и даже страстно. И опять-таки далеко не всегда талантливые профессионалы высокого класса – просто умные. А вот Ядов – умница, интеллектуал… Но я не чувствую необходимости доказывать эту очевидную для меня истину.

Ядов бесконечно образованный человек, и мало среди моих коллег я встречал таких эрудитов, таких знатоков мировой социологической и философской литературы, как он. Может быть, только Игорь Кон из числа российских социологов столь же славен своей начитанностью. Те, кто знает обоих, не потребуют от меня эмпирических доказательств.

Ядов принадлежит к редчайшей породе интеллектуально честных людей, которые никогда не позволяли себе отвергать истину, чтобы повысить или защитить свой престиж. Честно говоря, это моя любимая тема в размышлениях о человеческой природе (я даже собираюсь написать книгу об этом, если будет время), но здесь я ограничусь сказанным.

Еще одним редким качеством, которым обладает наш юбиляр, является его спонтанность и нестандартность поведения в любой ситуации. Это качество необычайно редко в нашем мире (только один тоже замечательнейший человек и социолог Борис Андреевич Грушин, любимый мною так же, как Ядов, был с ним в той же лиге, и не только по этому качеству), но не об этом пойдет речь дальше.

Владимир Александрович – удивительно добрый человек, и по своему радушию к миру человеческому он почти не знает себе равных среди российских социологов. Мало кто из известных мне коллег Ядова столь уважительно относится к идеям своих младших товарищей. Но и здесь я воздержусь от подробностей. Меня ждет более острый сюжет.

Ядов – замечательный друг. Это отчетливо проявилось в его отношении к тяжело больному Шубкину. Мне особенно дорого это внимание к Владимиру Николаевичу Шубкину, которого мы с Ядовым любим одинаково глубоко, понимая, какой это мудрый и благородный человек. Я вынужден оставить и эту тему, чрезмерно эмоциональную для меня.

Владимир Александрович абсолютно равнодушен к власти и ее атрибутам. Он совсем не чванливый человек, и своего шофера уважает не меньше, чем коллегу. В моей жизни я не видел человека, занимающего пост директора ведущего академического института, который бы вел себя так просто, так демократично, как он. Но я буду писать не об этом.

Я хотел бы поразмышлять о факторах, которые никогда не позволяли Ядову быть с власть предержащими. Дело в том, что конфликт между стремлением быть интеллектуальным и профессионально честным – и желанием жить в согласии с властью и ее идеологией бушевал в сердцах всех «основателей советской социологии». По сути, этот глубинный конфликт разворачивался в сознании любого творческого российского интеллигента в 60–80-е годы, как, впрочем, он разворачивается в сознании многих российских интеллектуалов и сегодня, хотя, как мне кажется, с куда меньшим драматизмом, чем тогда, когда Ядов и его коллеги решали для себя почти каждый день экзистенциальную проблему: поздороваться ли в публичной библиотеке в диссидентом, прочитать ли самиздат и передать ли его другому, встретиться ли без разрешения властей с иностранным социологом, упомянуть ли положительно в лекции Парсонса или Фрейда. Длинная шкала конформизма – сопротивления нужна для того, что бы справедливо разместить на ней всех социологов первого поколения в соответствии с их словами, публичными и частными, и публичными действиями. Уж никак нельзя объединять без дифференциации как инакомыслящих и тех, кто на кухне с друзьями критиковал ввод войск в Прагу (правда, и это тогда было немало, как и неодобрение сегодня событий на Кавказе), и тех, кто вышел на Красную площадь.

В зависимости от индивидуальных, генетических качеств и обстоятельств конфликт между конформизмом и свободой мысли и поведения протекал по-разному у каждого из нас. У одних этот конфликт был разрешен полностью в пользу власти (найти «рациональное» оправдание для умных людей – дело несложное), у других – в пользу честности. Ядов, конечно, относится ко второй группе.

По натуре Ядов не является борцом, каким, например, были Борис Грушин и тем более Юрий Левада. Будучи добрым и мягким человеком, он инстинктивно тяготел «к миру с окружающим миром», к компромиссам, что иногда вызывало даже слабый бунт, хотя в его лаборатории в Ленинграде все сотрудники его нежно любили. Так получилось, что Владимир Александрович дважды в Америке был свидетелем моих острых споров с Левадой. В обоих случаях он не занял чьей-то позиции в наших конфликтах и старался не допустить их обострения. Но при всей тяге Ядова к компромиссам пепел Клааса всегда стучал в его сердце, и каждый раз, когда он соприкасался с реальной и беспощадной властью, надо было делать выбор и определять, где границы того компромисса, на который каждому из нас, даже Леваде во время его геройского противостояния власти в конце 60-х годов, надо было идти. Один из самых замечательных эпизодов в жизни Ядова – я бы, наверное, даже решился сказать из важнейших эпизодов – было согласие по просьбе Роя Медведева устроить на жилье странного и подозрительного для окружающих человека, который, стуча на машинке, не выходил из комнатенки старой няни Ядова (она имела жилье этажом выше). Это был А. Солженицын.

Начальные условия предполагали сердечные отношения Ядова с властью. Он родился в семье активных коммунистов, исповедовал революционные идеалы и был убежденным марксистом в советском понимании этого термина. Ядов не только был активным комсомольцем (заместитель секретаря комитета комсомола ЛГУ – высокая должность для студента), не только был юным членом партии уже на втором курсе (удел особенно активных общественников), но несколько лет был даже секретарем райкома комсомола (уже после XX съезда). Однако и на этой романтическо-революционной стадии Ядов не мог избежать конфронтации с властью, которая, вместо того чтобы приласкать идейного и одновременно талантливого человека, исключила его из партии за строптивость (он отказался признать законным выговор, полученный за «сокрытие» факта «колебаний» отца-коммуниста). Власть дала первый сигнал Ядову, что она чувствует его опасный романтизм и честность, – качества, несовместимые ни с какой авторитарной, а тем более тоталитарной властью. С тех пор отношения с российской властью (в ее советском и постсоветском вариантах) у Ядова налаживались только тогда, когда она становилась относительно либеральной. Так было в 1960-е и с конца 1980-х до 2000-х. Именно тогда власть позволила Ядову стать руководителем лаборатории и даже института. Она даже разрешила ему стажироваться в Англии в начале 60-х и посещать международные конференции. Однако и в самые мягкие времена власть относилась к Ядову сдержанно, а как только она начинала двигаться к своему нормальному состоянию в России ХХ века – авторитаризму, то немедленно ставила Ядова на место.

В начале 70-х к власти в институте социологии пришел Руткевич («бульдозер», как его тогда точно назвал Грушин) и назначил Ядова своим замом. Руткевич скоро понял свою ошибку и органическую несовместимость Ядова с авторитаризмом (неясно только, осознавал ли тогда это сам Владимир Александрович).

Вскоре, с дальнейшим движением страны назад от ХХ съезда, на Ядова пошла охота, и власть показала, что она о нем думает. Оказавшись в Институте социально-экономических проблем в Ленинграде, Ядов получил сполна. Власть придиралась к ерунде, чтобы превратить его жизнь в сплошные терзания и унижения. Все вполне лояльные действия Ядова были забыты, в том числе и вполне идеологически лояльные социологические исследования совместно с авторами, имевшими репутацию твердокаменных защитников партийных решений. В этих исследованиях воспевался, вполне в духе казенного марксизма и официальной идеологии, творческий труд на благо родины. Только такие дикие уже по стандартам оттепели люди, как схоласт академик Митин, решались публично ругать исследования Ядова (главным образом из-за их эмпирической базы), которые идеологически были намного менее задиристы, чем, например, исследования Шубкина о профессиональной ориентации молодежи, которые уничтожали догму о ведущей роли рабочего класса в обществе. Не помогло Ядову и увольнение из отдела Андрея Алексеева, уже тогда почти героя отечественной социологии, и некоторые другие действия в 1960-х, о которых он говорил с присущей ему предельной честностью в своем интервью с Борисом Докторовым в 2007 году. Система окрысилась против Ядова, распознав окончательно его чуждость ей. Владимир Александрович вынужден был распроститься со своей любимой лабораторией в ИСЭП, его сняли с поста председателя Ленинградского отделения Советской социологической ассоциации. Ядов должен был искать прибежище вдали от социологии – в Институте истории естествознания и техники, что, впрочем, пришлось сделать и другим основателям советской социологии, которые были еще более непокорны, чем Владимир Александрович.

Перестройка и последующие 10 лет либерализма в России не только ознаменовали грандиозный скачок в карьере Ядова, но и позволили ему выразить свои глубинные идейные позиции. Объект для противопоставления ему попался отличный – это был Геннадий Осипов, один из главных основателей советской социологии и горячий поклонник западной науки. С начала 90-х годов он становится одним из видных лидеров ксенофобии, которая поддерживалась значительными и влиятельными силами в стране. Не далее как в 2007 году, на конференции социологов, Осипов говорил «о силах мирового зла», задача которых – «сломать становой хребет российской государственности», о необходимости спасать русский народ, который «в новой России» «оказался пораженным в правах и лишился прав субъективности». Ядов, и только он из числа видных социологов, бросился в бой. Это уже был не Ядов прежней эпохи, сторонившийся прямых столкновений с властью, а человек, бросивший ей вызов, ибо то, что она, или по крайней мере какие-то ее ветви, видела в нынешнем Осипове своего человека, доказывали всевозможные факты.

Ядов яростно атакует Осипова в «Известиях» и других изданиях, на публичных собраниях, не боясь называть его фашистом. Тот грозит ему судом, но Ядов непоколебим. В начале 90-х, когда в Кремле первую скрипку играли все-таки демократы, выступление против Осипова, которого и тогда поддерживали антидемократические силы во властных структурах, было умеренно опасно. Продолжать эту деятельность в 2000-е годы, когда Осипов превратился в крупного государственного деятеля со связями во всех эшелонах власти и когда число его откровенных сторонников сильно возросло, стало делом небезопасным даже физически. Однако Владимир Александрович публикует один текст за другим, разоблачающий русский фашизм.

К середине первого десятилетия XXI века, когда система восстановила свою преемственность с советским периодом, отношения между властью и Ядовым определились вполне. Ядов окончательно закрепился в той роли, в которой он выступал в лучшие 60-е годы – социолога, с трудом переносимого властью, у которого нет никаких шансов оказаться на вершине академической пирамиды, где ему положено быть. Я не поленился посмотреть список членов Отделения общественных наук. Боже мой, кого только нет в числе тех, кто считается социологами и философами!!! Сопоставлять их научные достижения с достижениями Ядова невозможно. Там буквально нет ни одного – ни среди полных академиков, ни среди членкоров – даже приблизительно равного Ядову! Буквально ни одного! А Ядов, после многочисленных и унизительных попыток обрести хотя бы звание членкора, так и остался вне Академии.

Но власти этого было мало. В июне 2007 года под руководством Осипова был создан Союз социологов России с аббревиатурой, милой сердцу тех, кто ностальгирует по империи – ССР. Вдохновленный продолжающимся наступлением на свободомыслие, Василий Жуков, возникший буквально из небытия социолог, да еще и со званием действительного члена Российской Академии, предложил от имени власти новую историю советской социологии, исключив из нее тех, кто был ее основоположником и гордостью. Имя Ядова, одного из самых замечательных, самых образованных социологов мирового класса, упомянуто было лишь один раз в ряду малоизвестных социологов. Не было сказано ни слова о том, что он стал директором Института социологии почти немедленно после крушения советской системы и был им десять славных для российской социологии лет. Не упомянуто, что Ядов является автором многих книг, по которым учились все поколения российских социологов после 1960-х годов. Более того, Жуков заявил в одном из интервью, что «Ядов и Здравомыслов не представляют академическую социологию», точно так же, как в свое время Ахматова и Зощенко, как заявляли подручные Жданова, не представляли советскую литературу.

Авторитарная система может в лучшем случае терпеть таких людей, как Ядов. Как здорово, что в последние два десятилетия Ядов абсолютно выпрямился, отказался от всяких компромиссов с авторитарной властью и присоединил к лаврам большого ученого репутацию смелого русского интеллигента. Ядов – национальное богатство – заслуживает и нашего восхищения, и нашей любви!

Владимир Шляпентох