|
Радикальные сдвиги в международной обстановке и во внешнеполитическом курсе России, последовавшие за событиями 11 сентября 2001 года, вызвали к жизни характерный журналистский стереотип, широко тиражируемый и российскими, и западными СМИ. Инициированная президентом В. Путиным линия на поддержку США в их отпоре международному терроризму и на активное участие России в антитеррористической коалиции, а также впечатляющее потепление российско-американских и российско-натовских отношений – все это преподносится как акт чрезвычайной смелости нашего президента, чуть ли не как титанический подвиг, достойный Геракла. Считается, что, сделав шаг навстречу Америке, В. Путин бросил вызов российскому общественному мнению и что, продолжая подобную политику, он, если не сумеет добиться коренного перелома во внешнеполитических представлениях россиян, рискует потерять поддержку в обществе.
Спору нет, в осенние месяцы 2001 г. В. Путин действительно совершил масштабный и смелый поворот во внешней политике России. Верно и то, что этот поворот идет вразрез с установками влиятельных 'элитных' сил и настроениями значительной части нашего общества. Это, однако, вовсе не означает, что новый дискурс и действия президента лишены опоры в общественном мнении. Напротив, все, что мы знаем о динамике внешнеполитических взглядов россиян в период, предшествовавший событиям 11 сентября, свидетельствует о безосновательности представлений о 'героическом одиночестве' В. Путина в его попытке сблизить Россию со странами западной цивилизации.
Еще весной и летом 2001 г. эксперты ФОМ (в том числе и автор этих строк), опираясь на данные репрезентативных опросов, отмечали ошибочность представлений о безраздельном господстве антиамериканизма в российском массовом сознании, заключали, что большинство россиян сочетает недоверие к США и Западу и подозрение в том, что страны Запада враждебны по отношению к России, с верой в необходимость и возможность развития сотруднических отношений с ними (См.: Поле мнений. Дайджест. 2001, Вып. 09. С. 48; Поле мнений. Доминанты. 2001. № 025. С. О-6. http://www.fom.ru/survey/dominant/234/596/1967.html.). Мы отмечали также в тот период, что эта последняя позиция все более приобретает рационально-прагматический характер: ее укрепление в общественном мнении сопровождается ослаблением как позитивных, так и негативных эмоциональных типов отношений ('плохого' или 'хорошего') к странам Запада – в особенности к США. Характерно, что еще раньше, сразу после событий 1999 г. в Югославии, когда антиамериканские и антинатовские массовые эмоции были еще очень сильны (72% опрошенных 'плохо относились' к США), 59% россиян высказывались за укрепление отношений с заокеанской сверхдержавой ((ФОМ-Инфо. 1999. № 53, 57. См.: http://classic.fom.ru/week/t1042_1.htm#8 (опрос 3 4 апреля 1999); http://classic.fom.ru/week/t1044_4.htm (опрос 17-18 апреля 1999).)). Другие данные свидетельствуют о том, что в российском общественном мнении, несмотря на живучесть советских пропагандистских стереотипов о бесчеловечном, бездуховном американском образе жизни, утвердилось представление о не только материальном, но и моральном превосходстве американского общества над российским (48% опрошенных в 2001 г. считали устройство этого общества более справедливым по сравнению с российским; противоположного мнения придерживаются лишь 17%) ((Поле мнений. Доминанты. 2001. № 019, 31 мая. http://www.fom.ru/survey/dominant/203/518/1748.html)).
Таким образом, новая внешняя политика В. Путина опирается на достаточно сильные тенденции российского массового сознания. Другое дело, что эта политика противостоит другим тенденциям – конфронтационным и националистически-изоляционистским, и поэтому лишает президента того имиджа идейно-политической универсальности (или всеядности), который работал на путинский рейтинг в первые годы его правления. Теперь В. Путину значительно труднее выступать одновременно в ролях национал-патриота-державника и демократа, хранителя 'лучших' советских (в том числе чекистских) традиций и модернизатора, приобщающего страну к мировой цивилизации. Выбор, сделанный российским президентом после 11 сентября, – наиболее определенный и идеологически значимый за все время его правления. И этот выбор, несомненно, влечет за собой достаточно сложные проблемы.
Проблемы эти связаны, в первую очередь, с позициями значительной части российского бюрократического, военно-силового, дипломатического и прочего истеблишмента, для которой антиамериканизм – не конъюнктурная политическая установка, но глубоко укоренившееся кредо. Однако поскольку президент у нас, в отличие от Генсека ЦК КПСС, все же всенародно избираемый, сопротивление – явное или подспудное – этой части правящей элиты политике В. Путина может быть эффективным лишь в том случае, если оно реализует соответствующие массовые настроения, опирается на определенную социальную базу. С этой точки зрения весьма серьезное значение имеет именно массовая реакция на новейшие изменения во внешней политике и международно-политическом положении России.
Первый опрос на тему об отношении россиян к терактам в Нью-Йорке и Вашингтоне был проведен ФОМ через 4-5 дней после событий (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 035, 20 сент. С. К-1 - К-6 http://www.fom.ru/survey/dominant/280/703/2298.html). Напомним, что сочувствие к жертвам терактов, чувства ужаса, потрясения, возмущения испытало тогда подавляющее большинство (86% опрошенных) россиян. В этой гамме эмоциональных реакций преобладало естественное человеческое чувство эмпатии. 'Было очень жалко людей: это такая трагедия, к которой равнодушным нельзя оставаться', – таков один из типичных ответов на открытый вопрос анкеты. Сочувствие и ужас или по меньшей мере негативное восприятие злодеяния террористов относительно мало зависели от политических взглядов респондентов, в частности - от их отношения к США. В числе 'не испытавших удовлетворения' (по формулировке вопроса ФОМ) по поводу удара по Америке было большинство избирателей Г. Зюганова (59%) – то есть людей, очевидно, идеологически склонных к антиамериканизму; среди избирателей В. Путина – 77%. Противоположную реакцию на события (испытали сильное или слабое удовлетворение) продемонстрировали, однако, более трети избирателей лидера КПРФ (36%). В целом же по стране такую позицию высказало 22% опрошенных.
Помимо названного, довольно заметного политического нюанса раскол российского социума между сочувствующим американцам, возмущенным и негодующим большинством, с одной стороны, злорадствующим ('испытавшим удовлетворение') меньшинством, – с другой, слабо зависело от каких-либо социологических 'независимых переменных' – возраста, образования, материального положения, места проживания: представительство большинства соответствующих демографических и социальных категорий в обеих названных группах лишь слабо (на несколько пунктов) отклонялось от средних цифр. Исключение, насколько позволяют судить данные, сгруппированные по методике ФОМ, составляли лишь две выделенные по критерию места проживания группы: население больших городов (кроме мегаполисов) и Дальневосточного федерального округа: и там и здесь доля 'испытавших удовлетворение' значительно выше (36% в первом случае, 37% во втором), а 'не испытавших' ниже (соответственно 64 и 55%) средних цифр. В первом приближении можно предположить, что эти исключения обусловлены особо депрессивным социально-экономическим состоянием и связанным с ним далеко зашедшим процессом социальной маргинализации во многих крупных городах России и в ряде регионов Дальнего Востока; впрочем, это предположение нуждается в проверке. Но все же в целом дифференциация российского социума на сочувствующих американской беде и злорадствующих по этому поводу слабо зависит от каких-либо 'объективных' социальных факторов.
Скорее речь здесь может идти о некоей психологической или антропологической (по типам личности) дифференциации. В этом убеждает, в частности, морально-психологический облик 'злорадствующих', каким он выступает из некоторых их высказываний (приводятся в публикации ФОМ). 'Я считаю, – говорит, например, один из них, – что это должно было произойти, что это возмездие, так им и надо; нисколько не жалко: они давно на это нарывались'. 'Я ликовал, – вторил другой, – так им и надо, прищучили их'.
Для подобных позиций особенно характерно убеждение, что гибель тысяч рядовых американцев (и не только американцев) – клерков, специалистов, бизнесменов, находившихся 11 сентября во Всемирном торговом центре, – вполне справедливое возмездие за те или иные осуждаемые респондентами (справедливо или нет) действия правительства США на международной арене (или – хотя это открыто не произносят – просто за американскую силу и процветание). Это не просто ксенофобия: в едином образе чужого (врага, 'их') сливаются и политика враждебного государства, и ее непосредственные субъекты, и вся – от мала до велика – национальная общность, данным государством представляемая; лишение жизни любого члена этой общности воспринимается как естественное проявление политической конфронтации с ее (общности) государством.
Подобную 'пещерную' ненависть к 'другой', чем-то неприятной человеческой общности справедливо рассматривать как проявление атавистической, доцивилизационной психологии, восходящей к тем временам, когда физическое уничтожение враждебного племени было нормой межплеменных отношений. История ХХ века продемонстрировала живучесть такого рода атавизмов, а их оживление в сегодняшней России напрямую связано с весьма актуальной для нашей страны проблемой политического и национального экстремизма. Приводимые выше цифры показывают, что ментальность 'молодых фашистов' и скинхедов, учинивших погром в Москве, или 'национал-коммунистов' Э. Лимонова, призывающих к солидарности с террористами бен Ладена, в той или иной степени созвучна настроениям одной пятой россиян. На наш взгляд, здесь важно видеть как реальные, весьма значительные масштабы угрозы варваризации и архаизации части российского социума, перерастания политического и бытового национализма в национализм дикарский, человеконенавистнический, так и глубину психологической пропасти, отделяющей носителей этой дикарской тенденции от большинства общества, сумевшего при всей неоднозначности своего отношения к США поставить человеческую солидарность с жертвами террора выше собственных политических эмоций или предубеждений. Это, по меньшей мере, дает шанс на социальную изоляцию варварского экстремизма.
Думается, что проявленная событиями 11 сентября психологическая дифференциация российского общества имеет непосредственное отношение к осуществляемому ныне внешнеполитическому выбору России. Наступление терроризма, какими бы противоречиями глобализационного процесса и конкретными причинами – экономическими и социальными, культурными и религиозными – оно ни было обусловлено, провело принципиально новую демаркационную линию в мировом сообществе. Эта линия проходит не между цивилизациями ('западной' и 'восточной', христианской и исламской) как считают многие, но между цивилизацией (или если угодно, цивилизациями) и не- или анти-цивилизацией, дикарством, вооруженным современной техникой. Эта новая глобальная конфронтация как бы наслаивается на все иные противоречия современного мира – в том числе и на те, которые порождены или усилены глобализацией, – и тем или иным образом видоизменяет их характер. Россияне, выразившие солидарность с жертвами террора, в сущности выразили убеждение в необходимости солидарности всего цивилизованного мира и таким образом фактически дали зеленый свет политике цивилизационной интеграции, провозглашенной В. Путиным. Из 70% респондентов, видевших телевизионное выступление Путина, в котором он выразил солидарность с американским народом, одобрили его 55%, а не понравилось это выступление 8%, около половины которых испытали чувство удовлетворения в связи с терактом в США.
Теракт и его страшные последствия стимулировали эволюцию образа Америки в российском массовом сознании. Очевидно, у многих из тех, кто согласно примитивной мифологической схеме видел в этой стране лишь некую глобальную 'злую силу', – начало складываться более сложное 'объемное' представление, в рамках которого внешняя политика и внешнеполитическая идеология американского государства уже не отождествляются со страной и ее населением. Америка предстала россиянам в образе просто людей, реальных мужчин и женщин, причем людей не 'обожравшихся', наглых и самодовольных, какими они виделись раньше, а безвинно гибнущих и страдающих. В этом образе политика государства отделяется от 'человеческого измерения' американского общества. Отличия между 'плоскостным', однозначно негативным и 'объемным' образами США рельефно проявились в высказываниях респондентов ФОМ. 'Американцы, – говорил, например, респондент из Воронежа, – это сытая, обожравшаяся, наглая нация, которая не знала никаких потрясений уже в количестве очень многих лет. Так им и надо!' 'Не Америку, – как бы возражает ему заочно участник ДФГ из Санкт-Петербурга, – а их политику надо проучить. В момент, когда человек погибает, всегда жалко, какой бы он ни был – плохой, хороший – всегда жалко любого человека' (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Е-28. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2358.html). Интересно, что некоторые респонденты видят в страданиях американцев, ранее 'не знавших никаких потрясений', стимул к их психологическому сближению, к лучшему взаимопониманию с постоянно испытывающими потрясения русскими ('после того несчастья, которое у них произошло, они стали лучше понимать нас') (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Е-27. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2358.html).
Сочувствие к американцам само по себе не определяет всю полноту внешнеполитической составляющей отношения россиян к США (и ниже мы увидим это наглядно). Тем не менее, как и чувство антитеррористической солидарности – единства в борьбе цивилизации с дикостью, оно создает существенные эмоциональные предпосылки смягчения позиций многих граждан в вопросах российско-американских отношений, ослабляет психологию противостояния. По данным ФОМ, отношение 12% россиян к США улучшилось после теракта 11 сентября. По сравнению с июнем 2001 г. на 10% сократилось число тех, кто считает, что США играют отрицательную роль в мире (опрос 29-30 сентября 2001 г.) (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Е-1, Е-3. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2358.html). С февраля по начало ноября на 11 п.п. (с 32% до 43%) возросло число тех, кто считает США дружественным по отношению к России государством (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Ж-1. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2510.html).
Конечно, эти цифры скорее интересны как отражение определенной тенденции и вряд ли свидетельствуют о каких-то масштабных сдвигах в массовом сознании. Можно согласиться с экспертами ФОМ, утверждавшими в октябре 2001 г., что 'трагедия в США и ее последствия не изменили отношения россиян к Америке в целом. Наши соотечественники продолжают устойчиво негативно оценивать поведение США на мировой арене...' (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Е-25. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2358.html.) К этому можно добавить, что эта негативная оценка не мешает половине или большинству россиян столь же устойчиво выступать за развитие партнерских или союзнических отношений с США и НАТО. Так, доля респондентов, считающих, что России следует укреплять свое сотрудничество с НАТО (которую россияне рассматривают, как правило, как орудие США), увеличилась в 1999-2001 гг. с 45% до 58% (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Ж-2. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2359.html.). Мне уже приходилось отмечать (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 025. О-6. http://www.fom.ru/survey/dominant/234/596/1967.html) прагматический характер этой позиции: сотрудничество с США и Западом представляется его сторонникам оптимальным средством ослабить или устранить угрозу, которую они представляют для России. 'Потепление' в отношении россиян к Америке, возможно, уменьшит разрыв между его эмоциональной и прагматической составляющими и тем самым сделает более свободным развитие прагматической тенденции.
Признаки такого развития можно обнаружить в данных опросов и фокус-групп, проведенных после сентябрьских событий. Здесь следует заметить, что сфера международной политики вообще представляет для массового сознания особо значительные когнитивные трудности. Ситуация в других странах, факторы, определяющие их политику, хитросплетения дипломатии, смысл и причины тех или иных событий – обо всем этом подавляющее большинство людей узнает исключительно из средств массовой информации или официальных источников, и преподносимую ими интерпретацию не может проверить на основе собственного опыта и знаний. Международная информация, исходящая из российских СМИ, особенно телевидения, как правило, отрывочна и поверхностна, ориентирована на сенсационные 'жареные факты', избегает анализа сложных проблем. Такие важные для российско-американских отношений вопросы как, например, факторы и механизмы выработки внешнеполитического курса США или противоракетная оборона, хорошо знакомы только узкому слою специалистов, не имеющих широких возможностей донести их до массовой аудитории. В этих условиях в массовые внешнеполитические представления с наибольшей легкостью внедряются пропагандистские штампы и легковесные суждения, наспех изготовляемые журналистами и политиками.
Сентябрьские события в США и их политические последствия не вписываются в рамки подобных штампов и привычных стереотипных оценок. Их значение для российского социума состоит, в частности в том, что они стали для него мощным стимулом к переосмыслению глобальной реальности, самостоятельному осознанию изменений, происходящих в мире. Чтение материалов опросов и особенно фокус-групп ФОМ убеждает: люди все реже удовлетворяются ранее сложившимися представлениями, все чаще задают себе вопросы, спорят, сомневаются, ощущают недостаточность собственных знаний. 'Я считаю, – говорит один из участников ДФГ, размышляя о реакции России на события в США, – что вопрос для России тоже очень больной, т.е. как себя в этой ситуации повести, я, честно говоря, рецепта не имею'. 'Вопрос непростой, – вторит ему другой, – это точно' (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Е-26. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2358.html.). Это ощущение сложности происходящего пронизывает размышления многих россиян по внешнеполитической проблематике, цитируемые в публикациях ФОМ.
Несомненно, психологический фон этих размышлений остается во многом неизменным. Его образуют недоверие к Америке, убеждение в агрессивности ее внешней политики, стремлении господствовать в мире, диктовать свою волю России. Но в то же время часть респондентов понимает, что возникает возможность каких-то новых отношений с иным распределением ролей между США и Россией, которое может оказаться приемлемым и для американского партнера ('шанс, – говорит один из респондентов, – состоит в том, чтобы сформулировать, выдвинуть некие новые цели, новый механизм международного сотрудничества. Кризис современных международных отношений заставляет об этом задуматься') (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 043, 15 нояб. С. К-4. http://www.fom.ru/survey/dominant/314/768/2540.html.). Некоторые в качестве основы такого механизма называют взаимную ответственность двух держав за мировой порядок ('эти два государства почувствовали свою ответственность перед всем миром за порядок на земном шаре'; 'две великие державы могли бы контролировать ситуацию во всем мире') (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Ж-21. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2510.html.).
В подобных суждениях звучит представление о мотивах американской политики в отношении России, значительно отличающееся от распространенного убеждения о стремлении США ослабить нашу страну. В целом это убеждение не разделяют и полагают, что для США выгоднее усиление позиций России в мире, 14% 'массовых' респондентов и 30% экспертов ФОМ – представителей региональных элит. Выгоднее прежде всего потому, что, как сказал один из экспертов, 'слабый партнер никому не нужен' (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Ж-2, Ж-15, Ж-22. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2510.html.). Иногда встречается и довольно реалистическая, самокритичная оценка российского антиамериканизма: 'все это зависть, ...обычные человеческие чувства' (ДФГ, Санкт-Петербург) (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Е-29. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2358.html).
В целом под влиянием международно-политических сдвигов, последовавших за 11 сентября, в массовом сознании россиян, очевидно, ослабело стереотипно-мифологическое восприятие российско-американских отношений, проблемы развития этих отношений в большей мере стали объектом рациональной рефлексии.
Это рефлектирующее сознание, как отмечалось, руководствуется прежде всего рационально-прагматическими мотивами и соображениями. Фактом, наиболее существенно повлиявшим на направление рефлексии, явилось изменение отношения западных стран к России. С сентября по начало ноября с 31% до 51% возросло число россиян, считающих, что отношение к России в мире за последний год улучшилось. Причины этого изменения респонденты, как правило, рассматривают в чисто утилитарном плане, связывая их с идущей с мусульманского Востока угрозой терроризма. 'Сейчас, – говорят участники ДФГ, – мы совершенно необходимы Западу'. 'Россия была всегда между Азией и Европой. Так она и будет. Просто поймут, что это очень важная роль. За счет этого будут кормить'. Инициатива российского президента по созданию антитеррористической коалиции рассматривается как удачный политический ход, позволяющий радикально улучшить статус России в мире. ('И первым им эту лазейку, чтобы организовать коалицию против терроризма подкидывает кто? Путин...Значит, вот это повлекло, Буша как бы затянуло в эту воронку, и он понял, что если сейчас с Россией налаживаются эти отношения, то соответственно нет противостояния' (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 043, 15 нояб. С. К-2 - К-3. http://www.fom.ru/survey/dominant/314/768/2540.html.)).
В подобных суждениях характерна лежащая в их основе ценностная установка: какими бы причинами ни объяснялось сближение России с США и Западом, сам по себе этот факт позитивен; даже если Америка идет на это сближение, руководствуясь лишь собственными эгоистическими интересами ('отношение к России потребительское', – говорит участник ДФГ из Новосибирска), замечательно, что российское руководство сумело воспользоваться возникшей ситуацией. Иными словами, сближение с Западом выступает как самостоятельный политический приоритет, значение которого для россиян особенно рельефно подчеркивается отсутствием у них каких-либо иллюзий в отношении как устойчивости и необратимости этой тенденции, так и ее реального влияния на положение России. Многие респонденты считают, что 'сотрудничество будет продолжаться лишь пока это выгодно Америке'; 'Как только они [США – Г.Д.] немного поднимутся, то будут опять же диктовать, навязывать свои условия', Россия является 'временным политическим соратником США в борьбе с мировым терроризмом', 'Всегда Америка будет доминировать, а Россия будет бедной родственницей' (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Ж-17, Ж-19. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2510.html). В подобных скептических оценках возможного российско-американского партнерства реалистическое понимание соотношения сил двух стран смешивается с пережитками конфронтационных настроений времен 'холодной войны'.
Сложнее понять, каким образом этот скептицизм и укоренившееся недоверие к США сочетаются с отмеченным выше приоритетом сближения с ними и вообще с Западом. Ведь 65% опрошенных россиян выступали в начале ноября 2001 г. за союз с США (против - только 12%) и 58% в конце сентября - за укрепление сотрудничества России и НАТО, причем эту позицию разделяли в первом случае большинство, во втором около половины избирателей лидера КПРФ (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2510.html;Поле мнений. Доминанты. 2001. № 037, 4 окт. С. Ж-3. http://www.fom.ru/survey/dominant/290/721/2359.html.), образующих, очевидно, наиболее 'антиамериканскую' и 'антизападную' часть российского электората.
Секрет этого парадокса помогают раскрыть данные ФОМ о мотивах, лежащих в основе ориентации на союз или партнерство с США. В целом их можно разделить на три основные группы. Первая группа мотивов достаточно традиционна, восходит к идеологии 'мирного сосуществования и разрядки 1960-х – 1970-х годов'. Они исходят из устаревших представлений о США и России как двух 'главных', самых сильных странах, супердержавах, противостояние которых чревато угрозой мировой термоядерной войны: сотрудничество или дружба между ними необходимы прежде всего для предотвращения этой угрозы, сохранения безопасности в мире. Такого рода мотивы называет самая большая – 40% – группа респондентов. Значительно меньше – всего 5% – выдвигают на первый план мотивы, связанные с последними событиями: они говорят о необходимости объединения двух держав в борьбе против терроризма. И наконец третья группа мотивов носит рационально-прагматический и вместе с тем 'стратегический', не связанный лишь с нынешней международно-политической конъюнктурой характер. Это, с одной стороны, мотивы экономической выгоды для России: 'Америка помогла бы нам развивать экономику России', 'инвестиции из США будут в России', с другой – соображения о необходимости иметь сильного союзника: 'Америка – сильная держава, надо дружить', 'всегда хорошо иметь сильного союзника', 'лучше иметь союзника, имеющего вес в мировом сообществе, чем не имеющего'. Поскольку способность США содействовать экономическому развитию России напрямую зависит от их силы, мощного экономического потенциала и политического влияния – все эти мотивы могут быть отнесены в одну группу; всего их назвали 9% опрошенных (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Ж-10, Ж-11. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2510.html.).
Позволю себе высказать предположение, что эта группа мотивов в действительности значима для гораздо большего контингента респондентов: просто какая-то их часть не до конца осознает или не сознается самой себе, что сила заокеанской державы является подлинным стимулом их тяготения к союзу с ней. Такие люди вербально мотивируют свою позицию в более привычных, расхожих и традиционно легитимных терминах 'мира, международной безопасности и взаимовыгодного сотрудничества'. По всей видимости, комплекс слабости российского социума, возникший в результате распада Союза и кризиса 1990-х годов, вообще порождает – часто на подсознательном уровне – стремление 'прислониться к сильному'.
Россияне в основной своей массе прекрасно сознают слабость экономических и политических позиций своей страны в современном мире. Относительное большинство (48%) опрошенных в начале ноября 2001 г. не верят, что в ближайшие 5-10 лет удастся добиться возрождения России как великой державы: абсолютное большинство полагает, что в своих решениях и действиях Россия слишком зависит от западных стран. Но в то же время относительное большинство (42% против 36%) убеждено в том, что России следует объединиться с европейскими странами и США в военно-политический союз (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Е-6, Е-7. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2509.html). Отчетливо понимая при этом, как показывают высказывания многих респондентов, что этот союз вряд ли может быть – во всяком случае в ближайшем будущем – вполне равноправным (См., напр.: Поле мнений. Доминанты. 2001. № 043, 15 нояб. С. К-1 - К-11. http://www.fom.ru/survey/dominant/314/768/2540.html).
Сопоставляя все эти данные, можно сделать вывод: при всех антиамериканских и антизападных комплексах российского массового сознания на своем рационально-прагматическом уровне оно отталкивается от изоляционизма, тяготеет к стратегии интеграции в западный мир как к необходимому условию поступательного экономического развития и повышения международно-политического статуса России. Об отчетливом выборе в качестве партнера именно сильного, богатого и развитого Запада наглядно свидетельствуют, в частности, данные ФОМ о том, кого россияне считают военно-политическими союзниками своей страны. 27% респондентов назвали страны Запада (в том числе 14% – США), 15% – страны СНГ и 11% – социалистические страны (Китай, Кубу, Северную Корею) (Поле мнений. Доминанты. 2001. № 042, 8 нояб. С. Е-11. http://www.fom.ru/survey/dominant/310/761/2509.html.).
Это стремление к интеграции, несомненно, носит достаточно противоречивый и непоследовательный характер. Оно сопрягается с весьма распространенным отрицанием культурной и психологической общности с Западом ('мы – разные', 'мы – другие') и, как хорошо известно из социологических исследований, с приверженностью к 'особому русскому пути'. Думаю, в 'особом пути' вряд ли стоит видеть нечто большее, чем эмоциональную эманацию уязвленного национального самосознания, чисто психологическую компенсацию утраты супердержавного статуса. Да и как возможно шествовать по какому-то особому 'своему' пути, одновременно ориентируясь на все большее сближение с Западом?
Так или иначе, В. Путину вряд ли придется силком тащить Россию в союз с США и Западом. Если он сумеет справиться с не приемлющими такой стратегии генералами и чиновниками, у него не будет больших проблем с оппозицией своему внешнеполитическому курсу. Другое дело, что в дальнейшем поддержка этого курса российским обществом будет зависеть от тех реальных экономических и политических дивидендов, которые он принесет России. И самое главное – от того, как будет развиваться экономика страны и благосостояние ее населения. Внешнеполитический курс Козырева был в свое время осужден российским обществом не столько из-за своих собственных неудач, сколько потому, что ассоциировался с упадком экономики и социальной сферы внутри страны. При отсутствии ощутимых достижений в социально-экономической сфере надежды на союз с Западом могут так же быстро смениться разочарованием в нем. Так что эффективная внутренняя (в особенности экономическая и социальная) политика продолжает оставаться решающим условием осуществления избранного Россией внешнеполитического курса.
|
Первая страница базы данных