В современном мире общественное мнение оказывает все большее влияние на внешнюю политику государств. Так, в США институты общественного мнения тщательно отслеживают реакцию разных слоев общества на существенные внешнеполитические решения. Политические лидеры выступают заказчиками опросов, призванных оценить отношение общественности к различным сценариям развития событий на международной арене.

Нередко политики целенаправленно формируют общественное мнение под запланированные внешнеполитические меры (вспомним известную голливудскую комедию «Плутовство»). Администрацию Клинтона обозреватели ведущих газет обвиняли в «проведении внешней политики с помощью опросов». Действительно, эта администрация умело прогнозировала последствия пропагандистских кампаний, в том числе используя сами опросы как инструмент воздействия на настроения в обществе.

Как справедливо заметил «Economist», в наши дни в демократических странах законность силовой акции определяется общественным мнением.[1] Именно оно, а не нормы международного права выступает в роли высшего арбитра. Так, американские и другие западные лидеры прекрасно отдавали себе отчет, какую реакцию вызовут не сходившие с телеэкранов кадры c привязанным к автомобилю телом американского солдата из миротворческого контингента в Могадишо (1993) или картины массового исхода албанских беженцев из Косово (1999). В обоих случаях цель была достигнута. Если в начале 1990-х большинство американцев выступало против превращения единственной сверхдержавы в мирового полицейского, то, напротив, весной 1999 года общественное мнение поддержало вмешательство НАТО в косовский кризис (PIPA, 1999). Во Франции в начале бомбардировок его одобряли только 37–38 процентов населения, к концу апреля - уже до 70 процентов.

В бывшем СССР внешнеполитическая деятельность практически никак не зависела от позиции рядовых граждан. Одним из кардинальных сдвигов, произошедших в России после крушения коммунистического режима, стал учет мнения различных групп населения, хотя эта связь еще не так велика, как в странах с давними демократическими традициями. Ярким примером служат отношения с НАТО.

Учитывая возросшее влияние общественного мнения на внешнюю политику государства, ведущие российские социологические агентства регулярно проводят опросы с целью выяснить массовые представления россиян о внешних партнерах России, точку зрения российских граждан на важнейшие проблемы международной политики. В России, так же как в США и ряде других ведущих стран, общественное мнение традиционно озабочено главным образом внутренними проблемами и сравнительно редко вспоминает о внешней политике. История США, Германии, Японии, России и других крупных стран показывает, насколько далеки политические игры, теории, сценарии и фобии лиц, принимающих решения, экспертов и консультантов от устремлений и представлений рядового гражданина. Общественное мнение в этих государствах обычно служит сдерживающим фактором для политической элиты. Известно, например, что средний американец гораздо более осторожно относится к использованию силы во внешней политике, чем большая часть политической элиты.[2] Геополитические коды (устойчивые внешнеполитические ориентации, не зависящие от политической конъюнктуры в пределах длительного исторического периода), как правило, привлекают внимание граждан демократических государств лишь во время их радикальной перестройки и в кризисных ситуациях.[3]

Та картина мира, которая складывается в массовых представлениях, сильно отличается от реальной. В наш век бурного развития средств массовой коммуникации представления о мире заменяют сам мир. Геополитическое пространство в сознании не только рядовых граждан, но и профессиональных политиков обычно состоит из сформированных коллективным и индивидуальным опытом символов и мифов. Известно, что Рейган путал Бразилию с Боливией, да и Джордж Буш-младший, имеющий самый низкий IQ среди всех американских президентов после второй мировой войны,[4] допустил уже немало ляпсусов.

Значительная часть представлений о зарубежном мире формируется в процессе первичной социализации личности, в первую очередь под влиянием системы образования. В советское время в школьных и вузовских курсах созданию образов дружественных Советскому Союзу стран и «враждебного капиталистического окружения» уделялось много внимания. Однако собственно идеологическая компонента представлений советского времени оказалась в целом на удивление непрочной и отчетливо сохраняется лишь у отдельных групп населения, прежде всего старших возрастов.

В постсоветский период ее источники и характер существенно изменились. Были решительно отброшены идеологические догмы, миллионы людей получили возможность свободно выезжать за рубеж. Ежегодно около пяти миллионов россиян проводят свой отпуск за границей. И хотя в процентном выражении этот показатель еще несопоставимо мал по сравнению, например, с западноевропейскими странами (5 процентов против 54 процентов во Франции или 75 процентов в Швеции), значение новой открытости России трудно переоценить. Люди могут сравнивать и сами делать выводы: с одной стороны, российские граждане увидели, каких успехов добились передовые страны, но с другой - ушла характерная для 80-х годов идеализация западного общества.[5] В то же время качество знаний о зарубежном мире снизилось и, соответственно, расширились возможности для распространения мифологизированных представлений. Одна из причин - значительное сокращение учебных часов, отводимых географии, и общая деградация школьного образования.

Современные геополитические представления «среднего» россиянина - в основном продукт СМИ, прежде всего телевидения. Именно оно во все большей степени определяет легитимность мирового геополитического порядка в глазах избирателей. В наше время, когда унаследованные от прошлого политические традиции постепенно теряют почву, общественное мнение повсеместно становится подверженным резким колебаниям.[6] В каждом крупном социальном и/или идеологическом сегменте общества складывается свой собственный, во многом мифологизированный образ различных стран и событий на международной арене. Иногда эти образы не только значительно разнятся, но и находятся в остром конфликте.

Поэтому столь важно установить различия между представлениями рядовых граждан и «объективной» картиной мира (т. е. той картиной, которая складывается из показателей, отражающих экономический и культурный потенциал зарубежных стран, их военную мощь и политическое влияние).

Географический образ страны или региона - это достаточно устойчивые, стратифицированные и динамичные представления, которые соотносятся с какими-либо политико-, историко- или культурно-географическими территориями. Географический образ маркирует район, отсутствие образа - признак его слабой выраженности, неустойчивости или недостаточного уровня его ментальной освоенности индивидом. Социологические опросы позволяют выделить закономерности формирования географических образов стран и регионов. Известно, что обычно существует некий стержневой образ, который разветвляется, и на него нанизываются вторичные и «поддерживающие» образы. Стержневой образ страны или региона, в свою очередь, вписывается в более широкую систему образов. Некоторые из них зарождаются в виде тесно взаимосвязанных пучков. Они имеют разный генезис и различный жизненный цикл. Можно выделять экзогенные факторы формирования образа, не связанныес соответствующей страной (регионом), и эндогенные, проистекающие из его характеристик и деятельности его институтов[7].

Географические образы можно целенаправленно формировать и культивировать. Задача состоит в том, чтобы построить в определенной последовательности логическую систему взаимодействующих образов. В качестве примера можно привести успешную политику муниципалитета по изменению образа города Сент-Этьен (Франция) - в недалеком прошлом малопривлекательного центра угольнойи других отраслей тяжелой промышленности. «Цветом города» был избран зеленый - символ радикальных перемен: перестройки и экологизации хозяйства, новой планировки, улучшения качества жизни. Удалось создать «пучок образов» Сент-Этьена как «зеленого» города: зеленые футболки надела футбольная команда - многолетний чемпион страны, зеленый цвет доминировал в логотипах местных фирм, мэр стал одним из активистов движения зеленых и т. д. Муниципалитет Тура долгие годы целенаправленно представлял свой город как «город-сад», находящийся на перекрестке европейских магистралей, и т. п.[8]

Ныне можно утверждать, что уже сложилась занимающаяся формированием географических образов междисциплинарная область, тесно связанная и с социологией, и с геополитикой, и с политологией. Попутно с совершенствованием массовых коммуникаций в мире развернулась настоящая «война образов», поскольку различные силы стремятся навязать массовому сознанию свои системы образов.

Географические образы составляют основу так называемой низкой геополитики, включающей набор символов и социальных представлений о месте страны в мире, ее внешнеполитической ориентации, потенциальных союзниках и главных соперниках. К «высокой» геополитике, в отличие от «низкой» (в соответствии сшироко обсуждаемой в литературе концепцией «высокой» и «низкой» геополитики, предложенной американским автором Дж. О'Толом[9]), относят официальные внешнеполитические документы и труды всевозможных экспертов. В современном демократическом обществе «высокая» и «низкая» геополитика не могут существовать друг без друга: одна постоянно подпитывает другую, хотя характер их взаимодействия варьирует от страны к стране и меняется со временем.

«Низкая» геополитика и основывающееся на ней геополитическое видение мира - необходимый элемент национальной (этнической) и политической (государственной) идентичности, инструмент национального и государственного строительства. Российская идентичность, или, точнее сказать, иерархическая «лестница» территориальных идентичностей, носит ныне сложный, противоречивый и переходный характер. Некоторые граждане страны все еще ассоциируют себя не с современной Россией, а с «затонувшей Атлантидой» - бывшим СССР, у других самоидентификация с лицами своей национальности или своим регионом аномально сильна по сравнению с общероссийской идентичностью, и т. п. Развитие национальной (политической) идентичности в значительной степени происходит в результате противопоставления «своих» «чужим», жителям соседних и других зарубежных стран. Поэтому геополитическое видение мира в целом и образы отдельных стран столь важны в государственном строительстве.

Под геополитическим видением мира понимается набор общественных представлений о соотношении между различными элементами политического пространства, о национальной безопасности и угрозах ей, выгодах и невыгодах определенной внешнеполитической стратегии. Геополитическое видение мира включает также представления о территории этнической группы или политической нации, ее границах, предпочтительных или неприемлемых моделях государственного устройства, своей исторической миссии и внешних или внутренних силах, благоприятствующих или препятствующих ее осуществлению, геополитических кодах.[10]

Национальное геополитическое видение мира - продукт национальной истории и культуры, результат синтеза взглядов, исповедуемых различными слоями политической элиты, академическими экспертами, творческой интеллигенцией и общественным мнением в целом.[11] Большинство населения может разделять «официальное» геополитическое видение мира как часть национальной идеологической доктрины, но иногда отдельные социальные и региональные группы являются носителями представлений, отличающихся от официальных. Отношения России с рядом стран, особенно ближнего зарубежья, все еще в большой степени основываются на примордиалистских[12] мифах и стереотипах (типа «братья-славяне» или «православные»).

Иными словами, пространство - не нейтральная для человека категория, и национальные стереотипы обязательно включают образы пространства. Так, районы, относимые национальным сознанием к территории своего государства, получают своего рода коды (как и страны), а многие из них становятся национальными символами, как Косово для Сербии и отчасти Севастополь - для России. Французы всегда считали Эльзас и Восточную Лотарингию частью Франции, но отказались полагать таковой Алжир. В массовом сознании существует единое, постоянно расширяющееся поле географических образов, причем и сами эти образы находятся в разной стадии эволюции.

Анализ географических образов помогает ответить на отнюдь не только академический вопрос о границах так называемых неформальных регионов. В самом деле, все знают, где проходит западная граница Европы, но вот где ее восточные границы - это понимают по-разному. Претензии стран Центральной и Восточной Европы и даже формально азиатских стран Закавказья на «европейскость», аргументируемые ссылками на историю, культуру, физическую географию, геополитику, могли бы показаться забавными («всяк европеец, да у каждого сосед - азиат»), если бы за ними не стояли серьезнейшие проблемы идентичности, геополитического видения мира и перестройки геополитических кодов. Каковы принятые общественным мнениемкритерии «европейскости», какие страны соответствуют им полностью, а какие - частично или даже вовсе не отвечают? Что такое Центральная Европа и существует ли теперь вообще Европа Восточная? А Балканы? Что такое развивающиеся или слаборазвитые страны? Все эти регионы есть меняющиеся со временем социальные конструкты, и практически только социологическими методами можно установить их границы.

Анализ соотношения географических образов и идентичности, их места в геополитическом видении мира, степени ментальной освоенности пространства, его подразделения в сознании людей на культурно-цивилизационные, геополитические и иные макрорегионы, символической роли разных регионов имеет большое теоретическое и практическое значение.

Социологические опросы представляют собой неоценимый источник информации о географических образах, их происхождении и эволюции. Чтобы установить представления российских граждан о зарубежных странах, фонд «Общественное мнение» (ФОМ) провел в 2001–2002 годах серию опросов под общим названием «Геопроект». Список стран, включенных в опросы (всего около 40), включал большинство ведущих держав, а также ряд средних и малых стран, играющих заметную роль в мировой политике. Обычно опросы проводились перед визитами президента В. Путина в соответствующую страну. Репрезентативная выборка включала 1500 респондентов, ответы которых группировались по полу, возрасту, уровню образования, доходов, степени адаптации к нынешним условиям и удовлетворенности своим материальным положением, месту жительства (Москва, Петербург, другие крупные города, средние и малые города, сельская местность, семь федеральных округов). Хотя некоторые страны, важные для российской политической идентичности (например, Казахстан), как и страны Африки и Латинской Америки, в «Геопроект» не вошли, он дает много интересных материалов для размышлений и анализа. Этому будет посвящена книга «Мир глазами россиян: мифы и внешняя политика (общественное мнение и внешняя политика)», готовящаяся в настоящее время к изданию (ее выход приурочен к десятилетнему юбилею ФОМ в мае 2002 года) под редакцией автора этого материала. Ниже следуют некоторые фрагменты из этой работы.

Одна из ведущих составляющих образа страны - безусловно, информированность людей о ее истории, географии, экономике, политике. Элементарные знания, в том числе умение определить местоположение страны на карте - необходимая информационная составляющая формирования географического образа. У значительной части населения страны названия зарубежных стран не вызвали никаких ассоциаций. Не способны рефлектировать о стране оказались от 16 процентов опрошенных (когда задавался вопрос об Украине) до 55 процентов (спрашивали о сравнительно далекой и малоизвестной Португалии). Особенно это касается жителей села и малых городов, а также лиц снизким уровнем образования. В среднем по 23 странам процент отказов высказать ассоциации с названием страны составлял 33,9 процента. Но даже у части тех, кто согласился ответить на открытый вопрос об ассоциациях, представления о многих зарубежных странах оказались смутными и мифологизированными.

По-видимому, лучший пример - ответ на вопрос, одна ли страна Голландия и Нидерланды или две разные. 42 процента респондентов заявили, что это две разные страны, 31 процент не смогли ответить и только 28 процентов дали правильный ответ. Забавно, что больше всего доля неправильных ответов была среди тех, кого социологи отнесли к «адаптированным оптимистам», т. е. лиц с относительно высоким уровнем доходов, считающих, что их материальное положение в последние годы улучшилось или улучшится в ближайшее время, а также людей в возрасте от 35 до 50 лет. Более того, несколько процентов из ответивших убеждены, что Нидерланды - это «холодная, гористая страна», 3 процента ассоциировали Австрию с «жарой» и «страусами» или с «Олимпийскими играми» и «морем», другие путали Швейцарию со Швецией.

Хорошим тестом информированности россиян о зарубежных странах стал простой вопрос об их столицах (табл. 1). В среднем столицы двадцати трех стран знали 49 процентов респондентов. Но этот показатель сильно варьировал как от страны к стране, так и по социальным группам респондентов. Наибольшая доля наших сограждан знает, как называется столица Франции, образ которой неразрывно связан с Парижем (80 процентов), Германии (78 процентов) и Японии (77 процентов). Большинство опрошенных смогло назвать столицы великих держав (Великобритании и Китая), бывших советских республик и союзников СССР в Восточной Европе. Гораздо меньше «повезло» Голландии, центр которой вспомнили только 17 процентов, Вьетнаму (25 процентов), Ирану (29 процентов). Особый случай - Израиль: 34 процентов респондентов полагают, что его столица - Тель-Авив, и 10 процентов - что Иерусалим.

Неудивительно, что доля верных ответов сильно зависела от образования опрошенных. Не менее очевидна связанная с различиями в образовании зависимость этой доли от размера населенных пунктов, в которых проживают респонденты (следует оговориться, что знание столиц стран СНГ, Китая и Северной Кореи от этого показателя практически не зависит). Более интересны колебания по возрастным категориям. Молодые респонденты лучше осведомлены о столицах ведущих мировых держав и в целом стран Западной Европы, тогда как люди старше 50 лет лучше знают столицы бывших «братских республик», Китая, Северной Кореи, бывших социалистических стран Европы.

Как оценить эти результаты? С одной стороны, ответ на вопрос о столицах показывает, что от трети до половины взрослого населения страны не интересуется зарубежным миром и почти ничего не знает о нем. Стало быть, у этих людей нет и не может быть своего мнения о внешней политике и геостратегии. Им легче навязать мифологические представления о внешнем мире.

С другой стороны, доля правильных ответов не так уж мала, и знание зарубежной географии у большинства современных россиян, как можно судить по косвенным данным, не меньше, а, возможно, даже больше, чем в наиболее продвинутых западных странах.

Помимо формального знания географических фактов у большинства опрошенных наблюдается достаточно высокий субъективный интерес к политике. 62 процента заявили, что им приходилось обсуждать глобальные сдвиги после событий 11 сентября 2001 года. Вполне осведомленными о споре России и Японии вокруг Курильских островов назвали себя 69 процентов и еще 22 процента «что-то слышали» об этой проблеме.

Представления российских граждан о зарубежном мире весьма разнообразны. Люди подчас совершенно по-разному представляют себе даже страны со сходным уровнем развития и близкой культурой. Классифицировать ответы на открытый вопрос об ассоциациях, вызываемых у респондента названием страны, довольно трудно. Тем не менее можно выделить несколько групп ассоциаций (табл. 2). Особенно часто встречается представление о высоком уровне жизни, экономического развития и технологий в западных странах. Наиболее высокий «рейтинг благополучия» в глазах россиян - у США и Голландии. США часто характеризуются как «мировой лидер» и страна с «достойным уровнем жизни». Голландия многим известна в России как страна с высокоразвитым сельским хозяйством и высокими жизненными стандартами. Сходные представления распространены о Великобритании, Германии, Японии, Финляндии, Канаде.

Эндогенные представления генерируются внутри самой России и исходят из ее реалий. Идентичность любой страны обязательно включает представления о соседях и вообще о зарубежных странах, из которых, в свою очередь, возникают представления о признаках, отличающих «нас», объединенных принадлежностью к одной стране, общностью языка, истории, культуры, современных проблем и т. д., от «них», жителей других стран. На основе противопоставления «мы/они» формируются исключительно важные в геополитическом отношении представления о национальной (государственной) территории и ее границах, которые вовсе не обязательно совпадают с признанными международным сообществом. Образы зарубежных стран - это до некоторой степени зеркало внутренних проблем, отражающее задачи государственного строительства, особенно актуальные для таких недавно образовавшихся в современных границах стран, как Россия.

Отмеченные выше распространенные представления о благосостоянии многих зарубежных стран - это отражение российской бедности, отчаянного положения многих граждан, почти потерявших надежду на изменения к лучшему. Они крайне низко оценивают современную Россию: 21 процент россиян ставят ее в самый конец списка стран, рядом с наименее развитыми странами. Именно поэтому зарубежные страны вызывают у части респондентов прежде всего такие ассоциации, как «достойная жизнь», «живут лучше нас» - даже тогда, когда в действительности речь идет о более бедной стране, чем Россия. Так, при опросах, посвященных Молдове и Армении, всегда проявляющаяся ностальгия по Советскому Союзу сочеталась у небольшой части людей с характеристикой этих стран как «богатых» и «цветущих» (хотя такие ассоциации возникли только у одного процента опрошенных; у двух процентов эти же страны вызывали противоположные ощущения).

Характерно, что у значительной части опрошенных заграница ассоциируется с товарами, продающимися в России. При этом как бы предполагается, что эти товары определяют лицо страны. Нет нужды говорить, что и перечень товаров чаще всего непредставителен, и вовсе не на этих товарах страна специализируется на мировом рынке. Частично эти представления унаследованы от прошлого, почерпнуты в литературе, кинофильмах, но чаще прямо определяются телевизионной рекламой в последние перед опросом недели. Как, вероятно, и в других странах, многие (12 процентов) ассоциируют Францию, конечно же, с парфюмерией, косметикой, коньяком, шампанским, винами, шоколадом и даже конкретно с мылом Camay, настойчиво рекламируемым по телевидению на фоне Эйфелевой башни.

Пример восприятия страны через призму внутренних проблем - представления части опрошенных о Вьетнаме и Армении. С армянами ассоциируют Армению 18 процентов респондентов, и по крайней мере 10 процентов связывают ее с негативными чувствами, испытываемыми ими по отношению к армянам (на самом деле - всем кавказцам) - «наглым», «вороватым», «жестоким», «агрессивным», «базарным», «заполонившим всю страну», «скупившим все квартиры», из-за чего их всех «надо вернуть назад в Армению». Подобным же образом три процента опрошенных при слове «Вьетнам» вспоминают «спекулянтов», «блошиные рынки», «дешевые и низкокачественные товары», «все дешевое» и т. п., а один процент - «вьетнамские общежития», «рабочую силу».

Экзогенные представления формируются вне России, чаще всего - в соответствующих странах, и включают исторические, природно-географические образы, воспоминания о национальных символах и культуре. Исторические коннотации, обычно связанные с войнами, вызывали в особенности три страны - Германия (22 процента ответов), Испания (19 процентов) и Великобритания (11 процентов). Довольно часто (6–7 процентов) с историческими событиями ассоциировали также Северную Корею, Индию, Белоруссию, Финляндию, Польшу.

В частности, представления о Германии связаны в первую очередь с Великой Отечественной войной (исторические ассоциации с этой страной - «ужасная война», «нашествие», «оккупация», «концлагеря», «холокост», «нацизм», реже - «объединение»). Представления об Испании основываются на воспоминаниях о гражданской войне 1936–1939 годов, о политической, военной и моральной поддержке, которую Советский Союз тогда оказал республиканцам. Исторические коннотации со словом «Великобритания» более разнообразны и касаются не только общей с СССР борьбы против нацизма, но и британской колониальной империи, Британии как ведущей в прошлом морской державы, Антанты и т. д. При упоминании Голландии многим приходит в голову имя Петра I и его стремление перенести на российскую почву многое из почерпнутого им в этой стране опыта. Беларусь рассматривается значительной частью граждан как страна, особенно пострадавшая от нацистского вторжения и в то же время внесшая в борьбу против него огромный вклад (партизанское движение и др.). Национальные символы играют наибольшую роль в ассоциациях с Канадой (флаг и кленовый лист) и США (звездно-полосатый флаг, статуя Свободы и др.).

В представлениях о многих странах (в убывающем порядке - Франции, Индии, Голландии, Испании, Великобритании) доминируют культурные ассоциации. Наиболее специфичен образ Франции - единственной страны, в представлениях о которой господствуют культурные ассоциации. Слово «Франция» заставляет 33 процента респондентов вспомнить имена писателей и художников, композиторов и певцов, всемирно известные музеи и другие достопримечательности (Лувр, собор Парижской Богоматери и т. д.). Немало людей (17 процентов опрошенных) хранит стереотипные, но в принципе правильные представления о достопримечательностях и культуре Голландии, в том числе ее каналах. Образ Индии также связан прежде всего с культурой, но из всего ее богатства «среднему» россиянину знакомо в основном только кино, отзывы о котором не всегда положительные («слюнявые фильмы»). Действительно, Индия - мировой лидер по ежегодному производству художественных фильмов.

Анализ представлений о странах в целом подтверждает гипотезу Д.Замятина о существовании «стержневого» образа, вокруг которого формируются «пучки» второстепенных, вспомогательных представлений. Лучший пример - Китай: почти все возникающие о нем у россиян ассоциации так или иначе связаны с представлением о его гигантских размерах и растущей роли в мировой политике и экономике, вызывающем, как показали дополнительно проведенные ФОМ фокус-группы, весьма противоречивые чувства - от уважения до страха. Однако структура представлений о многих странах настолько разнообразна, что «стержневого» образа не просматривается. Так, образ Греции - причудливая смесь представлений об истории, нередко даже с налетом романтики, и о современных курортах и товарах.

Географические представления можно также условно подразделить на конъюнктурные и «фундаментальные». Последние менее подвержены изменениям и основываются на полученных во время учебы знаниях, убеждениях и ценностях. Собственно географические («фундаментальные») представления могут быть интерпретированы, с одной стороны, как знаки определенного отчуждения (формулы «страна в Европе», «балканская страна» нередко означают «я не очень много знаю о ней»), хотя, с другой стороны, они являются элементами «объективного» знания. «Географические» компоненты образов некоторых стран весьма значимы, а иногда даже доминируют (в убывающем порядке - в образах Индии, Норвегии, Греции и Финляндии, Португалии, Великобритании и Канады). Хотя отделить расхожие стереотипы («Британия расположена на островах», «там часто идет дождь») от элементов «объективной» информации чаще всего невозможно, они все-таки присутствуют («климат в Канаде похож на российский», «это страна бескрайних лесов и чистого воздуха», «Норвегия - страна фьордов и прекрасных ландшафтов» и т. д.).

Хотя у нас нет сравнимой социологической информации, чтобы сопоставить сегодняшние образы с теми, что существовали в советском или тем более отдаленном прошлом, современная структура образов стран позволяет прийти к некоторым заключениям об общих тенденциях их эволюции. Это прежде всего уменьшение роли «книжных» представлений, составленных на основе художественной литературы, искусства и научных публикаций. Главный признак этого процесса - исчезновение «романтических» образов, столь распространенных среди образованных людей в прошлом. Так, образ Индии как «страны духа», навеянный русской классической поэзией и прозой,[13] сильно потускнел под влиянием телевидения. Следы «книжных» представлений все же еще видны в образах некоторых стран. Например, отождествление Голландии (Нидерландов) с «холодной» страной проистекает не только из путаницы с созвучной по названию Норвегией, но и из «Серебряных коньков» и знаменитых картин голландских и фламандских живописцев (Брейгель и др.), изображающих замерзшие каналы и известных широкой публике хотя бы по открыткам и многочисленным репродукциям.

Таким образом, можно классифицировать географические представления по происхождению, хотя оно далеко не всегда очевидно:

•из телепередач и других СМИ;

•из рекламных роликов, подменяющих личный опыт;

•из личного опыта и рассказов знакомых, в том числе из поездок;

•из кинофильмов, произведений литературы и искусства;

•из школьных и вузовских курсов.

Представления, почерпнутые из первых двух источников, более изменчивы, подвержены конъюнктуре. Телевидение сегодня, безусловно, главный источник географических представлений. Оно проникает во все сегменты общества, преподнося тщательно отфильтрованную и препарированную информацию. Доказательств решающего влияния телевидения на формирование географических представлений опросы дают предостаточно. Не случайно образы многих стран, например Израиля и Армении, ассоциируются в первую очередь c их конфликтами с соседями, о которых регулярно сообщают новостные программы. Благодаря телевидению некоторые страны в сильной степени ассоциируются с теми видами спорта, в которых наиболее высоких результатов добились спортсмены этих государств: Канада - с хоккеем и равнинными лыжами (для 24 процентов респондентов!), Финляндия - с различными видами зимнего спорта, и т. п. Нередко можно найти в географических представлениях отпечатки текущих событий: Норвегию 5 процентов опрошенных соотносят с событиями вокруг подводной лодки «Курск», Францию некоторые респонденты ассоциировали со скандалом, связанным с российской экспозицией на авиасалоне в Ле-Бурже, и успехами сборной этой страны по футболу, и т. д. Другими словами, можно анализировать «возраст» географических представлений и образов.

«Дружественные» и «недружественные» государства. Хотя 61 процент респондентов уверены в существовании для России военной угрозы, как правило, в общественном мнении сравнительно мало предрассудков, касающихся соседних и иных зарубежных стран. Средняя доля позитивных ответов на вопрос о дружественности по отношению к России для 18 стран - 58,2 процента, хотя их список включал такие разные государства, как США, Иран, Индию, Швецию, обе Кореи. «Менее дружественны», по мнению россиян, или сравнительно мало известные им страны (Португалия), или далекие в культурном отношении, отождествляемые с фундаментализмом (Иран). Единственное и очень важное исключение - США, у которых минимальный «рейтинг дружественности» - 32 процента. Американская тень пала и на ближайшего союзника США - Великобританию (48 процентов). Примечательно, что процент людей, считающих США дружественной России страной, почти не зависит от уровня образования, размера поселения, возраста и уровня адаптации, хотя менее адаптированные лица (респонденты старше 50 лет и с более низким уровнем образования, выразившие намерение проголосовать за коммунистов) оценивают мирового лидера все же более строго.

На противоположном полюсе - Индия, которую 83 процента респондентов рассматривают как «дружественную» страну. Образ Индии как нейтрального государства и важнейшего партнера СССР, а затем и России культивировался годами и весьма стабилен.

Социалистическая идея больше не играет роли в восприятии страны. Говоря о Китае, люди иногда приписывали его строю успехи в экономике и поддержании социальной стабильности, в то же время Северная Корея и Куба рассматривались как тоталитарные государства.

Израилю в представлениях российских граждан отводится особая роль. Эта страна - яркий пример взаимосвязи между меняющимися геополитическими кодами и массовыми представлениями. В течение десятилетий советская пропаганда осуждала Израиль как националистическое и агрессивное государство, разделяющее со своими «заокеанскими покровителями» ответственность за развязывание многолетнего конфликта на Ближнем Востоке, как страну, органически враждебную СССР и его интересам, как убежище «предателей», которые покинули свою социалистическую родину, купленные обещаниями примитивных материальных благ. Их отъезд рассматривался как благо для страны, а их имена должны были быть забыты, вымараны из библиографических списков или учебников. В периоды эскалации конфликта Израиль усиленно представляли как «сионистское», т. е., в советских терминах, фашистское государство. Сама возможность для советских евреев уехать в Израиль питала антисемитизм и дискриминацию.

Нельзя сказать, что в постсоветской России нет следов этой ситуации. Хотя абсолютное большинство респондентов считают Израиль дружественным государством, эта доля все же меньше средней. 30 процентов опрошенных заявили о своем положительном отношении к Израилю, 56 процентов к нему безразличны, а 8 процентов питают негативные чувства. 5 процентов респондентов в «Геопроекте» высказали негативные ассоциации со словом «Израиль»: «агрессивное государство», «воинственный», «хитрый» народ и др. Для 19 процентов это слово связано с ближневосточным конфликтом - с «воюющей страной», «насилием», «терроризмом», «нестабильностью» и т. п. Наиболее позитивное отношение к Израилю, как и можно было ожидать, у тех, кто привык мыслить более самостоятельно, - у людей с высшим образованием, лучше адаптированным к нынешней экономической ситуации, с более высокими доходами, живущих в крупных городах, особенно в Москве и Петербурге, и намеревающихся на будущих выборах поддержать Владимира Путина, а не Геннадия Зюганова.

Значимость старых стереотипов, безусловно, снижается, и социальные представления об Израиле находятся в процессе быстрой трансформации. Заметно сказываются, в частности, новая открытость России и личный опыт, накопленный уже многими миллионами россиян, выезжавших за границу. В самом деле, для 5 процентов респондентов Израиль - страна, в которой живет много родственников, друзей или знакомых, для 9 процентов - место паломничества, туристическая страна с огромным культурным наследием, а для 6 процентов - богатая, экономически развитая страна.

Новый образ Израиля, без сомнения, связан с иммиграцией из России и из других бывших советских республик. Благодаря ей Израиль вошел в ментально освоенное пространство многих людей, а его образ стал человечнее, мягче. Более того, отношение россиян к эмигрантам за последние годы заметно изменилось. Ныне только 18 процентов граждан осуждает бывших соотечественников, оставивших страну (чаще всего это сторонники Г. Зюганова, пожилые люди и лица с низким уровнем образования). 77 процентов эмигрантов не осуждают, и большинство не воспринимает их как «чужих».

Продолжают рассматривать эмигрантов как людей, близких себе по языку, культуре, ментальности, 59 процентов ответивших на анкету специального опроса и 80 процентов участников серии фокус-групп, организованных ФОМ в Москве, Петербурге и Воронеже. Опрошенные полагают, что эмигранты сохраняют чувства симпатии к стране, в которой они родились, и составляют основу для формирования новой международной социальной общности и дружеских отношений между двумя странами. Хотя 31 процент респондентов придерживаются противоположного мнения, результаты опроса показывают, что идеологической базы для изоляционизма и чувства исключительности в России более не существует. Сложилось общее понимание того, что в нынешних условиях эмиграция представляет для многих едва ли не единственный способ выжить, улучшить материальное положение, а для специалистов - реализовать свой потенциал и применить профессиональные знания. Абсолютное большинство респондентов (54 процента) полагают, что российские власти должны учитывать в своей политике существование в Израиле многочисленной русскоязычной общины (31 процент респондентов разделяют противоположное мнение). Любопытно, что российские граждане склонны переоценивать численность русскоязычных израильтян.

Очевидное следствие изменений образа Израиля - это также сегодняшнее мнение российских граждан о причинах израильско-палестинского конфликта, ответственности сторон и путях его урегулирования. Взгляды россиян стали более взвешенными. Результаты фокус-групп показывают, что среди российских граждан бытует три точки зрения на причины происходящего в этом регионе. Разделяющие первую из них сводят конфликт к борьбе палестинцев за свои земли. Как правило, эти люди возлагают вину за обострение конфликта на Израиль; они считают, что конфликт инспирирует третья сторона, обычно называют США, но иногда также арабские страны, поддерживающие террористов. Сторонники второй точки зрения объясняют события «извечным» религиозным противостоянием и в действительности разделяют участников конфликта на «своих» и «чужих». Большинство из них поддерживают Израиль, причем многие даже уверены, что израильские евреи - христиане. К «своим» они причисляются потому, что Израиль гораздо более экономически развитая, а стало быть, «цивилизованная» страна по сравнению с Палестиной. В глазах россиян, по данным опросов ФОМ, уровень благосостояния служит главным, хотя и далеко не единственным критерием респектабельной «цивилизованности». Наконец, третья группа участников фокус-групп пытается продемонстрировать равноудаленный подход к сторонам конфликта и не делит их на «цивилизованных» и «диких», мусульман и не-мусульман. Эти люди обвиняют в усугублении ситуации как израильтян, так и палестинцев, используя слова «воинственные» и «мирные». Личный опыт и происхождение (региональная политическая культура) сказывались на позиции участников фокус-групп - в отличие от москвичей и петербуржцев, большинство жителей Воронежа было склонно к поддержке палестинцев.

Отвечая на открытый вопрос в ходе массового опроса, большинство респондентов не выражало однозначных симпатий какой-либо стороне: 39 процентов россиян полагают, что виноваты в равной степени и Израиль, и Палестина, тогда как только Израиль винят 11 процентов и такая же часть - только Палестину.

Изменение образа Израиля под влиянием СМИ, освобожденных от идеологических оков, и в условиях открытости российских границ оказало значительное воздействие на мнение граждан о применении силы в ходе конфликта. Россиянам довольно хорошо известны текущие события: только 12 процентов граждан, опрошенных в декабре 2001 года, заявили, что ничего не слышали о конфликте, 75 процентов знают о нем, и 64 процента выразили обеспокоенность его обострением. К сожалению, большинство (41 процент) из тех, кто или ничего не знает о конфликте, или не испытывает никаких эмоций, - молодые люди от 18 до 35 лет. Это явление - часть общей картины: более молодые поколения российских граждан, включая и тех, чье взросление пришлось уже на постсоветские годы, менее образованны, менее информированы и более равнодушны к международным событиям, чем люди старшего возраста.

Поскольку россияне возлагают равную ответственность в конфликте на обе стороны, большинство опрошенных (68 процентов) полагают, что Россия не должна поддерживать в конфликте ни Израиль, ни Палестину (8 процентов склоняются в пользу Израиля и 6 процентов - Палестины). В то же время россияне убеждены, что наша страна, как мировая держава, должна играть ведущую роль в урегулировании конфликта. Как и в других случаях (Босния, Косово), российское общественное мнение выступает против использования силы для разрешения конфликта. Относительное большинство россиян (44 процента) думают, что жесткие военные акции Израиля против палестинцев неприемлемы (16 процентов - противоположного мнения, 41 процент затруднились ответить).

Как показывает пример Израиля, изучение географических образов имеет существенное практическое значение. Опросы и фокус-группы, проведенные ФОМ, выявили значимость сдвигов в образах зарубежных стран, происшедших в последние годы. Так, представление о Китае как о гигантской быстро развивающейся державе заставляет российских граждан полагать, что для России отношения с этой страной важнее, чем с США. Еще вполне живы воспоминания о противостоянии между СССР и Китаем в 1960–1970-х годах, о вооруженных столкновениях на границе (1969 год). В сочетании эти ассоциации могут привести к достаточно опасным фобиям.

Географические представления россиян о Западе весьма разнообразны. В совокупности этих представлений можно довольно четко выделить почти независимо существующие эмоциональную и рациональную компоненты. Эмоциональная компонента практически не транслируется в реальную политику и не может быть выражена в конкретных политических шагах - отчасти потому, что Россия, в отличие от Советского Союза, не является сверхдержавой, отчасти потому, что российские граждане не хотят никакой конфронтации с Западом. В представлениях многих из них мысль об органической враждебности Запада России сочетается с искренней и глубокой надеждой на хорошие отношения и сотрудничество с ним.[14] Таким образом, прагматическая составляющая представлений о Западе может быть использована в реальной геостратегии.

Изучение географических образов может оказаться полезным для формирования образа России за рубежом. Рядовые граждане развитых стран получают почти исключительно негативную информацию о России. В итоге у них сформировалось устойчивое представление о России как стране глубоко коррумпированной, опасной не только для нормального бизнеса, но и просто для физического выживания, население которой поражено имперским комплексом великодержавности и может в любой момент привести к власти диктатора или политического авантюриста. Согласно этим представлениям, Россия - источник постоянной угрозы демократии и геополитической стабильности. Западу, следовательно, не остается иного выхода, кроме как всеми средствами защищать соседние страны от российского неоимпериализма, способствовать сокращению их связей с Россией, по мере возможности пытаться учить ее основам цивилизованного существования или же изолировать Россию в интересах всего мирового сообщества. Столь негативный имидж - значимый фактор неблагоприятного инвестиционного климата в России, препятствие для ее интеграции в европейские структуры и развития на новой основе отношений с бывшими социалистическими странами и советскими республиками.

[1] Economist. 1999. 24 April. Р. 50.

[2] См.: O'Loughlin J. Geopolitical Fantasies and Ordinary Russians: Perception and Reality in the Post-Yeltsin Era // Geopolitics, 2001 (forthcoming).

[3] Gaddis J. L. Strategies of Containment: A Critical Appraisal of Postwar National Security Policy. New York: Oxford University Press, 1982; Taylor P. J. Geopolitical world orders // The Political Geography of the Twentieth Century / P. J. Taylor (ed.). London: Belhaven Press, 1993. Р. 33–61.

[4] Итоги. 2001. 7 августа. С. 23.

[5] См.: Геополитическое положение России: представления и реальность / Под ред. В. А. Колосова. М.: Арт-курьер, 2000.

[6] См.: Parker G. Geopolitics: Past, Present and Future. London: Pinter Publishers, 1998; O'Loughlin J. Idem.

[7] Замятин Д. Н. Моделирование географических образов. Смоленск: Ойкумена, 1999; GilbertA. L'id&233ologie spatiale: conceptualisation, mise en forme et port&233e pour la g&233ographie // Espace g&233ographique. 1986. &185 1. Р. 57–66.

[8] Lussault M. Images de la ville et politique urbaine // Collection Sciences de la ville. 1993. № 3. Tours: Universit&233 Fran&231ois Rabelais, 1993.

[9] O'Toal G. Critical Geopolitics: The Politics of Writing Global Space. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 1996.

[10] Dijkink G. National Identity and Geopolitical Visions: Maps of Pride and Pain. London: Routledge, 1996; Nijman J. Madeleine Albright and the geopolitics of Europe // GeoJournal. 1998. 46: 4. Р. 371–382; Taylor P. J. and Flint C. Political Geography, World-economy, nation-state and locality. Fourth Edition. Harlow: Prentice Hall (Longman), 2000.

[11] Колосов В. А. Традиционные геополитические концепции и современные вызовы России // Общественные науки и современность. 1996. № 3.

[12] Примордиализм - понимание этнических групп как исторически неизменных социально-биологических общностей, основывающихся на единстве происхождения («кровном единстве»).

[13] Лавренова О. А. Географическое пространство в русской поэзии XVIII–XX веков. М.: Наследие, 1998.

[14] Дилигенский Г. Г. Российские архетипы и современность // Куда идет Россия? Общее и особенное в современном развитии. М.: Прометей, 1997. С. 273–279; Дилигенский Г. Г. «Запад» в российском общественном сознании // Общественные науки и современность. 2000. № 5. С. 41–53.