16.01.2003, Опрос населения
1.Возьмемся за руки, друья?2.Социальная разобщенность: дискурс и практика 1.Возьмемся за руки, друья?
Исследование ведется д.ф.н. В.Н. Шубкиныи и д.ф.н. В.А. Ядовым
в рамках проекта 'Дезинтеграция российского общества и перспективы движения к солидаризации'
при поддержке Фонда Дж. и К. Макартуров (грант № 02 73295).
Часто приходится слышать две противоположные точки зрения, характеризующие современную Россию. С одной стороны, бытует утверждение, что российское общество существенно фрагментировано, в нем отсутствуют коммунитарные начала, оно индивидуализируется. С другой – высказывается мнение, что в условиях 'выживания' готовность людей к совместным действиям, к объединению усилий резко актуализируется и что Россия по-прежнему остается страной коллективистской.
Результаты массового опроса позволяют в значительной мере прояснить реальное положение дел в отношении уровня российской солидарности. В вопросах, которые задавались в связи с этой темой, были заложены два показателя: во-первых, выяснялось, как респонденты оценивают собственную готовность объединяться с другими людьми для каких-либо совместных действий при условии совпадения идей и интересов, т.е. выявлялся 'субъективный' потенциал солидарности, во-вторых, определялся уровень реальной вовлеченности россиян в совместную деятельность.
Прокомментируем наиболее существенные результаты.
Доля респондентов, идентифицирующих себя с теми, кто готов к объединению для совместных действий при совпадении интересов и идей (68%), почти совпадает с долей полагающих, что в их неродственном окружении есть близкие по интересам, увлечениям или общему делу люди (66%). В наибольшей степени обе эти тенденции демонстрируют представители таких высокоресурсных групп, как социальные 'оптимисты' (79% и 82% соответственно), люди в возрасте от 18 до 35 лет (77% и 80% соответственно) и те, кто имеет наиболее высокий образовательный ценз (78% и 81% соответственно).
В то же время уровень потенциала солидарности существенно снижается в 'противоположных' группах, характеризующихся более слабыми социальными ресурсами (это 'неадаптированные пессимисты', россияне старше 50 лет, и те, кто имеет самый низкий уровень образования). Иначе говоря, социальные группы, находящиеся в особенно сложной ситуации, в наименьшей степени способны и предрасположены к объединению усилий для совместной деятельности. Можно предположить, что для представителей этих групп более характерно выстраивание родственных социальных сетей.
Бросается в глаза существенное несоответствие двух выделенных ранее показателей: потенциала солидарности и уровня реальной вовлеченности в совместную деятельность. Как мы уже говорили, две трети наших сограждан – 68% и 66% соответственно – заявили о своей готовности к объединению для совместной деятельности, равно как и о наличии контрагентов, потенциальных партнеров по такому объединению в их окружении. В то же время утверждающих, что они организовывали вместе с другими людьми какую-то определенную совместную деятельность, среди респондентов почти в два раза меньше – только 35%. Таким образом, потенциал солидарности не перерастает в реальную самостоятельную активность россиян в этом направлении. Опять-таки отметим, что реальная вовлеченность в совместную деятельность в большей степени обнаруживается в 'сильных' социальных группах: так, 53% 'оптимистов', 46% 'молодежи' и 53% людей с высшим образованием утверждают, что им приходилось самим организовывать совместную деятельность (при том что средний по выборке показатель в данном случае составляет 35%).
В целом же россияне демонстрируют низкий уровень реальной вовлеченности в совместную деятельность: больше половины респондентов (52%) утверждают, что им никогда не приходилось организовывать совместную деятельность.
Обратим внимание на то, что результаты опроса по Москве отличаются от общероссийских данных в сторону увеличения как потенциала солидарности (в столице число тех, кто отождествляет себя с людьми, готовыми объединяться для совместных действий, выше, чем в среднем по стране, на 9 п.п. и составляет 77%), так и уровня реальной вовлеченности в такую деятельность (доля респондентов-москвичей, утверждающих, что им приходилось организовывать совместную деятельность, выше на 16 п. п. – 51%).
Отметим, что часть вопросов, задаваемых респондентам, носили общий характер и не давали возможности дифференцировать виды совместной деятельности: в одной формулировке объединялись 'общие идеи', 'общие интересы', 'общие увлечения' – акцент же делался на понятиях совместности и общности. Чтобы узнать, в какой конкретно деятельности участвовали наши сограждане, был задан открытый вопрос: 'В какого рода совместной деятельности Вы участвовали, что это были за дела?'.
Распределение ответов показывает, что чаще всего люди объединяются, чтобы вместе заработать деньги. 15% респондентов указали, что их объединяет с другими совместный бизнес: 'зарабатывал деньги', 'калым, шабашки', 'в бизнесе, в сфере торговли' (среди москвичей таких оказалось 30%). Для совместного отдыха и дружеского общения объединяются 5% наших сограждан. А 4% участников опроса отметили, что их объединяет с другими совместная общественная деятельность по месту работы или учебы. Только 2% россиян в целом (и 4% москвичей) заявили, что участвуют в деятельности общественных организаций и объединений.
Для характеристики уровня реальной солидарности в России существенно и то, что две трети респондентов, утверждающих, что они имеют опыт организации совместной деятельности с другими людьми (69%), не дали ответа на вопрос, в чем именно заключалась эта деятельность.
Вместе с тем, следует допустить, что в восприятии многих респондентов семантика словосочетаний 'общее дело' или 'совместная деятельность' связывается исключительно со сферой трудовой деятельности, бизнеса, зарабатывания денег – но никак не с совместным досугом, общим хобби и т.д.
Таким образом, сделаем ряд обобщений. Во-первых, наблюдается несоответствие потенциала солидарности уровню реальной вовлеченности россиян в совместную деятельность. Во-вторых, обнаруживается существенное различие между Москвой и остальной Россией. В-третьих (это носит характер гипотезы), 'сильные' и 'слабые' социальные группы демонстрируют различные стратегии поведения: первые в большей мере ориентированы на совместную реализацию своих групповых интересов, выстраивание коллективных отношений, выходящих за рамки родственных сетей; для вторых же соответствующие установки и навыки характерны в меньшей степени. Отсюда следует, что социальный ресурс, обеспечиваемый коллективным действием, на практике 'работает' в нашей стране не на сокращение, а на углубление социальной дифференциации.
|
Первая страница базы данных